Речь шла о письме, переданном ему в Петербурге тощим правоведом. Несмотря на драматически обставленный процесс передачи из рук в руки, ничего «революционного» или даже «вольнодумного» эта бумага не содержала – в ней была всего лишь рекомендация штабс-капитана по Адмиралтейству Остелецкого некоему Аристарху, студенту Императорского Московского технического училища, от его кузена. А так же просьба: «свести подателя сего со знакомыми упомянутому Аристарху особами, собирающимися присоединиться к «известной африканской экспедиции» – ровно так и было написано в письме каллиграфическим крупным почерком, коим всегда славились «чижики-пыжики», как прозвали студентов столичного Училища Правоведения за зелёные с жёлтыми обшлагами мундиры и шинели.

История этого «послания» была довольно проста. За несколько дней до памятной беседы с Юлдашевым, Остелецкий как раз сидел в известном нашему читателю трактире в «Латинском квартале», и не один, а в обществе нескольких местных обитателей, причём речь зашла как раз о лекциях Ашинова, о которых тогда говорил весь Петербург. Тощий правовед тоже был в числе сидящих за столом – он-то и упомянул о своём двоюродном брате, писавшем ему, что среди московских студентов немало таких, кто, разочаровавшись в перспективах в пределах отечества, готов хоть сейчас попытать счастья в Абиссинии.

Тогда Остелецкого авантюра «вольного атамана» не интересовала совершенно; но цепкий ум разведчика взял этот факт на заметку – просто так, на всякий случай. И когда тема всплыла в разговоре с графом Юлдашевым, Вениамин припомнил и недавнюю беседу, и «чижика-пыжика» с его кузеном. Возвращаясь на свою квартиру от «Донона» он заглянул на в трактир, переговорил коротко с тощим правоведом – и наутро, перед тем, как отправиться на Николаевский вокзал, получил от него требуемое письмо с рекомендациями, каковое и намеревался теперь пустить в ход.

Не то, чтобы Вениамин загодя, задумал какую-то операцию и собирался обзаводиться агентурой. Нет, так далеко его планы не простирались – скорее это была простая предусмотрительность, на случай… он и сам толком не знал, какой. Интуиция, однако, подсказывала, что походом на лекцию дело не ограничится, и если, в самом деле, придётся отправиться в Африку, не вредно будет иметь рядом спутников— образованных, молодых, энергично, и, что немаловажно, движимых вполне определёнными, насквозь ясными побуждениями. А ведь если побуждения человека понятны – то и управлять им несложно, не так ли?

Имелась, однако, закавыка – искать упомянутого Аристарха предлагалось не где-нибудь, а в «Чебышах», месте насквозь сомнительном, и появляться там человеку даже в сравнительно «демократичном» мундире офицера по Адмиралтейству не стоило. Остелецкий снова глянул на часы – от Пречистенки до Большой Бронной на извозчике минут десять; ещё столько же потребуется на дорогу назад. Таким образом, на то, то, чтобы обставить должным образом появление в «Чебышах», а так же на собственно беседу с кузеном правоведа, у него будет не более часа-полутора. Не так много, с учётом того, что Аристарха может не оказаться на месте – тогда придётся расспрашивать соседей, потом разыскивать, колесить на извозчиках по городу… Впрочем, это не так не страшно – в конце концов, к началу лекции можно и опоздать, самое интересное развернётся после её окончания, когда Ашинов будет записывать желающих присоединиться к его мероприятию. Пожалуй, сделал вывод Вениамин, имеет смысл попробовать.

Москва,

Ул. Пречистенка, Политехнический музей.

С Ашинов Остелецкий встретился в вестибюле музея, где у нескольких столов велась запись добровольцев, и куда «вольный атаман» вышел после окончания лекции, дабы своим присутствием подхлестнуть энтузиазм тех, кто собирался записываться в переселенцы. Предназначенные для этого столы были расставлены под натянутыми между колонн полотнищами российских триколоров, поверх которых красовались косые кресты, вроде тех, что украшают Андреевские флаги, но только жёлтого цвета. В точности такой флаг висел на сцене во время выступления Ашинова – и тот не раз упомянул, что это не что иное, как штандарт будущего военного поселения «Новая Москва», который уже сейчас, в этот самый момент, развевается над источенными горячими африканскими ветрами стенами старинной крепости Сагалло.

Увидев «атамана» вблизи, Вениамин понял, что впечатление, составленное по описаниям и газетным дагерротипам, нисколько его не обмануло; сбивал с толку, разве что, высокий, порой даже писклявый голос, однако внешность почти былинного богатыря, эдакого Микулы Селяниновича, сей недостаток компенсировала. Ашинов по торжественному случаю был в чёрном суконном казакине с серебряными газырями и чёрных же шароварах с малиновыми лампасами; на голове имел лохматую горскую папаху, снимать которую не пожелал даже на в музейном лектории. Остелецкий дождался, когда толпа, окружающая «вольного атамана», слегка рассосётся, после чего подошёл и представился. Согласно легенде, разработанной для этой встречи – и по бумагам, которые он тут же и вручил «вольному атаману» – он был служащим картографического управления Адмиралтейства, командированным для участия в экспедиции с целью уточнить имеющиеся карты залива Таджура, произвести топографическую съёмку окрестностей крепости Сагалло, промерить глубины, и составить для управления соответствующий отчёт. Расходы на это, заявил Остелецкий, полностью берёт на себя Адмиралтейство; в помощь себе он на казённые средства намерен нанять несколько образованных молодых людей из числа желающих отправиться в Абиссинию. При этом Вениамин указал на группку из трёх студентов и гимназиста, терпеливо дожидавшихся в сторонке. Если, добавил он, глубокоуважаемый атаман не против, он со своими «рекрутами» присоединятся к переселенцам в Одессе, спустя две с половиной недели – именно на этот срок назначено отбытие парохода Добровольного флота, шедшего до Александрии, где планировалось зафрахтовать для переселенцев уже другое судно.

О том, что Адмиралтейство не оставит ашиновцев без своей опеки, Вениамин, разумеется, умолчал. Первое впечатление – первым впечатлением, но ему ещё многое предстояло выяснить, прежде чем планы Юлдашева начнут воплощаться в жизнь, превращаясь в финансовые средства, винтовки и шинели, полученные с воинских складов, мешки с крупой, ящики с консервами, бочки с солониной и всё прочее, жизненно необходимое в подобном мероприятии.

Беседа с «вольным атаманом» не заняла много времени – говорить о делах по-настоящему серьёзных здесь, посреди шумной толпы, да ещё и стоя на ногах, Остелецкий не хотел. Договорившись о встрече в приватной обстановке, он отошёл к успевшим заскучать «рекрутам». С ними ему повезло – в «Чебышах» он застал не только Аристарха, но ещё и этих трёх молодых людей, как раз собиравшихся на лекцию в Политехнический. Таким образом, зверь, можно сказать, сам вышел на охотника: пробежав глазами письмо двоюродного брата, Аристарх тут же, не теряя времени, представил питерского гостя своим товарищам. Наскоро обсудив с ними предстоящее мероприятие (Остелецкий, желая присмотреться к возможным спутникам, не торопился раскрывать им свои планы) они совсем было собрались уходить, когда в дверь постучали, и на пороге комнаты возник встрёпанный гимназист. Он испуганно уставился на мундир Вениамина и даже едва не пустился наутёк – но хозяин комнаты схватил его за рукав и, извинившись перед гостями, вывел в коридор. Минут пять оттуда доносился невнятный бубнёж – то громче, то тише, то вовсе с паническими нотками, – после чего, Аристарх вернулся, таща за собой, словно на буксире, давешнего гимназиста, ещё более взъерошенного, потного, но, похоже, оставившего мысль о немедленном бегстве. Представив его Остелецкому как Матвея Анисимова, он попросил взять парня под покровительство: «мой друг и сам собирался присоединиться к абиссинскому предприятию. В «Чебыши» же пришёл за советом, поскольку из дома он сбежал, нужных бумаг не имеет, а без них записываться в переселенцы общим порядком нечего и думать. Так может, штабс-капитан в качестве ответной любезности сумеет как-то помочь»?