«Зачем его накрыли? Жарко же!», – удивленно подумал Алеша и неожиданно узнал куклу. То есть раньше это была вовсе не кукла, а Владик. Алеша часто наблюдал, как он гуляет с мамой, тетей Таней, или копается в песочнице. Но почему сейчас Владик лежит с закрытыми глазами? Неужели спит? Днем? Надо его поскорее разбудить! Может, тогда все эти черные люди перестанут плакать? Алеша осторожно потрогал малыша за плечо:

– Эй, Владик, ты почему спишь? Вставай!

Женщина, которой не давали падать, вырвалась из державших ее рук и с воем вцепилась в Алешу, орошая его футболку слезами. Алеша чувствовал, как длинные ногти больно вонзаются в кожу и неожиданно для себя начал кричать. Он кричал и кричал, пока не ощутил, что захват ослабел. Люди не без труда оттащили рыдающую тетю Таню от мальчика. Суровая старушка тихонько пристукнула Алешу по лопатке:

– Иди-ка домой от греха подальше. Не видишь? Горе у нас! Умер Владик. Хороним его. Танечка сама не своя, не ровен час, опять на тебя кинется…

Алеша тогда так и не дошел до магазина. Сидел на качелях во дворе, недоумевающий и встревоженный. Что такое «умер»? Какое-то злое заклинание, превратившее Владика в куклу, а милую веселую тетю Таню – в воющую черную ведьму? Неужели все люди такими становятся после этого «умер»? Алеша даже заплакал: во-первых, ему было очень жалко Владика и его маму, а во-вторых, до ужаса не хотелось превращаться в куклу.

С тех пор в Алешиной душе и поселился страх. Пропитал насквозь, заполнил все поры. Страх смертной черноты, что скрыта в бездонных глазах Вечности.

– Удивительно! Я бы даже сказал, невероятно! – Врач разглядывал снимки, почти не обращая внимания на сидящего перед ним Алексея Константиновича.

– Простите, доктор, вы восхищены, или поражены? – Резковато прервал утомительные восклицания Глушко.

– Ну, восхищаться не приходится, – посерьезнел врач. – Судя по этим снимкам, у вас жутчайший остеопороз, батенька. Кости сыплются, как мука!

– Тогда что ж вас удивляет? – Похолодев, пробормотал Алексей Константинович.

– Да то, что у вас при этаком положении дел нет ни одной травмы!

Алексей Константинович криво усмехнулся. Если бы доктор знал, насколько его пациент осторожен, он бы назначил ему еще и психиатра.

Глушко имел обыкновение передвигаться черепашьим шагом, чтоб, не дай Бог, не запнуться. А то ведь не заметишь, как на тот свет загремишь! С годами страх смерти в нем только усиливался, в конце концов превратившись в навязчивую идею.

Спускаясь по лестнице, Алексей Константинович держал в голове образ, как он, поскользнувшись, падает вниз и разбивается в кровь. Это заставляло его вцепляться в перила и чередовать шаги нарочито медленно.

Дорогу он переходил исключительно по пешеходному переходу, причем искал непременно со светофором. В школьные годы ему не раз случалось опаздывать на урок, потому что светофор отстоял очень уж далеко, приходилось ограничиваться «зеброй», и Алеша ждал, пока подойдет кто-то из взрослых, чтобы перейти проезжую часть вместе. Перспектива попасть под машину пугала до одури, хотя в Алешином детстве это надо было еще умудриться сделать – автомобилей-то раз-два и обчелся, не то что сейчас, в суматошном железно-пластиковом двадцать первом веке.

Собственно, однажды из-за этого своего иррационального страха Глушко сильно опоздал на свидание с любимой девушкой, ибо дорога оказалась для него непреодолимым препятствием. Девушка такое отношение к себе расценила как крайнюю степень хамства и распрощалась навсегда. Алексей Константинович потом подумал: это даже к лучшему – одному надежнее.

Самое интересное, что при этой особенности характера к врачам он обращался в самом крайнем случае, хотя, казалось бы, должен бежать по первому чиху. Почему? Тоже боялся. Диагноза, не подлежащего выправлению. И сейчас не пошел бы обследоваться, да Анна Викторовна вынудила. Соседка не забыла историю с белой собакой, к тому же Алексей Константинович в последние несколько дней беспрестанно сетовал на «болящие косточки». Когда же он внезапно под вечер заявился к ней, весь взъерошенный, с глазами, почти принявшими размер очков, и дрожащим голосом умолял зайти с ним в его квартиру, Анна Викторовна окончательно утвердилась в мысли: что-то с Костичем не то. И она чуть не палкой погнала Глушко к врачам, угрожая, что, ежели по своей воле не пойдет, она напишет заявление участковому: сосед-де невменяем и опасен для окружающих. Конечно, это еще надо проверить, но беспокойство гарантировано. Пришлось подчиниться…

И вот теперь это все: блеклый кабинет с пыльными жалюзи, сквозь которые щурится ленивое ноябрьское солнце, стол с горкой затрепанных карточек, доктор, поджимающий губы и цокающий, как лошадь, над его, Глушко, результатами.

Долгих умных докторских речей Алексей Константинович толком не уразумел, понял лишь одно: болезнь его необратима («Ну а что вы, батенька, собственно, хотели, в вашем-то возрасте?»), можно только некоторое время поддерживать существование. Сколько? А кто ж вам скажет? На все воля Божья…

– Ну, ничего-ничего! Всякое бывает. К тому ж у кого нет этого… пороза… в наших-то летах? – Анна Викторовна суетилась на кухне, собираясь кормить гостя.

Алексей Константинович, ссутулившись, сидел за столом. Неужто, наконец, случится то, чего он всю жизнь боялся?

– Видно, помирать мне, – тоскливо озвучил свою печаль Глушко.

– Прямо уж и помирать! – Подбоченилась Анна Викторовна. – Да с этаким диагнозом добрая половина стариков живет! Осторожность соблюдай, лекарства, что доктор прописал, пей.

– С такой осторожностью проще вовсе на улицу не выходить.

– Что-то ты разнюнился, Костич! А уныние – смертный грех. Да и куда ты ходить собрался? Библиотека твоя – через дорогу! Магазины – в шаге от дома, а пенсия и зарплата на карточку приходят…

Алексей Константинович ничего не ответил. Взгляд его, устремленный в пол, зафиксировался на пятках Аннушки, порхавшей вдоль плиты и столешницы в домашних тапочках без задника. Крупные, округлые, розовые, полнокровные пятки, ровные и гладкие, словно принадлежащие не пенсионерке за шестьдесят, а спелой сорокапятилетней ягодке. Глушко внезапно ощутил волну гнева: да что она может понимать со своими розовыми пятками?! Где ей сочувствовать, ежели в самой столько жизни, что даже самая оконечность ею наполнена? И пес не Аннушку почуял…

– Ты просто разволновался, Костич, – продолжала болтать Анна Викторовна, не вникая в настроение Глушко. – Сейчас я тебя накормлю, кровушку твою немного разгоню, глядишь – и повеселеет на душе-то. И потом, мы ж все не вечные…

Соседка привстала на цыпочки, чтоб дотянуться до верхней полки шкафчика, где у нее была заначена бутылочка коньячку. Алексей Константинович, не отрываясь, смотрел, как резво, задорно приподнялись ее пятки и будто еще порозовели от прилива жизненных сил… В этот миг он возненавидел Аннушку, почувствовал, что готов в глотку вцепиться, лишь бы сделать нить ее жизни не такой прочной…

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.