Случайно нашел в своем архиве старую, пожелтевшую от времени страничку с объяснительной запиской по п оводу сорванной съемки. Этой записке без малого сорок лет. Удивительно, как она смогла сохраниться в моей бурной, изобилующей переменой мест жительства и катаклизмами жизни. Но вот сохранилась, как отпечаток папоротника в угольном слое. Дело было в разгар решения очередной жилищной программы в 1967 году и во время очередной арабо-израильской войны. У них шла война за жизненное пространство, а у нас в самом разгаре война с коммуналками. Хрущевские пятиэтажки росли как грибы в тогдашних окраинах Москвы. Это была не точечная, как нынче, а массовая застройка.

Нашу съемочную группу послали снимать новоселье в одном из таких домов в Новых Черемушках. Дом блистал новизной, как только что испеченный медовый пряник. У каждого подъезда стояли машины с немудреным скарбом новоселов. А на скамеечках у дверей уже сидели вездесущие старушки.

Решили с места в карьер снять синхрон их разговора как штрих к репортажу. Раз старушки у подъезда, значит, дом уже обжитой. Вклинились в самую сердцевину разговора. Одна старушка говорит другой:

– А тут евреи бусурманина по башке как треснут!..

Рабочие, заносившие мебель в подъезд, от такой воинственной реплики вздрогнули и… уронили диван. Падая, диван задел оператора. Оператор, не ожидая такого подвоха, в свою очередь выронил кинокамеру, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Грузчик стал возмущаться.

– Разговорились тут, когда люди работают!..

Как ни странно, бригадир его не поддержал. Он оказался философом.

– А ты что хочешь, чтобы бабульки молчали?! Когда они перестают говорить, значит, они умерли. Понял?

– Да как не понять? – нехотя согласился грузчик.

Жаль, что этот колоритный эпизод не попал в эфир. Впрочем, он бы и так не попал в эфир. Мы тогда яростно поддерживали арабов и боролись против сионизьма, пособника империализьма.

В университете мы с моим другом Женей Г. посещали семинар по изучению арабского языка. Это был факультатив, необязательная дисциплина. Через некоторое время я понял, что арабский мне навряд ли пригодится в моей будущей профессиональной деятельности. На пути моего карьерного роста в качестве арабиста камнем преткновения стоял так называемый пятый пункт. Под этим пунктом в паспорте стояла графа «национальность». С таким пятым пунктом меня в обозримом будущем навряд ли выпустят в арабскую страну. А раз так, то нечего и время терять. А у Женьки с этим пунктом было все в порядке. И он продолжал осваивать арабский. К шестидневной войне он здорово поднаторел в этом языке. И незадолго до всех этих драматических событий его послали на Ближний Восток переводчиком к советским военным советникам. Он попал туда в самую заваруху. И то ли он бежал не так быстро, как развивались события, то ли прикрывал арьергард стремительно отступающих войск, но был ранен в то место, которое находится чуть пониже спины. Мы в альпинизме называли это место пятой точкой опоры: две руки, две ноги и пятая точка, на которой в экстремальных случаях можно было спускаться с крутых скользких склонов достаточно быстро. Даже песенка такая у нас бытовала:

Так вот Женьке осколок израильского снаряда попал как раз в эту самую пятую точку.

За это ему дали орден Красной Звезды.

Впоследствии, вспоминая эти драматические события за рюмкой крепкого напитка, он шутил: «Куда мне эту награду вешать? Разве что на место ранения».

Мы возвращались в Москву из Ленинграда, где освещали грандиозный праздник военно-морского флота. Ходили по вагону, как по палубе корабля. Качка еще не стихла. А тут еще гостеприимные хозяева загрузили в купе изрядную дозу спиртного и весьма щедрой закуски. Так что праздник продолжался и на пути в Москву. Лишь один человек, Юра Королев, не участвовал в общем веселье. На многочисленные предложения разделить праздник с творческим коллективом следовал однотипный ответ:

– Нет, ребята. Я завязал. Я нынче веду трезвый образ жизни. Да и устал.

Действительно, работы было много. Надо было везде успеть, все снять. Снимать событие – дело очень ответственное. Его не переснимешь. Но теперь все событие в кассетах, и можно расслабиться. Трезвый как стеклышко Юра решил расслабляться за чтением детектива. Взял книгу и полез на верхнюю полку, чтобы не мешать общему веселью. В это время поезд дернулся, вагон тряхнуло, и книга выскользнула у Юры из рук. Он попытался ее поймать, но не удержался и полетел вслед за ней вдогонку. По дороге зацепил стоп-кран. В этот момент поезд дернуло основательно, и все пассажиры вместе со спиртным рухнули на пол. В поезде – шум-гам, забегали проводники, ворвались к нам в купе, увидели сорванный стоп-кран, вызвали милицию, стали орать, что за такое хулиганство можно схлопотать как минимум пятнадцать суток. Словом, скандал был нешуточный. Еле-еле отделались штрафом, который тут же и уплатили наличными.

Наконец-то поезд пошел дальше по маршруту, страсти улеглись. Мы снова собрались вокруг остатков пиршественного стола, налили сто грамм виновнику торжества. На этот раз он не отказывался. Взял в руки стакан и произнес фразу, которая с тех пор стала крылатой.

– Сто грамм – не стоп-кран. Дернешь – не посадят.

С тех пор еще долгое время во всех наших командировках первый тост звучал именно так: «Сто грамм – не стоп-кран…»

Эту историю мне рассказали во время командировки на Святую Землю во время празднования 60-летия Израиля. В одном из кибуцев в местном ресторане нас угощали нежирной и совершенно потрясающей свининой. Мы были не то что удивлены – потрясены. Дело в том, что свинья на Ближнем Востоке считается нечистым животным, и строго запрещено есть это некошерное мясо. А тут – свинина. И хозяин ресторана с истинно еврейским юмором рассказал, как он выкрутился из этой весьма неординарной истории. Когда ему истинно правоверные евреи задали тот же сакраментальный вопрос, он обратил их внимание на свинью, которая чесала спину у ограды синагоги.

– Свинья, которая трется об угол синагоги, кошерная.

Вот такая история.

– Настоящий еврей всегда находит выход из, казалось бы, безвыходной ситуации, – сказал нам на прощание веселый и находчивый ресторатор.

Недалеко от Мертвого моря в Израиле, среди серых, лишенных всякой растительности пустынных холмов, прямо у дороги расположился вернисаж из ярких аляповатых поделок местных мастеров. Судя по незамысловатым изделиям, иногда достаточно большого размера, эти сувениры рассчитаны на незатейливый вкус проезжающих к морю туристов. А по другую сторону шоссе разгуливали по пустыне гордые верблюды, покрытые яркими попонами. Их хозяева, бедуины, тщетно зазывали пришельцев запечатлеть себя верхом на верблюде на фоне пустынных горизонтов. Я спросил Вадима, нашего гида, одессита с Арбата, как он себя называл: «Почему народ не клюет на эту экзотику?» На что он с истинно арбатско-одесским юмором ответил: «Видишь ли, чтобы залезть на этого верблюда, нужно заплатить всего один шекель (семь рублей), а вот чтобы слезть с него, придется выложить двадцать шекелей. А ежели не найдется двадцати шекелей, так и будешь сидеть на этом корабле пустыни до второго пришествия».

Так уж повелось в этом, далеко не лучшем из миров, что есть баловни Судьбы, а есть пасынки. Одним Судьба улыбается на каждом шагу, а другие натыкаются лишь на гримасы Фортуны. Работал в нашей редакции Коля М., профессиональный неудачник. В юности он был безумно влюблен в одну девушку. И она вроде бы отвечала ему взаимностью. Но в один не очень прекрасный момент ее увел буквально из-под носа его лучший друг.