Поэтому я очень обрадовался, когда впереди себя увидел спину идущего человека, который на правом плече нес небольшой картонный ящик, придерживая его рукой! Я устремился к нему, вытянув в его сторону руку, и негромко окликнул: «Эй! Товарищ! Подождите!» Но в ночной тишине это моё обращение прозвучало весьма громко. Мужчина всем корпусом повернулся, и его лицо исказила гримаса очень сильного страха! Я бы даже сказал, животного ужаса! Очевидно, он был так напуган увиденным, что я сам перепугался, даже оглянулся посмотреть, что он такое там увидел, кем или чем он так напуган. Никого сзади не было, и, повернувшись обратно, я с удивлением увидел, что этот мужик уже бежит от меня сломя голову, перепрыгивая через кусты. Инстинктивно я тоже побежал в его сторону и ещё раз крикнул: «Товарищ! Стой!» Внезапно этот «товарищ» отшвырнул ящик и вообще помчался как ветер. Миг – и его не стало!

Добежав до брошенного ящика, я остановился и открыл его. Там лежали аккуратно упакованные электроутюги. Десять штук. Несмотря на мою неопытность, я всё понял. Меня обуял дикий хохот. Я несколько минут хохотал как сумасшедший. Эти электрические утюги, видимо, тайком были вынесены из цеха товаров народного потребления завода НЭВЗ. Проще говоря, украдены! У государства. Судя по их количеству, дело тянуло на кражу государственного имущества, что обеспечивало от 3 до 7 лет лишения свободы. И тогда я образно представил, что увидел этот несчастный мужик, повернувшись на мой окрик. Он увидел «Мента». С ярко сияющей в свете луны огромной желтой кокардой и золотыми широкими старшинскими полосками вдоль всего погона, тот неумолимо приближался к нему с протянутой рукой, чтобы схватить его. А вместе с «ментом» надвигались как минимум лет пять лишения свободы. Он увидел камеру и тюремную решётку. А за решёткой он явно увидел себя. Вот что он увидел. Поэтому и рванул как сумасшедший… Меня опять обуял смех.

Отсмеявшись, я огляделся и увидел силуэты домов. Уже светало, и можно было сориентироваться, куда идти.

Взвалив ящик на плечо, я принес его на работу. Теперь я мог спокойно рассказать об этом событии. Конечно, о том, что, выйдя из электрички, я не сразу нашел дорогу к РОВД, скромненько умолчал. Зато в красках описал лицо мужичка, который на мой оклик обернулся. Ржали все! Да, это было смешно. Со временем я понял, что это не смешно, а скорее очень грустно. Простой утюг в стране уже был дефицитом, и его купить было нельзя, а можно было только украсть.

Когда я поступил на службу в Промышленный РОВД г. Новочеркасска участковым инспектором милиции, мне определили участок, в который входил поселок вокруг крупного городского предприятия – Новочеркасского электродного завода (НЭЗ). На участке проживало много ранее судимых и ещё больше алкоголиков всякого рода. Постоянные драки и скандалы, а отсюда и жалобы друг на друга. Но алкоголики оказались для меня не самой большой проблемой. Хуже было с самовольными переносами заборов. Просыпается утром сосед, а за ночь забор на 10–15 сантиметров перенесли. Крик, шум, угрозы. Судиться они не хотели – мол, хлопотно, да и непривычно для советского человека – ну и бегом с жалобой к участковому. А межевания ни у кого нет. И каждый о своей правоте кричит. Ищешь, на кого из двоих проще нажать, и – вперед. Или забор переносится назад, или остается как есть, но никто не жалуется.

А с одним типом просто беда оказалась. Он был своеобразной «легендой» поселка. Или скорее «антилегендой». Его боялись, ненавидели и, похоже, завидовали одновременно. Трижды судим за убийство. И трижды отсидел. Первый раз он убил соседа во время ссоры. Дали ему тогда 7 лет. (По Уголовному кодексу РСФСР в то время за убийство без отягчающих обстоятельств максимальный срок – 10 лет лишения свободы.) Через 4 года он вернулся домой по досрочному освобождению за хорошее поведение в местах лишения свободы. Через пару лет в ссоре с мастером на заводе ударил его трубой и убил. Труп утопил в речке. Судили его второй раз и дали уже 9 лет. Через 6 лет вернулся досрочно – за хорошее поведение в местах лишения свободы. И через три года опять в драке убил соседа. Получил 9 лет, которые уже отсидел полностью. Когда я прибыл на участок, он уже около трех лет был на свободе и делал всё, что хотел. То забор перенесет, то оскорбит кого-то. На замечания был один наглый ответ: «Четвертым быть хочешь?» Естественно, желающих не находилось. И он уходил, посмеиваясь. Лет ему было около 50. Здоровенный был такой мужик. И работал грузчиком на электродном. Там тоже его все боялись как огня. Жалобы на него письменные мне не поступали, но устно мне на него по очереди пожаловался, наверно, каждый житель поселка. Я его вызвал к себе повесткой, которую отнес посыльный, но этот тип не пришел. А моему посыльному сказал в присутствии нескольких человек, что если участковому что-то от него надо, то пусть сам и приходит. Я тогда молодой был, сильно обидчивый. Ах, ты так? Это он явно власть не уважает, решил я. А значит, и не боится. Надо это изменить. Из таких маленьких проблем появляются иногда очень большие проблемы. От событий 1962 года в Новочеркасске, когда неумелые действия властей спровоцировали заводских рабочих на восстание и пролилась кровь, нас отделяло всего двадцать лет.

Справедливость с топором

Конечно, точными сведениями об этих событиях мы тогда, в 1982 году, не располагали, но слухи по Новочеркасску ходили самые ужасные. Я себя тогда ощущал властью и не хотел, чтобы повторились кровавые события 1962 года. Я доложил всё о происходившем своему прямому начальнику, Николаю Ефимовичу Гончарову, который имел за плечами продолжительный срок службы в милиции и опыт работы, в том числе и в уголовном розыске. И он посоветовал мне найти нестандартное решение, так как доказательственная база по этому типу отсутствует: одни слова, а свидетелей, как всегда, нет. И еще я хорошо запомнил его слова о том, что убийцы, если они не сумасшедшие, в душе трусы и убивают, потому что боятся.

Я запомнил его слова, два дня думал и придумал, что надо сделать. Литературные знания помогли, прочитанные в большом количестве детективы. Восточная пословица гласит: «Собаки боятся только тени орла». Философски сказано, но я понял мысль древнего философа. И пошел к «убивцу», как его соседи называли, с двумя дружинниками из рабочих. Оделся я не в форменную одежду, а в гражданскую. Да еще вид себе придал самый что ни на есть «хулиганский». И кепочку на голову. Оба дружинника – на вид солидные дядьки. Я им ничего о своих планах не рассказал, а просто попросил постоять во дворе. А сам зашел к нему в дом. Встретил он меня с ухмылкой, но по глазам вижу, что не такой он вдруг стал смелый. Неизвестность его, видно, озадачила, а возможно, уже и напугала. Я же, ничего не говоря, молча вытаскиваю из принесенной сумки завернутый в мешковину топор и, медленно развернув мешковину, кладу его на стол. Затем достаю из кобуры пистолет и, передернув затвор, навожу на него так, чтоб ствол пистолета смотрел прямо в его лицо. Никогда не забуду этого его лица. Наглость сменилась явным страхом. Мгновенно. Трудно даже описать.

Выдержав небольшую паузу, тихо так ему говорю: «Слушай внимательно. Ты на меня напал и хотел убить вот этим топором. Мои дружинники это подтвердят. Вон они за окном стоят, но уж поверь, что всё видят. И пришлось мне от тебя, урода, защищаться. В этом закон на моей стороне. Учитывая твои три убийства, свидетельские показания народных дружинников и многочисленные жалобы жителей, я думаю, что за то, что я тебя пристрелю, меня даже наградят. Уяснил?» Он молча кивнул.

А я продолжил: «Чтоб к вечеру забор стоял на месте, а первая жалоба на тебя будет последним днем твоей жизни. Ты меня хорошо понял?»

Он молча мне кивнул, а я, больше не произнеся ни одного слова, забрал топор, медленно завернул его опять в мешковину, положил его обратно в сумку, а пистолет – в кобуру и вышел из дома. И мы ушли, оставив калитку, ведущую во двор, открытой.