У него мгновенно потекли слюнки; даже запахло сливочным соком, которым это кулинарное чудо должно быть наполнено.

Ну, раз так, то можно заказать и бокал сухого вина. Дима был готов сделать заказ и нетерпеливо оглянулся на стойку. Конечно, официант (все же, можно его так называть?) был очень занят. Он принимал заказ… как раз у его соседа по купе, приятного инженера – Оскара… фамилия была слишком сложной, чтобы запомнить с первого раза. Опять проснулось беспокойство: как же он, в самом деле, будет запоминать своих учеников?

Инженер Оскар расположился впереди, в другом ряду, и делил столик с приятной шатенкой. Она была в брючках и тонкой кофточке, по-восточному скуластенькой и показалась Диме смутно знакомой. Хотя в последнее время такая модная прическа – с шиньоном на затылке – смело завоевывает головки советских девушек: они без сожаления отрекаются от кос и перманентных завитушек.

Не похоже было, что Димин сосед банально клеится. Скорее уж, он поддерживал вежливую беседу. Не было этих игривых улыбок, и прочего. Наоборот: инженер говорил с серьезным выражением лица, как показалось Верховцеву, даже чуть печально. Диме ужасно захотелось узнать, о чем же таком мог говорить инженер Поуляйте (всплыла фамилия!), что девушка так внимательно слушает, да еще смотрит на него таким завороженным взглядом, не замечая ничего вокруг.

– Что будете заказывать, гражданин? – рядом возник парень в белой курточке. Несмотря на то, что вагон ощутимо раскачивался (очевидно, проезжали целое скопление стрелок), официант стоял незыблемо, как моряк на палубе.

Дима сделал заказ. Попытался.

Оказалось, что котлет по-киевски вагон-ресторан предложить уже не может. А вино – пожалуйста. Но может быть, лучше пиво? Потому что пиво как раз поступило: Жигулевское и очень свежее.

Дима растерялся. Запасной вариант он как-то не предусмотрел. Взять что ли гуляш и пиво? Оказалось, что гуляш тоже закончился.

– А что же тогда у вас есть? – спросил молодой учитель.

– Так возьмите же яичницу с колбасой, – не отрывая глаз от блокнота, предложил парень.

Дима согласился на яичницу и пиво, чем, несомненно, угодил официанту:

– Из двух яиц? Из трех? Свекольный салат? И селедочку с лучком вам принесу, как раз будет.

Было приятно выглядеть покладистым, интеллигентным пассажиром. Верховников откинулся на мягкую спинку и подставил лицо воздушному потоку. Железнодорожный ветерок пах черешней и дымком.

– Белла, почему же вы уходите?

Девушка с шиньоном стояла в проходе совсем рядом с Верховниковым. Инженер держал ее за руку. Между ними явно происходила какая-то сцена.

Диме было неловко обнаружить себя свидетелем. Он опустил глаза.

– Знаете, Оскар Робертович, это забавная игра затянулась. Вам изменило чувство меры. Если это такой прием, то он не смешной. И совершенно не уместно, требовать от меня бросить писать стихи. Эта шутка – глупая. Зря я вам доверилась. Вы не знаете, как легко ранить в начале пути. И при чем здесь – «честное комсомольское»? Пошлость какая… вы не понимаете этого?

– Ну, я сморозил не то… Белла, послушайте…

Девушка досадливо махнула рукой, мелькнул острый локоток.

Инженер отступился. Вернулся на свое место. На него бросали заинтересованные взгляды, он отвечал рассеянной улыбкой. Покрутил в руках столовый нож, бросая короткие блики, потянулся за бокалом.

Массаракш! Дима почувствовал, что слегка вспотел. Было у него это свойство: когда на его глазах с каким-нибудь человеком происходила неловкая ситуация, он вдруг представлял себя на его месте и остро переживал происходящее. Это называется – «испанский стыд».

К его большому облегчению, официант как раз принес в алюминиевой тарелке яичницу и запотевшую бутылку пива. Перевернутый стакан на горлышке тускло позвякивал.

После ресторана Веховников долго стоял в чьем-то чужом тамбуре. За окном уже наступила ночь. Голубые, далекие огоньки, обозначающие людские жилища, медленно ползли к краю окна.

Диме хотелось, чтобы, когда он вернулся в купе, все его попутчики уже улеглись и он был бы предоставлен сам себе. Он уезжал из своего дома навсегда. В другие, дальние края. Дима Верховников хотел прочувствовать и запомнить этот день. Не торопясь. Ведь это важный момент в его жизни – один из самых главных. Несмотря на то, что в словах попутчицы Мерлин Монро, – или, как теперь выяснилось, Тамары, – было довольно много справедливого, его это не очень заботило. Его не пугало то, что он потеряет удобство привычного мира. Дима даже хотел этого. Все выглядело честно, и это была разумная плата за перемены. Глубоко зашитый под кожу инстинкт, подсказывал Диме – чтобы получить свою собственную судьбу, нужно отправиться в дорогу.

В купе на своем месте опять находился только солидный пассажир – Николай Павлович. Он спал, отвернувшись к стенке. Его пузатый портфель торчал краем из-за подушки. Постель блондинки была даже не тронута. Ну, здесь все понятно. Видимо, она разрешила себе не устоять перед суровым обаянием морского офицера. Инженера отчего-то не было тоже.

Он появился, когда Верховников успел устроиться на своем месте. Сосед вернулся огорченный. Похоже, он все еще переживал из-за произошедшего в ресторане.

– Не спите? – спросил Оскар. Он аккуратно повесил на плечики снятый пиджак и расстегнул рубашку. Его пальцы ловко пропускали пуговицы через тугие петли, а лицо выражало погруженность в сложные размышления. – Люди. Что может быть более сложнее, чем люди. Кого не возьми…

– Да, конечно, – отозвался Верховников.

– Реакции на события не просчитываются, не угадываются. Можно предположить, что угодно, но лишь не то, что произойдет на самом деле. Выходит даже, что можно исходить от обратного: именно тот вариант, который не приходил в голову и будет воплощен в жизнь. – Инженер поднялся на свою полку.

Видимо Оскар заметил там… тогда, что Дима был свидетелем сцены. Поэтому теперь он и говорил эти слова.

– Почему же…

– Да, именно так. Похоже на то, – пробормотал сосед.

Верховникову одновременно хотелось узнать всю историю: что же произошло у инженера с той девушкой, и чем все кончилось – ведь он где-то пропадал после ресторана. И в то же время, он немного побаивался обнаружить что-нибудь… нет, не неприятное, а что-нибудь такое, из-за чего этот симпатичный Диме инженер – Оскар Робертович, упадет в его глазах. А ему этого очень бы не хотелось.

– Вот, например, вы… – сказал собеседник. – Вы – случайный попутчик, и мы уже с вами никогда не увидимся.

– К счастью, этого никто не может знать, – философски заметил Дима. – Впереди еще целая жизнь. И у вас и у меня. Может быть, когда-нибудь и встретимся.

– Нет, не встретимся, – припечатал инженер, коротко на него взглянув. – Вот вы, как лицо случайное и постороннее, скажите мне, может быть, вы сможете мне помочь: готовы вы отказаться от чего-то в себе – от какого-то свойства, которое вы до конца четко не осознаете, – ради того, чтобы целый мир продолжил свое правильное движение?

– Хм… Я не совсем понимаю, что вы хотите спросить. – Дима не очень удивился. По студенческой поре у него с товарищами, очень часто завязывались подобные философские разговоры, нередко перетекающие в горячие споры. Хотя это больше случалось на первых курсах. – Какое свойство, и что такое – правильное движение? К коммунизму?

– Да, здесь нужно говорить без обиняков, или не говорить вовсе, – признал собеседник. – Начнем отсюда: вот вы, на что вы планируете потратить жизнь? Ведь она у вас довольно ограничена в сроках.

– Ну как же, Оскар, я – учитель: а значит, сеять разумное, доброе, вечное…

– И вы в это верите?

– Избитые слова, практически штампы, – посерьёзнел Дима. Он только постарался, чтобы в его интонациях не появилось пафоса. Тесть отучил его. – Но ведь вы интеллигентный человек, специалист, – понимаете необходимость образования. В самом широком смысле этого слова… Вы должны знать, что это не прекраснодушие, не просто лозунг. Если мы хотим, чтобы на Земле больше никогда не повторилась такая ужасная война, мы все должны желать, чтобы люди переменились. Чтобы они стали таковы, что не смогли бы убивать друг друга. А со мной все просто. Если у человека нет предназначения, – я имею в виду, высокой, не сиюминутной цели, – то зачем он живет…