– А Алек? – шепчу я. – Он оставил тебя в покое?
От одного лишь имени волоски у меня на затылке встают дыбом.
– Я ведь дал тебе клятву: мы больше не поддерживаем связь. Он забыл, что я существую.
Мне бы тоже очень хотелось забыть о существовании Алека, но не получится. Я слишком хорошо помню, что он сделал, и не могу исключать, что он способен и на худшее. А главное, он обо мне явно не забудет.
– Хейл. – Отец – единственный человек, кто до сих пор так меня называет. А еще он единственный, кто недостаточно хорошо знал ба, чтобы понимать: сегодня нельзя появляться в черном. Рядом с матерью, Лейном и многочисленными близкими подругами и друзьями бабули, которые все одеты в яркие цвета, он в своем костюме выглядит как инородное тело. К моему сожалению. Потому что он не посторонний и не стал им даже после того, как расстался с мамой. Родителям до сих пор удается то, что многие считают невозможным: они развелись и тем не менее остались лучшими друзьями, пусть и видятся очень редко, после того как папа переехал в Шеффилд.
Папа невероятно похож на Лейна: долговязый и темноволосый, только на голову ниже собственного сына. Он из парней типа Майкла Джей Фокса[6], которые никогда не выглядят по-настоящему взрослыми, а потом за одну ночь превращаются из мальчиков в стариков. Пока еще он мальчик, хотя сегодня морщины скорби на лице заметно прибавляют ему лет.
– Хорошо, что ты здесь, родная. – Он прижимает меня к груди и шепчет: – Ты нужна Джунипер. Не знаю, что еще сказать, чтобы ее утешить.
Я сдерживаюсь, чтобы не бросить взгляд на маму, которая тем временем здоровается с пожилой супружеской парой. Внешне она собранна, но я ведь ее знаю: снаружи она всегда притворяется сильной, даже если внутри все совсем по-другому. Увы, я абсолютно не представляю, как конкретно я могу ей помочь.
– Ты наверняка сам все видел, – еле слышно отвечаю отцу. – Между нами не все так радужно.
– Сейчас она не думает об этом дерьме.
Это дерьмо. Он всегда так это называет.
Это дерьмо, которое на самом деле является моей жизнью.
Высвободившись из его объятий, я прячу ледяные руки в карманы куртки. Костяшки задевают что-то, пальцы ощупывают, и я сжимаю в ладони спичечный коробок, прежде чем вообще вспоминаю, как он туда попал. Кто мне его дал. И из-за чего.
Этот Сойер Ричардсон хочет, чтобы я спела в его пабе, не из жалости и не потому, что считает себя обязанным мне помочь. А потому, что я делаю это хорошо. Потому что мне, – по крайней мере, когда я пою, по крайней мере, когда я Хейл, – вероятно, еще есть что дать людям.
Возможно, папа прав, и маме я тоже могу что-то дать. Во всяком случае, я на это надеюсь, и не только из-за того, что хочу ее поддержать. Но и из-за того, что мечтаю о большей поддержке от нее. Глубоко вздохнув, я киваю.
Он улыбается мне и гладит по руке.
– Как думаешь, у тебя получится спеть ту песню? Я даже представить не могу, как это, должно быть, тяжело, но это очень много будет значить для Джунипер.
– Для всех нас, – тихо поправляю я. – Для мамы, бабули… и для меня это тоже будет много значить. – Чуть больше часа назад я могла бы максимум пообещать ему, что попробую. Но сейчас знаю, что у меня получится.
Я хочу спеть эту песню не только для ба. Я буду петь.
Часть 2
Какое нам дело, что снег в Минче белый?
Что нам, парни, непогода, ветра?
Пока мы знаем, что любая заря
Приблизит нас к дому, к Мингалею.
Хи-я-хей, парни, вперед, быстрей, парни!
Смотрите смелей на бури морей.
Хи-я-хей, парни, вперед, быстрей, парни!
Плывите скорей домой в Мингалей.
Отрывок из песни Mingulay Boat Song,
традиционная песня моряков – шанти,
Автор: сэр Хью С. Робертон
Сойер
Шесть недель спустя
– Два таких же крафтовых пива и еще один Steel Bonnet[7] для меня. – Этот парень так орет через стойку, как будто в пабе не слышно собственный голос. При этом музыка из колонок играет довольно тихо, а посетители, которые занимают всего примерно половину столиков, особо не шумят. Только Саймон гремит кастрюлями и сковородками на кухне за баром, пока готовит последние блюда этим вечером, и через разные промежутки времени высказывает рыбе, супу и лабскаусу[8] все, что он о них думает. Удивительно, но, несмотря на это, все, что он отправляет затем из кухни, оказывается очень даже вкусным. Очевидно, на еду орать полезно. А мне этого достаточно. – И один Bonnet для тебя, хозяин.
– Благодарю. Из Лидса? – Я невольно подслушал трех мужчин лет тридцати с небольшим. К сожалению, это трио чувствует себя достаточно важным, чтобы сообщать половине паба, какой удачной была их последняя сделка. Из-за них я уже отключил верхние лампы, чтобы весь паб освещали только искусственные свечи в винтажных фонарях на стенах и настоящие на столах. Большинство людей понимает такой намек. Однако эта тройка из Лидса атмосферой не прониклась. Ставлю пятьдесят фунтов на то, что все их рассказы про успешные сделки – вранье. Только обманщики так внимательно следят за тем, чтобы их услышали. Прежде всего, разумеется, присутствующие женщины.
– Да! – радостно кричит парень. – У нас билеты на завтрашнюю игру. Ты сильно обидишься, если я пообещаю тебе, что мы так всыплем вашим «Красным»[9], что они дружно отправятся к психотерапевту?
Господи боже. Эти пришли.
– В самое сердце, мужик.
Я наливаю заказанное пиво и плескаю виски в стаканы, причем в свой – всего лишь на маленький глоток. Откровенно говоря, у меня нет абсолютно никакого желания пить с этим брехуном. Но неделя выдалась отвратная. Весь февраль лил дождь, а в промозглую погоду в «У Штертебеккера» приходит еще меньше гостей, чем обычно. Он находится в самом южном уголке доков, где большинство людей не то что не ожидают увидеть паб, они просто-напросто ничего не ожидают тут увидеть. Нужно сделать над собой усилие, чтобы пройти немного, а под затяжным ливнем народ обычно оседает в заведениях, которые сгруппировались в центре у пристани. В данный момент я не могу себе позволить отталкивать ни одного клиента, который платит, так что чокаюсь с ним своим стаканом.
– Slainte[10]. – За брехуна, чего уж там. – Думай обо мне, когда этот план провалится. – Мысленно я клянусь этому воображале, что «Красные» не просто надерут зад «Павлинам»[11], а сметут их с поля, так что перья полетят.
Я обхожу зал, собирая пустые бутылки и бокалы, и ненадолго останавливаюсь у стола, за который сели Седрик и Билли со своими друзьями, тоже парочкой.
– Посиди с нами немного. – Билли слегка придвигается к Седрику, чтобы мне хватило места на диванчике. – Мы решаем, в какой клуб потом пойдем, и сейчас мы в тупике. Двое за Level, двое – за Ink Bar.
Достаточно одного взгляда, чтобы догадаться: Билли и ее подружка Карлина хотят в Level, в то время как их парни предпочли бы сумасшедший Ink Bar, где тебе могут сделать новую прическу или даже татуировку на глазах у публики. Сколько раз я зарекался пить там хоть каплю алкоголя. Моей решимости всегда хватает как минимум до того момента, пока снова не отрастут волосы.
Я поправляю трилби, и Седрик смеется, поскольку наверняка помнит, что любовь к шляпам я открыл в себе после бритья налысо в результате таких вот развлечений.