Шехназ положила гребень, забрала волосы назад и перетянула их тонкой красной ленточкой, потом напудрилась, накрасила губы, подвела глаза. У нее было такое ощущение, будто она опаздывает на свидание.

«Старуха, наверное, так и сказала сыну: „Не только деньги, душу готова отдать такому красавцу, как ты“. Ах, как хорошо! Значит, Адем знает, что приглянулся мне. Интересно, что он ответил? А вдруг сказал: „Такую я и без денег в жены возьму“. Очень может быть. Мне двадцать лет, а ему тридцать. Он только на десять лет старше меня. И я ему подхожу, и он мне…»

Шехназ открыла шкаф, протянула руку к новому голубому платью, но передумала. Шелковое слишком нарядно! Пока ведь они только соседи. Лучше всего надеть розовое ситцевое платьице в цветочках.

Она быстро оделась. Подскочила к зеркалу. Красивая, стройная, в платье с пышной юбкой и белым воротничком… Что скажет мать Адема? Ах, если бы ей понравиться!

Еще раз осмотрев себя в зеркало, она вышла из дому.

Мать Адема — когда-то высокая красивая женщина, а теперь худая сгорбленная старуха с маленькими хитрыми глазками — не удивилась наряду соседки. Она давно уже догадывалась о намерениях Шехназ и, конечно, передала сыну ее слова: «Говорит, такому, как ты, и душу отдать можно…» Адем тогда весело подмигнул: «Что же, если так, пускай отдает!»

Старуха встретила Шехназ еще приветливее, чем всегда:

— Вай-вай-вай!.. Что за шик, что за красота, сама молодость! Заходи, заходи, голубка! День ото дня хорошеешь. Вот счастливый, должно быть, муж!

Шехназ обрадовалась. Хвалит мать, значит может понравиться и Адему.

— Ах, тетушка, иногда хочется принарядиться!

— Ну и что ж, наряжайся себе в удовольствие. Почему тебе не покапризничать, проказница? Ты достойна мужа и получше… Настоящего бея! Старик на тебя молиться должен день и ночь, аллаха благодарить да нищих одаривать!

— Почему?

— Как почему? Разве он знает тебе дену? Ведь ты ж бриллиант настоящий!..

— Ах, тетушка, не надо!.. Не трогайте мою рану.

Старуха села рядом, положила руку на плечо Шехназ.

— Рана… Что с тобой, голубка? В твои-то годы?

У Шехназ навернулись на глаза слезы.

— Моя молодость, красота — кому все это нужно?

— Муж у тебя старый, верно, но разве он слепец? Неужели же он ничего не видит?

— Понимай как знаешь.

— Вай-вай-вай!..

— Он ради меня умереть готов, любое мое желание исполняет, а только к чему это? Лучше бы бил меня, да был молодой.

— Понимаю, понимаю, золотко мое. Недаром говорят: «Не посылай аллах в дом золота, а пошли ровню смолоду». Не повезло тебе, такой муж не пара. Бедная ты, бедная… Вот я на своего покойного муженька — упокой аллах его душу — никогда не была в обиде…

— А что, сын похож на отца? — с улыбкой спросила Шехназ.

— Ну, вылитый отец, — вздохнула старуха, — и рост и фигура — весь в него: такой же высокий, сильный, широкоплечий… Муж, бывало, как обнимет меня — все косточки трещат. Клянусь аллахом, правда!

Шехназ теребила край платья. Она уже не слушала старуху, видела себя с Адемом. Вот он шепчет ей нежные слова, целует…

Старуха понимающе улыбнулась:

— Дочка, а если б ты была моей невесткой, я бы ничего больше не хотела от аллаха!

Они говорили еще долго.

К полудню пришел домой Адем.

— А соседка-то влюблена в тебя по уши, сынок, вся горит, — сказала старуха.

— Деньги у нее есть?

— Не спрашивала, сынок, не пришлось к слову.

— Ну, влюбилась, а что толку? Купит машину — тогда другое дело. А так пусть горит, я не пожарный!

— Всему свое время, сынок, — заулыбалась старуха, — ты говорил, что ее муж на фабрике с деньгами дело имеет… Деньги к денежкам идут… У него что-нибудь да припрятано. Вот умрет старик…

— Ага, лет через десять!.. Мне машина сейчас нужна.

— Ах, сынок, все тебе сразу подавай. Поживем — увидим. Аллах не без милости.

— Помнишь, я принес старые свечи, аккумулятор… Куда ты это положила?

— Посмотри на кухне, в сундуке.

Адем прошел на кухню. Порылся в старом с ржавой железной обивкой сундуке. Нашел свечи и аккумулятор — он унес их тайком из гаража и теперь хотел продать владельцу машины из Караджабея.

— Может, пообедаешь? — спросила мать.

Он взглянул на свои старые ручные часы.

— Еще рано… Даже одиннадцати нет.

Адем вышел на улицу. У дома Ихсана-эфенди замедлил шаг; осторожно, чтобы не увидели соседи, взглянул на окна. Шехназ не видно.

В прохладной тени «Перили Конака» играли мальчишки. Адем вспомнил свое детство. Он тоже когда-то бегал здесь: розоватые стены нижнего этажа были, как и сейчас, испещрены рисунками и надписями мелом, только буквы в то время были арабскими, а людей изображали в папахах и фесках.

«Перили Конак» остался позади… Адем теперь думал о другом: в одной из кофеен Сиркеджи его ждет покупатель. Если удастся сбыть аккумулятор и свечи, то под вечер он отправится в харчевню Агопа в Кумкапы[18]. Там уже будут сидеть его друзья — Тайяре Осман и Демпсей Неджиб. Неплохие ребята! Здорово поработали, чтобы поймать эту «рыбку» из Караджабея.

Миновав Ункапаны, Балыкпазары, он дошел до площади Эминёню и остановился передохнуть под аркой около мечети Ениджами. Адем любил это место. Даже в самую жару, когда воздух неподвижен, здесь дует легкий, прохладный ветерок.

Рядом пробегали машины. Адем не видел и не слышал их. Он вспомнил свой разговор с матерью. Да, надо узнать, есть ли у Шехназ деньги. Любовь — зачем она ему! Всем этим нежностям грош цена. Он может увидеть их и в кино. Ему нужны деньги. Наберет соседка на машину — все в порядке, остальное он уладит. «Тайяре Осман прав: надо раздобыть хотя бы плохонький автомобиль. Будем работать вместе, я — днем, он — ночью. Не пройдет и полгода, как заимею классный форд! Старую машину отдам Тайяре и Демпсею. Пусть ездят — не даром, конечно. Если заколачивать в день по десять или пусть даже по пять лир, можно будет кое-что припрятать, скопить на третье такси. А почему бы и нет? Аллах сказал человеку: „Дерзай, раб мой…“ Ну и будем „дерзать“. Чем мы прогневили аллаха? Тем, что шляпы носим? Но разве мы виноваты? Виноват закон. Как будто аллах не знает! Конечно, знает. На то он и аллах всемогущий! Захочет, и у меня не то что три — пять машин будет. Вот тогда сделаюсь порядочным человеком, брошу курить гашиш и играть в карты… А сейчас что за жизнь? Дерьмо… Аллах милосердный, разве ты не знаешь мою душу? Да я из мечети не буду выходить!»

Он не чувствовал больше усталости; бодро зашагал в сторону Бахчекапы[19].

На трамвайной остановке Адем увидел Ихсана-эфенди.

— Здравствуйте, амджа[20].

Ихсан-эфенди взглянул поверх очков и узнал шофера.

— Добрый день, Адем. Куда идешь?

— Несу в школу аккумулятор и свечи.

Ихсан-эфенди устало улыбнулся, покачал головой. По лицу его струился пот.

— Неси, сынок, неси, пусть дети посмотрят.

— А вы домой?.. Откуда?

— Из Ходжапаша[21].

— Что, опять деньжата несете?

— Да, но не свои, конечно… Бухгалтер поручил.

— Портфельчик-то полный! Сколько там, а?

Ихсан-эфенди вздрогнул, крепко сжал ручку своего тяжелого черного портфеля. Он не переносил таких шуток.

— Полон-то полон, да нам что до этого? Деньги казенные.

— Конечно, конечно, амджа.

— Ну, до свидания, сынок!

— Всего хорошего! — Адем посмотрел вслед старику.

Ихсан-эфенди медленно брел в сторону Бахчекапы. Потертый, видавший виды пиджак, старая измятая шляпа с засаленной лентой. Ах, черт! Вот они, денежки!.. Пойти бы сейчас за ним да стукнуть по башке где-нибудь в укромном месте!

И Ихсан-эфенди думал о том же. Что, если этот бездельник надумает его ограбить! А не он, так другие. Мало ли негодяев! Подкараулят в какой-нибудь узенькой темной улочке Джибали или Кючюкмустафапаша, тяпнут по голове, и все… Ихсан-эфенди отер со лба холодный пот. Перед его глазами возникла картина: он падает, теряет сознание, черный портфель исчезает…