— Не можешь — не надо, никто тебя не заставляет. Дело твое. Живи со своим стариком. Будьте счастливы!

— Ты меня бросишь? — встрепенулась Шехназ. — Я тебе противна?

Он не ответил, встал, подошел к окну.

В это время улыбающийся Ихсан-эфенди постучал в калитку тетушки Мухсине.

— Соседка-ханым! — позвал он.

Из дому вышла мать Адема.

— А, Ихсан-эфенди? Заходите, заходите… — Она открыла калитку.

— Доброе утро! Адем у нас. Заходите к нам, вместе позавтракаем.

Соседка покачала головой:

— Ах, разве так можно? Вечером у вас, утром опять у вас…

— А что тут плохого? Ну, пожалуйста…

— Тогда я захвачу с собой брынзу, еще что-нибудь…

— Нет-нет, не надо! В другой раз мы к вам придем.

— Ну хорошо!

На улице им повстречался бывший чиновник Управления оттоманского долга Мюфит-эфенди. Ихсан-эфенди сделал вид, что не заметил его. Мюфит-эфенди остановился, проводил их долгим взглядом. Когда они вошли в дом, он вздохнул, покачал головой, пробормотал что-то и, миновав «Перили Конак», вошел в квартальную кофейню.

Во дворе кофейни под большим деревом, как всегда, было людно. Здесь уже собрались все: и железнодорожник Абдюлькадир-эфенди, и парикмахер Лятиф, и Хасан Тайяре, по прозвищу «Густобородый», и инвалид колагасы Хасан Басри-бей, и черкес Нури…

— О, Мюфит-амджа! — воскликнул парикмахер Лятиф. — Где это ты застрял?

— Придется с тебя вычесть за опоздание, — добавил Хасан Тайяре, поглаживая свою пышную бороду.

Кто-то сказал:

— А может, его жена не пускала!

— Что ты! У Мюфита разговор с ней короток.

— Станет он слушаться жену!

— Он ведь не Ихсан-ханым!

Мюфит-эфенди пододвинул стул и сел, даже не взглянув на приятелей, игравших в нарды или куривших наргиле. Они заметили, что Мюфит-эфенди не в духе, и шутки прекратились.

— Какие новости, амджа? — снова обратился к нему парикмахер Лятиф. — Ты расстроен чем-то?

Мюфит-эфенди тяжело сопел, ноздри его маленького носа вздрагивали. Он повернулся к Лятифу.

— Этот тип обнаглел совсем!

Все знали, кто «этот тип», и не спрашивали, только пододвинулись ближе к Мюфиту.

— Вай, рогоносец, вай!

— Что он сделал?

— Что он сделал? — переспросил Мюфит-эфенди. — Прошел мимо и даже не сказал «здравствуй»! Опять шофер Адем с ним.

— Вот болван! — пробормотал парикмахер Лятиф.

— Аллах лишил его разума.

— Жена ему в дочери годится!

— Жаль мальчишку.

— Джевдета?..

— Целый день бродит с лотком на шее.

— Если бы покойная Сакине-ханым увидела!

— Они много задолжали бакалейщику Абди-эфенди.

— За ракы?

— И за ракы, и за брынзу, и за другие продукты.

— Э… Как не задолжать? Каждый вечер пир горой…

Мимо кофейни прошли Ихсан-эфенди и Адем. После этого возмущение достигло предела.

— Вай, сукины дети, вай, скоты!

— Стыд и срам!

— Старый козел!

— Рогоносец! — заключил парикмахер Лятиф.

Слово «рогоносец» облетело квартал. Даже дети повторяли его. Забыты были и «Ихсан-эфенди», и «амджа-Ихсан», и даже «Ихсан-ханым». Осталось только одно: рогоносец.

Весь квартал как бы превратился в одно гигантское прислушивающееся ухо. Дом Ихсана-эфенди как магнит притягивал взгляды людей. Женщины не отходили от соседки Ихсана-эфенди. Тетушка Зехра рассказывала, что Шехназ тоже пьет вместе с мужчинами. Но поздно вечером, когда Ихсан-эфенди засыпает, а мать Адема уходит домой, Шехназ и шофер остаются одни.

— А что они делают? — спрашивали тетушку Зехру.

— Клянусь аллахом, не знаю, — отвечала она, прикрывая рот головным платком, — не хочу брать на себя грех: сама не видела!

— Разве такие вещи можно увидеть?

Воображение разыгрывалось:

— От такой, как она, всего можно ждать!

— Конечно, сестрица.

— Зачем они вдвоем остаются?

— Уж будто бы не ясно зачем?

— В открытую дверь не ломятся.

— !..

Узнав с вечера подробности от жен, мужчины собирались на следующее утро в кофейне и делились новостями:

— Слышали о рогоносце?

— А что?

— Как только он уснет, жена с шофером…

— А мать шофера?

— Мать идет к себе, а они…

— Значит, так!

— Я тоже слышал. Соседка подсмотрела. Знаешь, что говорит!..

В квартале только и судачили, что об Ихсане-эфенди, его жене, шофере Адеме и его матери. Бывший чиновник Управления оттоманского долга Мюфит-эфенди и бородач Хасан Тайяре, заботившиеся больше других о чести квартала, не могли «терпеть дальше подобное безобразие» и поговаривали о том, что не мешало бы нагрянуть в дом Ихсана-эфенди.

— Оставьте их в покое, — вмешивался парикмахер Лятиф. — Сколько свет стоит, всегда такие вещи случались. Вам-то какое дело? Если они виновны, закон разберется.

— Он позорит наш квартал, — горячился Мюфит-эфенди. — Мы не можем сидеть сложа руки!

Время от времени между стариками и людьми помоложе, такими, как парикмахер Лятиф, разгорались жаркие споры. Дело доходило до брани.

Джевдет уходил из дому рано утром и возвращался домой поздним вечером; он избегал соседей и не слышал слов, которые повторял весь квартал. Он виделся только с Джеврие. — Как бы поздно он ни возвращался, девочка ждала его. Вечера становились прохладнее. К морю они спускались редко и разговаривали теперь у дома Джевдета.

Джеврие знала обо всем, но молчала, боялась огорчить Джевдета. Ну и дрянь эта мачеха!

Джевдет чувствовал, что Джеврие что-то скрывает. Попытался выведать. Напрасно! Она ничего не говорила.

Однажды утром Джевдет, выйдя с лотком на шее из дому, обратил внимание на рисунок мелом на розовой стене «Перили Конака»: ветвистые рога и под ними надпись «Рогоносец!»

Он остановился. Что бы это могло значить? Рисунок как рисунок, надпись как надпись… Но кто нарисовал? Наверно, Эрол, сын зубного врача. Он вынул носовой платок, стер и рисунок и надпись.

На следующее утро он снова увидел то же самое. На этот раз рисунков и надписей было много, больших и маленьких, и все были на одну и ту же тему.

Джевдет снова стер их.

Так продолжалось несколько дней подряд. Однажды на стене появилась голова с рогами. Глаза обрамляли два овальных круга — очки. Джевдет невольно вспомнил отца. А может быть, все эти рисунки…

Хотя в рисунке, кроме очков, не было никакого сходства с Ихсаном-эфенди, Джевдет был почти убежден, что он касается его отца.

Мальчик снова стер рисунок и пошел к своему дому. Эрол не унимается. Хорошо же!.. Он подкараулит негодяя и набьет ему морду.

Джевдет был очень зол на Эрола, который после него стал верховодить малышами. Он даже подумал вслух:

— Ну погоди же, паскудник! Если это ты малюешь, то берегись!..

Действительно, рисунки и надписи были делом рук Эрола.

И вот сегодня, подойдя с гурьбой ребят к розоватой стене «Перили Конака» и увидев, что рисунки опять стерты, он сказал:

— Значит, так! Хорошо. Сейчас сделаем еще лучше!

Он вынул из кармана мел, нарисовал большой контур головы, ветвистые рога и очки, потом сделал надпись.

— А ну, читайте!

Мальчишки и девчонки из младших классов хором по складам прочитали:

Дочь подрядчика Айла захлопала в ладоши.

— Молодец, Эрол! Здорово нарисовал!

Маленькая девочка с голубыми глазами тихо спросила у своей подружки:

— Что такое рогоносец?

Хотя они были примерно одного возраста, вторая девочка знала больше и объяснила. Голубоглазая девочка застыдилась.

— Значит, у Джевдета такой отец?

— Не отец, а мать.

— Как ей не стыдно! У нас мамы не такие.

— Конечно, наши мамы ведь воспитанные.

Джеврие слышала этот разговор и злилась до слез. С хлебом под мышкой, с небольшим пакетиком маслин в руке она возвращалась из бакалейной лавки. Она хотела стереть рисунок и надпись, но побоялась. Если мальчишки увидят — изобьют до полусмерти.