Он потерял всякую надежду выйти из тюрьмы. Перестал считать дни. Но однажды солнечным весенним утром, когда он пил чай, в камеру вбежал мальчик-уборщик с криком: «Джевдета освобождают!» Джевдет вздрогнул, словно его кто-то ударил. Сначала не поверил. Но вдруг вскочил с места и, не стыдясь слез радости, бросился на шею мальчишке, принесшему долгожданную весть.

Мустафа так и застыл, как стоял. Весь красный от волнения, он растерянно смотрел на Джевдета и… неожиданно тоже заплакал. Джевдет подошел к нему, обнял. Мустафа не мог успокоиться. И зачем только они подружились? Лучше бы они не знали друг друга!

— Не надо, не плачь, друг, я буду навещать тебя каждую неделю. Может быть, объявят амнистию и тебя тоже выпустят. Знаешь, что мы тогда устроим?

Мустафа посмотрел на него пустыми, заплаканными глазами. Он не надеялся на амнистию.

— Что?

Джевдет и сам не знал, что они устроят, но надо было что-то сказать.

— Откроем столярную мастерскую!

— Столярную мастерскую? А денег где возьмем?

— Как-нибудь достанем.

— Ведь к тому времени, когда я выйду, тебя уже не будет здесь?

— Это почему же?

— Ты, наверное, уедешь в Америку!

Джевдет не ответил. Мысли его путались, как в тумане. Промелькнул рыжебородый капитан с огромной трубкой во рту, затем бескрайные голубые просторы океана, нью-йоркский порт, высоченные небоскребы, сын миллионера, сам «мистер», отправляющий телеграмму президенту Ататюрку, завертелись широкополые ковбойские шляпы, длинноствольные пистолеты.

— Ты прав: уеду, но…

— Что?

— Я не забуду тебя. Вернусь из Америки и привезу с собой много денег. Ты уже будешь на свободе, и мы откроем столярную мастерскую…

Мустафа только безнадежно вздохнул.

А через несколько часов ворота тюрьмы распахнулись перед Джевдетом. Вот так неожиданность! Он увидел не только Хасана, Кости и Джеврие, но и отца Хасана, мать Кости, его сестру и бабку Джеврие. Мать Кости плакала, словно из тюрьмы выходил ее собственный сын.

Но Джевдет, сам Джевдет не радовался: его преследовали мысли о Мустафе, он не мог забыть его полные слез глаза, поникшую голову.

Они дошли до конторы адвоката. Только здесь Джевдет узнал причину своего освобождения: задержаны Адем и Шехназ, укравшие деньги отца. Разве он не читал в газетах об Изверге?

— Так это шофер Адем? — Джевдет был поражен.

— Он самый. И эту женщину с собой таскал. Она даже простудилась, воспаление легких схватила. Ее положили в больницу.

Джевдет, чтобы только избежать расспросов о его жизни в тюрьме, произнес:

— Хорошо, но ведь в газетах ничего не было сказано об Адеме и Шехназ!

— Писали о Вели и Эмине, так ведь? Ее, оказывается, зовут и Эмине и Шехназ… Адем убил какого-то беднягу и взял его документы…

Начался разговор о том, что теперь будет делать Джевдет, где будет жить. Адвокат поймал взгляд Хасана.

— Если хочешь, оставайся у нас, — сказал он. — Будешь нам сыном. Захочешь учиться — пожалуйста…

Джевдет нахмурил брови.

— Ну как, идет? — добавил адвокат.

Джевдет молчал, опустив глаза.

— Ты против? Мы тебя усыновим по-настоящему. Мы не собираемся сделать из тебя слугу. Ты нам будешь как родной сын… Ну смотри, тебе виднее. Не торопись, подумай.

В разговор вмешался отец Хасана:

— По-моему, сынок, тебе лучше всего остаться у бея-эфенди![61]

— Разве я не прав? — продолжал адвокат. — Надумаешь учиться — учись. Не пожелаешь, никто неволить не будет; а может быть, захочешь выучиться какому-нибудь ремеслу, тоже отговаривать не стану!

Кости, выглядывая из-за голов матери и сестры, с волнением ждал ответа друга.

Ему хотелось крикнуть: «Не соглашайся!» Тогда бы он уговорил мать, и Джевдет остался бы жить у них в семье. Вот было бы здорово! Правда, Кости уже не был уличным разносчиком, а служил в лавке на Тахтакале. Но ведь им останутся воскресные дни. Они уходили бы из дому рано утром, ходили бы на футбол и даже на концерты.

Говорят, что в одном из кинотеатров в Бейоглу выступают приехавшие из Европы скрипачи и пианисты, что все они выходят на сцену в черных костюмах. Он даже видел собственными глазами одного из них, когда тот выходил из остановившегося у кинотеатра автомобиля. Небрежно кивнув красиво одетым дамам в черных накидках и их кавалерам, уступившим ему дорогу, он быстро вошел в двери.

Вот стать бы таким знаменитым музыкантом!

Джевдет, казалось, не слышал обращенных к нему слов. Кости понял: он не хочет оставаться у адвоката и в то же время не решается прямо сказать об этом.

Все встали, и вышли из конторы. На улице ярко светило солнце. Теперь мальчики и Джеврие могли распрощаться с отцом Хасана и старой Пембе и пойти к Кости.

За обедом смеялись и весело болтали. Убрав со стола, мать Кости и сестра занялись своими делами. Ребята остались одни.

— Тебе, видно, не очень-то понравилось предложение адвоката? — спросил Хасан.

И тут произошло неожиданное.

— Перестань! — раздраженно бросил Джевдет.

— Как? — изумился Кости.

— Будут любить как родного сына! Знаю я все эти разговоры. Пусть даже они будут ко мне добры… Ну, а их близкие? Родственники адвоката? Родные его жены, друзья? Разве они не спросят: «Откуда взялся этот мальчик?» Что им ответит адвокат или его жена?.. «Его выпустили из — тюрьмы, и вот мы взяли мальчика к себе»? Нет, Кости, когда говорят «взять на воспитание», это значит — вместо прислуги!

— Пусть так, но ведь он хотел тебя…

— Усыновить? Так вот, пусть даже и не надеется, что я им буду прислугой! — резко оборвал его Джевдет.

— Ты какой-то чудной стал…

— Чудной? Почему же? — в свою очередь, удивился Джевдет.

— Ну ладно, оставим это, — уже дружелюбно проговорил Хасан.

А Джевдет думал: «Почему он сам мне ничего не предлагает?» Он все ждал, что Хасан скажет: «Пойдем к нам, а там видно будет…» Так бы сказал тот Хасан, которого он знал в тюрьме. Где его прежняя уверенность в себе? Он стал какой-то другой, осторожный.

— По-моему, ты должен работать, как и я!

— Где? На фабрике?

— Да. Только тогда мы сможем быть вместе. Мой отец… — Хасан долго рассказывал о своем недавнем разговоре с отцом. Джевдет молчал. Теперь ему все было ясно. «Кто знает, — думал он, — может, старик сказал Хасану: „Ведь это не мой сын. Какое тебе до него дело? Оставь его в покое, пусть идет куда хочет. Я не могу, чтобы в моем доме жил чужой человек!“»

Джевдет покосился на товарища.

— Скажи, почему ты не хочешь? — спросил Хасан.

— Не хочу, и все тут… — буркнул Джевдет.

— И к адвокату отказался пойти…

— Да, отказался. Лучше опять буду торговать.

— Ладно, это дело твое. Но почему все-таки ты не хочешь работать на фабрике? Разве это плохо?

— Сам не знаю почему, но не хочу ни прислуживать у адвоката, ни работать на фабрике!

— По-твоему, работать на фабрике и быть слугой у адвоката — одно и то же?

— Нет, но…

— Тогда в чем же дело?

Джевдет повернулся к Кости:

— Будем торговать как раньше, идет?

Кости улыбнулся.

— Ну, конечно!

Хасан вспыхнул. Его душила злость: «Вот так друг!» Он думал, Джевдет сразу согласится и даже обрадуется, что они будут работать вместе, бросится к нему на шею. Теперь Хасану тоже казалось, что Джевдет сильно изменился.

Он встал.

— Извини меня. Скоро полдень. Мне на работу.

Джевдет, Кости и Джеврие не стали его удерживать. Проводили до дверей. Перед тем как выйти, Хасан обернулся к Джевдету:

— Если тебе придется туго или вдруг надумаешь работать вместе со мной…

— Разыщу тебя! — оборвал его Джевдет.

— И придешь ко мне только… только когда тебе надо будет устроиться на работу или окажешься в тяжелом положении?

Джевдет обнял его.

— Что ты! Какой ты стал обидчивый! Я всегда буду заходить к тебе!

— Нет, не всегда. Ты просто можешь не застать меня дома. По субботам, после полудня, и в воскресные дни…