Но Адил, когда время подойдет, твердо решит, что нечего ему сидеть на шее родителей, надо и самому что-то значить, под стать ему будет иная форма, ныне популярная среди молодежи, с погонами, чтоб наводить порядок одним своим присутствием, и дороги открыты,- проще всего припугнуть кого, и не голосом, а взглядом, не злоупотребляя, однако, а в меру и по доброте своей щадя, короче, стращать, молча взирая, но пока нем, молчун-тихоня, губы сжаты, но зреет в нем, еще не решил, с кого начать, чтоб помог устроить, очевидно, с Бахадура, пускай тот упросит Айшу.

А Муртуз... Он еще слишком мал, но пройдет год-другой, и он возмечтает о своей машине, подолгу будет вертеться вокруг отцовского шофера, учиться водить, и безотказен, если о чем попросят, ибо здоров, крепок. И в очереди постоит, хотя не пришлось, но зарекаться нельзя, и в чистку потащит ковры бабушкины, огромные тюки или рулоны.

Но как по заведенному, ритуал, когда все вместе (без Асии и Ильдрыма, как будто специально, но случайность, и даже чтоб Расул с Лейлой не подумали чего, будто холодок какой меж ними),- уехали в деревню к родителям Ильдрыма, твердо, дескать, выдерживается заведенный порядок: свободное от работы время проводить там, идиллически (?), помочь по хозяйству, крышу к тому же перебрать надо, заменить кое-где черепицу.

И Аскер Никбин нанизывает слово на слово (как куски ягнятины на шомпол, грубовато, но ласкает слух на языке родном: шиш, "шопмольное" означает, то бишь "шашлык"...), рисуя общесемейный портрет рода и вдохновляясь портретом деда,- висел в городской квартире и не вписывался в общество статуэток, перевезли на дачу, здесь ему привычней и уютней, и море шумит, напоминая о штормах, далеких, как легенда.

И поделом врезала Айша сыну Аскера Никбина Агилу, "некому, дескать, хлеб растить да землю бурить", это у них прокручивается, как видеолента, но прежде - как лента в кино, ибо видео появится потом.

- А Ильдрым?- и сама же изумилась: неужто примирение?

На свадьбу к ним Айша не пошла и сестер не пустила (но Лейла была). И, уже войдя в роль, добавила:

- Он хлеб растил, а теперь землю бурит!

- И Асия в рабочие пошла!- подсказал Бахадур, он недавно видел у Асии ее служебное удостоверение - большая фотокарточка, вылитая Айша на Доске почета, а там, где должность, звучное слово: оператор. "О!..- сказал Бахадур.Всего-навсего учетчица!.." - и тотчас забрала удостоверение (а ведь фотографию дала не свою, испытать хотела - и обошлось: тайком у Айши взяла; красивая фотография, удачное выражение нашли).

Агил ухмыльнулся, а отец, дабы упредить его очередной наскок, заговорил о Лейле и Расуле, что-то о "над-президенте" (?) и куклах:

- Какой у Лейлы кукольный театр, где разыгрываются свои интриги!..Расхохотался.

Надо же: Агил вскоре, будто в укор всем, когда Ильдрыма не станет и Асия покинет дом, уедет в деревню, напомнит снова: "Некому у нас хлеб растить и землю бурить!.."- и Айша опять невзначай возмутится, об Асие скажет, хотя сестра смертельно ее обидела, но тут не до обид, новые веяния, и надо гордиться такой родней, если даже... но редко когда слова раньше дум, а тут на минутку забылась: Хансултанов!.. У Асии зрело давно, а тут прорвалось. "Ты! ты!.."- вцепилась в галстук Хансултанова, скрутила жгутом, такая маленькая перед ним, и он не ожидал внезапной атаки, мотает огромной головой, а узел еще туже затягивается, побагровел весь, галстук душит.

Асию оттаскивают, Айша, кажется, и он изо всех сил воротник оттягивает, пальцы с трудом вдел, чтоб от бешеной петли спастись.

А потом хватал разинутым ртом воздух, никак не отдышится, галстук на плече, рубашка вылезла, впихивает в брюки, пальцы не слушаются, дрожат. "Стой!"- ему Алия, чтоб не дергался, а он тревожно оглядывается: видел кто? слышал?.. Решительно поправляет ему съехавший галстук и выталкивает за дверь.

И Айша напугана: а вдруг разрастется? никакой ведь вины, это ж ясно, но поди докажи. "Если вы сами себя обвиняете!.." Спешка была, давил Хансултанов, торопил, и она тоже, но как хорошо, что не громогласно, нажимала, какая досада.

"При чем тут он, глупышка?"- пытается успокоить.

"Пусти! - вырывается Асия.- Он ответит!"

"Разве нам не больно?!"

"Вы все!.."

"Несчастный случай,- как можно мягче,- кто мог знать?"

И снова: "Вы все!.. Распирает вас, только б урвать вам"

"Не забывайся, Асия.- То ли предостережение, то ли мольба.- Наша семья на виду". "Ну да, это ж мы, Аббасовы!" "Ты тоже!" "Да, и я тоже!.."

Потом еще поговорят, на сей раз без уговоров, резко.

"Беда ослепила тебя. И тебе наплевать на нас, на твоих сестер. Это ж удар и по Алие!"

"Загремите однажды все!"

"И ты будешь радоваться?"

"Успокоюсь!"

Айша была так напугана, что решила не ждать, а действовать, отвлекающий маневр (?), выступить с докладной запиской: копни любого!.. И ночью, перед сном, в ушах слова Устаева: "А ну-ка давайте расследуем!.." Он дотошный, вернее, был им. "Давили своим авторитетом? Зуд тщеславия?! Кто позволил эксперимент? Где расчеты и выкладки? Даже рекламу создавали!.. Всем родом: и вы, Айша-ханум, хи ваши зятья?.. Ах, стихия? Ну как же, небывалой силы шторм!.."

Одно к одному: провал хансултановской авантюры, гибель Ильдрыма, разрыв с сестрой,- после письма Айша выкинула ее из сердца!- страхи, докладная записка и... уход Устаева!

А прежде ушли ее, Айшу.

Между уходом Устаева и приходом нового, именно в этот промежуток, и была названа улица именем Ильдрыма, великий соблазн был сказать Устаеву (но лучше промолчать!), а потом поздно говорить, ибо могут спросить: "А почему раньше мы не знали?" Мол, выгоду извлечь намерена.

"А что?- продолжил тем временем Аскер Никбин, и Айша благодарна ему, что выручил.- Наша семья и впрямь может руководить. Если включить сюда и Ра-сула ("надпрезидент?"), да еще кое-каких иных родственников, вот бы кому заняться на досуге, выверить-вычертить! лучшего бы государства на земле не было!"

Но почему Бахадур назван в ряду вождей?! то ли дар провидения у Агила, они почти ровесники, то ли еще чего,- "а ты случайно не входишь, программист-математик Агил, в полуофициальное, да, да, строго засекреченное! общество парапсихологов?!"

И тут - гром!

Первым весть о Джанибеке принес Махмуд. Слухи слухами, а здесь точно.

Но сначала ушли за докладную Айшу. Потом ее шефа, Устаева.

И ведомство неделю лихорадило без шефа. Разваливается!!

И чего она полезла?!- только на миг это сомнение. ЧЕГО ЕЩЕ ТЕБЕ НАДО БЫЛО? Неделя-другая, и занять Хансултанову высокую башню, а к ней скоростной лифтоставалось только подписать! А там, как по цепочке, и у Аскера Никбина выгорит, Хансултанов обещал выбить место, как у соседей: поэт-академик, скоро выборы, и бросил фразу, пусть работает: надо, мол, и~ видных деятелей искусства в науку привлекать; шепот по залу разросся в гул, шумят, гремят, но кому связываться охота, тем более что знают, пошла бумага.

"А то что получается?- перекричал Хансултанов рокот, массивная трибуна вот-вот рухнет под напором могучей сутулой спины, и весь он нацелен на зал, который утихомирился, слушая занятный рассказ:- Ну, что за мазню иногда показывают? Этот, как его, художник! лженоватор! нарисовал ребенка, голова у него вот такая,- рукой показывает,- как яблоко, а держит в руке гранат величиной с арбуз!.." И о силе настоящего искусства - о том, как однажды стоял у картины: "Ну, вы знаете, в музее у нас, у самого входа, висит, море клокочет и волны! Смотрел я на нее,- и руки к вискам приложил, пальцами вперед, как шоры, вроде конь какой, показывает, как смотрел,- и вдруг как обрушилась на меня волна, шарахнула меня по стене!! вот это искусство!.."