Нет, я не рвал душу в раздумьях о судьбе Матушки-России и ни в коем случае не примерял на себя лавры ее спасителя. Я бесился из-за того, что стараниями одной из группировок, ведущих необъявленную войну за власть, стал своего рода символом каких-то там «перемен», не обладающим свободой воли, зато с каждым днем прибавляющим в цене!
О чем это я? Да все о тех же боях в ММА: я был неплохо знаком с внутренней кухней этого бизнеса и боялся представить, какие безумные деньги планируется заработать на возвращении в октагон до предела раскрученного «орденоносца», «непобедимого борца с преступностью» и так далее!
Короче говоря, начало снижения самолета я тупо не заметил — прервал тягостные размышления только тогда, когда заложило уши. Приподнялся на локте, оглядел сонное царство и сообразил, что вот-вот окажусь в зоне действия систем связи нашей базы. А значит, получу на «Амик» хотя бы одно письмо от Таньки и Леры! Неважное настроение быстро поперло в гору, так что к моменту приземления я был бодр, деятелен и весел. Соответственно, ткнул в мигающий конвертик чуть ли не раньше, чем он появился, и торопливо открыл самое первое из четырех обнаруженных писем. «Рабочую» части проглядел по диагонали, не желая забивать голову обдумыванием чего-то серьезного. Зато личному радовался в полный рост. Благо, основная новость, вокруг которой складывалось все остальное, касалась Ольги Киселевой.
Да, девчонка, которую мы вытащили из Бедака, все-таки объявилась. Попросила еще раз передать мне глубочайшую благодарность за спасение и коротко описала свою жизнь. Мол, «добралась до дома, начала готовиться к поступлению в Рязанское Воздушно-Десантное училище, нашла секцию стрельбы, а с середины июня пойду еще и на самбо». При этом в помощи, вроде бы, не нуждалась. А еще не давила на жалость и никаким боком не касалась какого-либо негатива. Однако Таня все-таки почувствовала не самый радужный настрой и заявила, что продолжит с ней общаться, чтобы, при необходимости, хоть чем-нибудь помочь.
Следующее письмо сначала развеселило, а затем разбудило заснувшую было паранойю. Почему? Да потому, что, по словам Голиковой, один из фанатов, соскучившийся по моим выступлениям, устроил сетевую акцию с говорящим названием «Силовики, займитесь делом и верните Чуму в октагон»! Теоретически этот тезис мог придумать любой из поклонников смешанных единоборств, но фраза, появившаяся на моей страничке тридцать первого мая за полчаса до полуночи в виде одного из миллионов рядовых комментариев, уже через сорок пять минут «выплеснулась» за пределы официальной странички и рванула по просторам Интернета с неудержимостью хорошего цунами! При этом некая «инициативная группа», вроде как, образовавшаяся стихийно, не ограничилась тупыми перепостами, а написала более чем логичное письмо и разослала его по микроблогам всех более-менее значимых представителей Министерства Обороны, МВД, ФСБ и других силовых структур, членам правительства, депутатам и так далее!
«Нисколько не удивлюсь, если через пару-тройку дней твое начальство предложит возобновить тренировки. А потом наведет мосты с Алексеем Алексеевичем, дабы использовать уже заключенные контракты с „М-1 Global“ и „Овердрайвом“, приобретет гору оборудования и вызовет твоих тренеров в какой-нибудь спорткомплекс ЦСКА…» — вроде как глумилась Татьяна и параллельно, между строк, намекала на то, что за слишком агрессивной «раскруткой» меня-любимого не может не стоять чьих-то экономических интересов.
Что самое забавное, к схожим выводам пришла и Линда Доулан. Поэтому связалась с Грегором Грейси, выяснила, через кого тот контачит со мной, и написала Татьяне что-то вроде «Если Чуму подпишет на бой его командование, то куплю билет на ВИП-места за любые деньги»!
Естественно, в третьем письме, практически полностью посвященном «хамским требованиям пиндосины, окончательно потерявшей берега», хватало всякого рода подначек, шуточных обид, притворной ревности и даже страшных угроз. Но самый последний абзац послания переворачивал его с ног на голову:
«А если серьезно, то я за тебя переживаю. Ведь одни воспоминания о счастливом прошлом, тренировки да командировки до добра не доведут. Тем более молодого и здорового парня с потребностями, каких поискать. В общем, найди какую-нибудь бабу потолковее и посимпатичнее. До начала марта следующего года. И дай ей возможность хоть немного растопить тот кусок льда, в который превратилось твое сердце…»
Тут я основательно загрузился, почувствовав, что она не шутит. Потом открыл четвертое письмо, упавшее на почтовый сервер «Яровита» слишком рано для девушки, обретающейся где-то в Западной Европе, и аж задохнулся от тоски и безысходности, которыми повеяло от первых же строчек:
'Весь вчерашний вечер мы смотрели и пересматривали репортаж с твоего награждения, а потом я залезла в архивы со старыми записями и потерялась во времени. Тот, кто сказал, что оно лечит, либо лгал, либо не имел сердца — прошло почти три месяца, а я до сих пор живу прошлым. Тем, в которых есть девчонки и папа, в котором ты, Эрика, Дина, Настя и Джинг где-то рядом, в котором я все еще умею улыбаться и не реву ночи напролет!
Знаешь, сейчас я сижу перед зеркалом, смотрю на свое опухшее лицо и кляну себя последними словами за то, что все-таки сорвалась и переложила часть своей боли на твои плечи. Ведь ты, в отличие от меня, справляешься с куда более сильной болью ОДИН, а рядом со мной постоянно находится близкий человек, который поддерживает всем, чем может, не позволяет уходить в себя, пытается веселить и убеждает потерпеть еще немного. Однако я устала до безумия. От боли в сердце, не отпускающей ни на мгновение, от всего того, что делаю, от неустроенности жизни, необходимости контролировать все и вся, страха перед будущим и так далее. Но тяжелее всего дается ожидание: я считаю даже не дни, а часы до момента нашей встречи, представляю ее в сотнях разных вариантов и… страшно боюсь, что она может не случиться. Поэтому каждое твое письмо, пусть даже выхолощенное знанием о неизбежной перлюстрации, добавляет капельку надежды и согревает душу.
Кстати, все то, что я сейчас несу, не отменяет вчерашнего требования — будь добр, найди человека, способного переложить на свои плечи хотя бы часть того неподъемного груза, который пригибает тебя к земле. Причем найди САМ. Или тебе помогут те, кто читает наши письма. Чтобы гарантированно уберечь от нервного срыва и понадежнее привязать к армии. Нет, я, конечно же, не стану возражать и против продолжения службы. Но в таком случае сразу после того, как закончится противостояние Алексея Алексеевича с кланом ублюдочных Разумовских, прилечу туда, куда ты скажешь, куплю квартиру и буду жить тобой и твоим будущим.
На этом, пожалуй, все. Прошу прощения за то, что наговорила. И прошу не забывать о том, что сейчас, когда ты читаешь это письмо, я уже в полном порядке. Честно-честно…'
Первые минут пять-семь после завершения чтения я нещадно тупил, плавясь от описанных эмоций и зверея от невозможности немедленно сорваться к Татьяне. Потом, слава богу, все-таки додумался перечитать письмо еще раз, наткнулся взглядом на предложение, начинающееся со слова «Нет», сообразил, что в тексте есть послание, которое желательно собрать из ключевых фраз. А дальше было дело техники — я нашел искомые фразы, переставил их согласно единственному оговоренному алгоритму, добавил оба слова, набранных заглавными буквами, и поиграл с окончаниями. После чего мысленно обозвал себя идиотом: Голикова изобразила нервный срыв только для того, чтобы сообщить о начале обработки Горина — вчера вечером Алексея Алексеевича пытались убедить в том, что он ОДИН не потянет некий неподъемный груз, зато после того, как я продолжу службу, он обретет поддержку САМОГО, и все заинтересованные лица обретут будущее, которое будет веселить!
Конечно же, мне полегчало. Но с некоторыми оговорками. Ведь второе по значимости сообщение письма традиционно излагалось в начале предпоследнего абзаца. А там обнаружилось предупреждение о возможности использования простенького аналога «медовой ловушки».
