Глава 5
ПО ВОЛЕ ВОЛН…
В июне 1928 года Джексон пригласил Оливье заменить Патрика Сьюзендса в старом спектакле “Синица в руках”, где тот играл молодого помещика, пожелавшего жениться на дочери трактирщика. Теперь, после Пегги Эшкрофт, его сценическую возлюбленную играла привлекательная темноволосая девушка лет двадцати. Впервые горизонт не был омрачен наличием мужа. Через три недели после первой встречи влюбленный Оливье сделал предложение.
Оба имени Джилл-Эсмонд Мур (как она себя тогда называла) пользовались известностью на театре. Ее отцом был умерший в 1922 году Г. В. Эсмонд, актер, антрепренер и драматург, а матерью — прославленная актриса и постановщица Ева Мур, еще долго продолжавшая свою деятельность на сцене и в кино. Джилл, хотя и была всего на полгода моложе Оливье, обладала большим профессиональным (шесть лет работы в театре после окончания РАДА) и, по-видимому, жизненным опытом, о чем свидетельствует ее уклончивый ответ на предложение руки и сердца. “Наверное, стоит узнать друг друга получше, прежде чем официально объявлять о помолвке”, — сказала она.
Начинался один из самых приятных периодов в жизни Оливье, ибо он мог позволить себе расслабиться, как никогда прежде: полгода в знакомой и нетрудной роли, пусть не самой выигрышной, но все же обеспечившей ему заметное место в витрине вест-эндского театра, полгода выступлений рядом с девушкой, которую он любит. При этом Оливье не переставал надеяться на некое драматургическое чудо, которое вырвало бы его из рядов обычных “героев-юношей” и вознесло на Олимп премьеров matinėes.
Однажды вечером в "Ройялти” его надежды на успех воспарили, как никогда. За кулисами пронесся слух, что в зале сидит Бэзил Дин. Увидев в этом свой долгожданный шанс, Оливье повел себя точно так же, как десятки других молодых актеров. Он ступил на сцену, полный решимости продемонстрировать столь блестящую игру, что ее нельзя будет не отметить.
Дин к тому времени стал режиссером, чьего внимания честолюбивые исполнители добивались особенно рьяно. Этот высокий смуглый человек в очках, собиравшийся сначала посвятить себя аналитической химии, работал чрезвычайно методично, тщательно и сосредоточенно. Он основал Ливерпульский репертуарный театр и руководил им вплоть до 1913 года — времени, когда Джексон начал свою деятельность в Бирмингеме. Будучи директором ”Тиэтр-Ройял”, ”Друри-Лейн” и театра Св. Мартина, Дин поставил памятного Лондону "Гассана” с музыкой Делиуса и ”Верную нимфу”, инсценированную им совместно с М. Кеннеди. Мнения о его режиссуре были до крайности разноречивы. Одним он казался гением, величайшим представителем сценического искусства; другие считали его чересчур экстравагантным, чересчур занятым технической стороной дела, цветом и освещением, заслоняющим драматурга своими экспериментами с механическими приспособлениями, сложнейшими и необычными декорациями. Во всяком случае, в худшем из театральных грехов — скуке — его не мог обвинить никто.
Сейчас он столкнулся с задачей, вызывающе дерзкой даже по его собственным уникальным меркам, — с инсценировкой ”Бо Жеста” П. К. Рена. Все знали, что ему необходимо подобрать молодого человека на роль Бо. Именно в результате его затянувшихся поисков усики a la Рональд Колмен превратились в крик моды, ибо герой фильма 1926 года служил актерам образцом слащавой мужской красоты. Впрочем, что касается Оливье, то обилие растительности на лице не дало ему никаких преимуществ. Прошел слух, что, посмотрев, как он из кожи лез в ”Синице в руках”, Дин буркнул: ”Парень с мохнатыми бровями никуда не годится”. Дин отрицает эту ”закулисную и явно фальшивую сплетню” — на самом деле он увидел в Оливье одного из возможных кандидатов на роль. Однако Оливье питался слухами и потому боялся, что шансов у него нет.
Время шло, а Дин по-прежнему не находил идеального Бо. Оливье пригласили на собеседование. Полагаясь на воображаемые требования режиссера, он выщипал брови и прилизал волосы — и, не получив определенных гарантий, ушел исполненный надежды сыграть вожделенную роль. Неделю за неделей он жил в напряженном ожидании, но в декабре его вызвали на прослушивание, все еще не назвав предназначенной ему роли. Тем временем у него в руках, без всяких усилий, вдруг оказалась действительно уникальная, раз в жизни выпадающая возможность воплотить свою безумную мечту о славе, обретаемой мгновенно после премьеры.
В ноябре актер Джеймс Уэйп пригласил Оливье, еще выступавшего в "Ройялти”, сыграть главную роль в новой пьесе на военную тему, которую он ставил для престижного, но обычно не достигавшего коммерческого успеха Объединенного сценического общества. Предложение не вызвало у Оливье восторга. Чтобы дать всего два спектакля — один в субботу вечером, другой в понедельник утром, — надо было репетировать три недели. Платили жалкие пять фунтов. Наконец, сама пьеса, по общему мнению, не имела ни малейшего шанса на успех. Однако Оливье дал согласие — ради цели, которая оказалась абсолютно неверной. Он счел это удачной возможностью показать, на что он способен в роли, не похожей на роль влюбленного юноши из “Синицы в руках”. Качество пьесы не имело для него значения. Важно было, чтобы Дин увидел его в образе сражающегося солдата.
Так он получил роль капитана флота Денниса Стэнхоупа в пьесе Р. С. Шериффа “Конец пути”. В своем неумении разглядеть ее достоинства Оливье примыкал к весьма избранному обществу. Поскольку эта драма, написанная никому не известным страховым агентом, не обладала ни одним из признанных слагаемых успеха, ее, не задумываясь, отвергли и продюсеры, и с полдюжины знаменитых актеров. Продюсеры вообще славились неприязнью к военным пьесам, а в “Конце пути” действие разворачивалось во фронтовых окопах первой мировой войны, и не было ни одного “смягчающего обстоятельства”: ни женщин, ни любовной истории, ни подлинно героической темы.
Сейчас победоносное шествие “Конца пути” стало уже легендарным: несмотря на прогнозы всех без исключения лондонских продюсеров, пьеса за вечер стала сенсацией, а за несколько месяцев облетела весь мир, шла на двадцати семи языках, вызвала шумный восторг бродвейских критиков и, наконец, была экранизирована в Голливуде. В двадцатые годы “Конец пути” приобретал дополнительное обаяние еще и потому, что автор, состоявший в клубе гребцов, ставил свои пьесы в пользу этого клуба усилиями его членов, их жен и приятельниц. Несмотря на уверения прессы, это был не первый, а седьмой драматургический опыт Шериффа, но первый из семи, поставленный на профессиональной сцене. Против всяких ожиданий пьесу превознесли как лучшую военную драму, как современный шедевр. Из страхового агента, с трудом сводившего концы с концами, Роберт Седрик Шерифф превратился в самого дорогого голливудского сценариста.
Впрочем, ноябрьским утром 1928 года все это не существовало даже в воображении драматурга и нескольких артистов, пришедших на первую читку на Черинг-Кросс-роуд. Собрание имело весьма странный вид. Люди, сидевшие в пустой комнате в пальто и теплых шарфах, напоминали скорее составляющих тайный заговор анархистов, нежели актеров, готовящих спектакль для Вест-Энда.
Если пьеса и была слабой (каковой счел ее, в частности Бернард Шоу), то Оливье сумел по крайней мере увидеть редкий драматизм собственной роли — молодого ротного командира, потрясенного ужасами войны и заливающего виски постоянный страх показаться трусом. Из-за трудностей с подбором исполнителей на репетиции осталось всего две недели. Между тем каждый вечер, а дважды в неделю и по утрам, Оливье продолжал выступать в "Ройялти”. Однако, подстегиваемый стремлением поразить Дина, он сумел глубоко вжиться в образ Стэнхоупа, тонко чувствующего, уставшего от войны человека, которого он называл позднее своей любимой ролью.
Премьера “Конца пути” состоялась в воскресенье 9 декабря 1928 года в театре “Аполло”. Оливье одолжил у автора его старую шинель, портупею и кобуру с пистолетом. Роли были распределены удачно, и спектакль прошел без видимых провалов. Впрочем, финал так и не прояснил, победа это или поражение. Овации были не слишком бурными (”Когда люди плачут, им не до аплодисментов”, — утешала Шериффа его мать), а Барри Джексон и другие лондонские постановщики, отметив пронзительную честность пьесы, отнюдь не изменили своего мнения о ее коммерческой несостоятельности. Однако решающее испытание ожидалось в понедельник, на утреннике, где должны были собраться ударные силы критики. И оно завершилось ошеломляющим триумфом. Пышноволосый Ханнен Суоффер, самый ядовитый из тогдашних рецензентов, озаглавил свою заметку в “Дейли Экспресс” ”Лучшая драма на военную тему”. В превосходной степени были написаны и другие отзывы. Пользовавшийся безграничным авторитетом Джеймс Эгейт повел себя беспрецедентным образом, целиком посвятив свою еженедельную радиопередачу только одной пьесе, полной, с его точки зрения, исключительных достоинств и смысла. "Однако увидеть ее в театре вам не удастся, — сообщил он слушателям. — Я пытался воздействовать на нескольких продюсеров, чтобы вы смогли оценить ее сами, однако они твердо стоят на том, что публика не ходит на военные пьесы”. Эгейт был недалек от истины. Прошло полтора месяца, а осуществить регулярную постановку по-прежнему не удавалось. Между тем, сыграв Стэнхоупа, Оливье все-таки реализовал свой главный замысел. Удовлетворенный Дин подписал с ним контракт на исполнение центральной роли в ”Бо Жесте” за королевские тридцать фунтов в неделю.
