Джейк обтирает меня, будто я принадлежу ему.

Будто он имеет полное право вытереть воду с некоторых частей тела и аккуратно промокнуть насухо те, что гораздо чувствительнее.

Будто он понимает ценность моих волос. И что нужно промокнуть воду с моих локонов.

Будто я его сокровище, к которому можно прикоснуться. Поцеловать. Назвать красивой.

Будто я должна быть в футболке, которую он надевает мне через голову, — его футболке.

Будто его кровать расстелена специально для меня.

А его тело было создано так, чтобы идеально окутать мое тело.

А его губы созданы для поклонения мне.

А потом, чуть позже. Может, минуты, может, часы спустя, он говорит мне слова, которые я не должна слышать. Они должны были остаться незамеченными. Они предназначены для того, чтобы сказать их женщине, которая погружена в сон. Но они произнесены шепотом, пронизанным такой убежденностью и искренностью, что даже если бы я не услышала их собственными ушами, то услышала бы их своей душой. Потому что именно там я чувствую их сильнее всего. Понимаю лучше всего. И эти слова произнесены в истинном стиле Джейка Суэггера.

— Черт возьми, Пенелопа Харт… ты вынуждаешь меня влюбиться в тебя.

Глава 22

— Ты ведь понимаешь, что это тридцать два гребаных пролета?

Голос Джейка эхом разносится по пустой лестничной клетке, когда он стоит, прислонившись к стене, в джинсах и Хенли, с вопросительно изогнутой идеальной бровью, которая, как он клянется, не результат манипуляций стилиста.

— Понимаю. Вот почему мы выходим на тридцать минут раньше. Так что, либо шагай, либо, как мудак, езжай на лифте. Но если он застрянет, не жди, что я тебя спасу. — Я начинаю спускаться по лестнице одна.

Прежде чем достигаю следующей лестничной площадки, слышу громкий вздох, сопровождаемый тяжелыми шагами.

— Прекрасно. Но когда ты сдашься на полпути, потому что ты сдашься, не жди, что я потащу твою задницу до самого низа.

— Если попрошу, ты меня понесешь.

— Ни хрена подобного.

Бросаю на него взгляд через плечо и с удивлением вижу, что он всего в двух шагах позади меня.

— Нет, понесешь.

— Пенелопа… — это рычание-предупреждение.

Для доказательства своей правоты, притворяюсь, будто оступилась. С молниеносной реакцией он тянется ко мне, чтобы поддержать.

— Осторожно, детка.

И где же сейчас его рычание?

Хочу ухмыльнуться, но слишком занята, внутренне млея. Точно так же, как млела последние два дня.

С момента кризисной ситуации в лифте Джейк проявлял чрезмерную заботу. Обращался со мной, как с сокровищем. Возился со мной. Сдувал с меня пылинки. Не уверена, потому ли это, что я напугала его, или потому, что он в меня влюбляется — его слова. Не мои.

Он не знает, что той ночью я его слышала. Сама я говорить ему об этом не намерена. Но даже не произнеси он этих слов, я бы поняла его чувства по тому, как он со мной обращался.

После инцидента я проспала почти весь день. Когда я проснулась, за окном уже стемнело. Джейк все еще был со мной в постели — обнимал меня, будто боялся, что я уйду без его ведома. Он проснулся в тот момент, когда я пошевелилась. Поцеловал меня в макушку. Спросил, как я себя чувствую. Приготовил ужин и принес мне.

На следующее утро я проснулась одна. На меня нахлынуло чувство печали и одиночества. Оно быстро исчезло, когда я обнаружила его в кресле в другом конце комнаты. Он что-то печатал на ноутбуке. Одетый только в спортивные шорты. Его волосы слиплись от пота после утренней тренировки.

Я подошла к нему. Нуждаясь в утешении, как в воздухе. Он заключил меня в объятия. Погладил по спинке. Потом отнес в душ. От меня не ускользнул тот факт, что он ждал, пока я не проснусь, чтобы принять душ вместе. И, по какой-то причине, я от этого заплакала — брызги воды замаскировали мои слезы.

Мы провели день за просмотром телевизора, он даже позволил мне выбрать фильм. Будучи клише безнадежного романтика, коим я и являюсь, мой выбор пал на «Дневник памяти». Я плакала во время всех самых душещипательных сцен. Джейк закатывал глаза. Но ни разу не пожаловался.

Ну… за исключением той части, где герой снова и снова спрашивает героиню: «Чего ты хочешь?»

Джейк проворчал свое фирменное «Ради всего святого» и покачал головой.

Позже тем же вечером он провел некоторое время в кабинете. И, казалось, ничуть не обеспокоился, когда я к нему присоединилась. Я сидела напротив его стола и читала, пока он работал.

В какой-то момент появился Кэм, и даже тогда Джейк не выставил меня. Просто подоткнул одеяло вокруг моих голых ног — я не носила ничего, кроме его футболок, с тех пор, как он впервые нацепил на меня одну из них, — чмокнул в макушку и позволил остаться, пока они работали. Кэм посмотрел на нас, как на сумасшедших. Но что-то во взгляде Джейка удержало его от одного из его привычных подколов.

К тому времени, как мы легли спать прошлой ночью, я уже оправилась от травмы. Чувствовала себя самой собой — очень любимой, очень желанной. Засыпать в объятиях Джейка было лучше, чем трахаться с ним. И я не могла себе представить, каково это будет, когда я вернусь домой, и мне придется спать одной. Или кто станет согревать постель Джейка вместо меня. Эта мысль была настолько тревожной, что я отказалась зацикливаться на ней. Я собиралась придерживаться оптимистического настроя — и до сих пор так и было.

Джейк меня любит.

В смысле, а как может быть иначе?

А с любовью приходит счастье до конца жизни. Сердечки и цветочки, конфеты-шипучки и ривердэнс каждый день.

Дойдя до следующего пролета, стону при виде большой таблички с цифрой «16» над дверью.

— Джейк… — скулю я, драматично пыхтя и отдуваясь, прислоняясь спиной к двери. — Я устала.

— Суровое дерьмо.

— Понеси меня.

— Нихрена подобного. — Он обходит меня и толкает дверь.

— Понеси, — умоляю я, следуя за ним. — Считай это своей ежедневной тренировкой.

— Этим утром я уже тренировался, Пенелопа. Пока ты сидела на скамье для гирь и наблюдала за мной.

Правда. Он оставил мне записку возле будильника, который проревел мне в ухо в шесть тридцать утра, с сообщением, что он в своем тренажерном зале. Любопытно, потому что до этого момента я даже не знала, что в квартире есть тренажерный зал. И я отправилась на его поиски.

Он выглядел как уменьшенная версия YMCA (прим.: сеть спортивных залов). Исключите запах ног. Добавьте вид на Чикаго. Там даже было три телевизора с плоским экраном и холодильник. Но именно вид Джейка, разгоряченного, потного и чертовски красивого, заставил меня сесть, чтобы колени не подогнулись.

— Если бы знал, что мы будем спускаться по лестнице, возможно, отказался бы от утренней пробежки в шесть миль.

— Ты серьезно думал, что я вернусь в ту смертельную ловушку?

— Да, — отвечает он, даже не моргнув.

— Ну, это просто… мне не нравится использовать слово «тупо», но это тупо.

— Оскорбляй меня, если хочешь, но делай это на ходу, иначе мы опоздаем.

— Ох. Прекрасно.

Чтобы отвлечься от миллиона миль, которые нам предстоит преодолеть, быстро делаю селфи, отправляю его Эмили и представляю ее реакцию, когда она увидит, что я снова одета в Chanel. Слишком свободный свитер кремового цвета заканчивается чуть выше колен. А еще на мне очень толстые коричневые леггинсы двойной вязки. И коричневые утепленные сапоги до колена. О, и они от Louis Vuitton.

Она умрет от зависти.

Мысль посылает мне заряд энергии, и у меня даже нет одышки, когда мы, наконец, добираемся до вестибюля. Альфред встречает нас с улыбкой и извинениями за происшествие с лифтом. Я его обнимаю, потому что люблю обнимашки. Он отвечает тем же, и я улыбаюсь, чувствуя на себе взгляд Джейка. Но прежде чем он успевает что-то сказать, звонит его телефон.

Росс провожает нас до машины и даже подмигивает мне перед тем, как захлопнуть дверцу. Джейк этого не замечает. Он слишком поглощен разговорами о цифрах, процентах и прочей скучной фигне. Поэтому я играю в Toy Blast, пока он работает всю дорогу до взлетно-посадочной полосы, где нас ждет самолет.