“Я понимаю”, – говорит он, когда Дерри возвращается к машине. Он садится и вручает мне сумку.

“Планы меняются, брат. Брайан собирается отвезти нас домой. Познакомься с ним”, – говорю я. Дерри поймет, что я хочу немедленно провести проверку его биографии. Это не первое наше родео. Между нами есть стенография, которая совсем ни на что не похожа.

“Очень хорошо”, – говорит он, пристегивая ремень безопасности. Мы выезжаем в пробку после того, как Дерри вводит адрес комплекса в GPS.

Брайан и Дерри начинают разговаривать друг с другом, но мое единственное внимание приковано к Матильде.

Я укладываю ее на сиденье рядом со мной так, чтобы ее ноги были у меня на коленях. Я удостоверяюсь, что одеяло остается на ней, когда я начинаю лечить ее бедные ноги. Я не могу удержаться, чтобы не запечатлеть на них легкие поцелуи после того, как вынул стекло из ее многочисленных порезов. Один из них выглядит так, как будто ей нужно наложить швы, но мне придется обойтись, пока мы не вернемся домой. У нас есть врач, который приходит, когда мне это нужно. Не задавая вопросов, лекарства консьержа стоят кучу гребаных денег, но я не могу сказать вам, сколько пуль он извлек из моих людей и из меня. Его молчание и этичное медицинское лечение стоят того.

Как только ее нежные ступни и голени вымыты и перевязаны, я натягиваю на ее ноги пушистые носки "трилистник" и сажаю ее обратно к себе на колени. Ее грудь прижата к моей груди. Жидкое бензо, которое я ей ввел, не причинит никакого длительного вреда. Я проконсультировался с доктором О'Лири, прежде чем давать ей это. Я убедился, что оно также из уважаемой аптеки. Вы никогда не знаете, чем эти уличные торговцы урезают свои наркотики, чтобы продвинуть их дальше.

Я снимаю бархатную наволочку с ее лица, чтобы ей было легче дышать. Во сне она прижимается к моей груди и вздыхает.

“Дикарь”, – бормочет она, но не просыпается.

Возможно, я накачал ее наркотиками и похитил, но причинять ей боль длительным, необратимым образом – это самое далекое, что у меня на уме. Я хочу, чтобы она была так же одержима мной, как я ею.

Я резко просыпаюсь и все еще погружен в полную темноту. Мои сны были такими чертовски яркими. Их шепот возвращается в мой разум, но я их не понимаю. Они на языке, которым я не владею. Все, что я знаю, это не английский, итальянский, испанский или французский. Мои руки свободны, поэтому я поднимаю руку и ощупываю свое лицо. Она больше не прикрыта. Я ложусь на спину, возможно, на самую мягкую кровать, на которой я когда-либо лежал, и открываю доступ к себе. Я чувствую свое тело и понимаю, что на мне больше одежды, чем было на мне раньше. Моя киска не болит, так что это хорошо, верно? Я залезаю в трусики и не чувствую … ничего. Слава Богу, никакой сырости или боли. Мои ноги, с другой стороны, убивают меня. Я замечаю прикроватный столик после того, как мои глаза привыкают к темноте. Я нащупываю его и нахожу шнур от лампы. Комната наполняется бледно-красным светом. Я нахожусь в чьей-то спальне. На столе картины, а на трех стенах развешаны картины. У четвертой стены стоит гигантский телевизор.

Я не могу отделаться от мысли, что меня удерживают с целью получения выкупа. Я знаю, что моя семья сделала бы все, чтобы вернуть меня, поэтому я не слишком беспокоюсь об этом. Я просто знаю, что должен убраться отсюда как можно скорее. Я уверен, что моя мама чертовски волнуется.

“О, хорошо, ты проснулась”, – говорит женский голос. Я не слышал, как открылась дверь. Она включает свет, и я временно ослеп. Я вздрагиваю. “Стреляй, извини”. Я отступаю на кровать, подальше от молодой девушки. Она выглядит моложе меня, но странно успокаивает.

“Кто ты?” Я спрашиваю. Мне действительно чертовски страшно прямо сейчас. Я не знаю, где я и почему я здесь. По крайней мере, это действительно хорошая комната, а не какое-нибудь секс-подземелье.

“Я Кэшел. Я не собираюсь причинять тебе боль, Мэтти”. Ее бостонский акцент застает меня врасплох. Знаю ли я кого-нибудь из Бостона? Я пытаюсь думать, но это бесполезно. Я слаб и голоден.

“Я тебя знаю?” Я спрашиваю.

“Пока нет, но ты знаешь некоторых из моих братьев”.

“Я не думаю, что знаю”.

“Я позволю моему брату объяснить тебе это. Предполагается, что я помогу тебе принять душ и набить желудок едой. Я уверен, что ты умираешь с голоду”. Мой живот выбирает этот момент, чтобы громко заурчать. Девушка хихикает, и я обнаруживаю, что тоже хихикаю, только истерично… как ненормальный.

“Как долго я здесь?” Спрашиваю я, когда наконец беру себя в руки.

“Три дня. Тебе, должно быть, ужасно хотелось спать”.

“Меня накачали наркотиками”, – говорю я, вспоминая укол в руку. Я смотрю вниз на свои голые ноги. Они забинтованы.

“Я ничего не знаю об этом, Мэтти. Доктор сказал мне обернуть твою левую голень полиэтиленовой пленкой, потому что ему пришлось зашивать один из твоих порезов. Все остальные могут намокнуть и должны быть тщательно очищены.

“Мне не следовало быть здесь”, – пытаюсь я сказать ей, но она не реагирует на это.

Кэшел ничего не говорит, но помогает мне встать. Она ведет меня в ванную. “Мой брат все продумал. Это его комната, но он наполнил ее вещами, которые, как он думал, тебе понравятся; если тебе не нравятся, дай мне знать. У меня, вероятно, есть что-то еще, что тебе понравилось бы. ”

“Зачем ты это делаешь?”

“Что делаешь?”

“Это. Помогаю ему похитить меня”. Кем бы он, блядь, ни был.

“О, Мэтти. Ты еще не понимаешь, но поймешь. Он никогда бы не причинил тебе вреда. Что бы он ни говорил, он никогда бы не причинил тебе вреда, ” шепчет она. Она делает чрезмерное ударение на слове "ты", поэтому я так понимаю, это означает, что, хотя он не причинил бы вреда мне, он без колебаний причинил бы боль кому-то другому. Кэшел кажется милой девушкой, хотя и заблуждающейся. Она открывает дверь душа и включает его. Пар быстро заполняет комнату, пока я позволяю ей укутать мою ногу. Я быстро раздеваюсь, прежде чем войти в большой стеклянный душ. Кэшел хлопочет у стойки. Я вижу ее через дверь душа. Она достает свежую зубную щетку и расческу. Мой глупый разум задается вопросом, как часто он это делает. Делает ли он это так часто, что у него есть запасы основных предметов? И привлекать к этому свою, несомненно, младшую сестру? Это чертовски отвратительно. Теперь, когда я стою, все мое тело болит, но это, вероятно, от того, что я спал три гребаных дня. Что, черт возьми, он мне дал? Я стою под горячей водой и позволяю ей омывать меня.

“Где я?” Спрашиваю я, смачивая свою густую гриву темных кудрей.

“Бостон, ну, в частности, Дорчестер”.

“Где выросли Уолберги?” Я спрашиваю. Возможно, я одержима Донни.

“Да”, – говорит она, смеясь. “Я их не знаю или что-то в этом роде, на случай, если вам интересно”.