— Итого имеем: семена репы, семена пшеницы, семена кабачка, тяпка и лоток деревянные, горшки четыре штуки, огниво, рубаха новая и дюжина лепёшек из икры, — Доброжир повторяет безошибочно мой список, когда я заканчиваю.

— Верно, ничего не пропустил, — подтверждаю список и добавляю, спохватившись. — Ах да, ещё крючьев для рыбалки дашь. Совсем про них из головы вылетело. Это мне тоже надо, только металлические чтобы были. Полагаю, не так то и много вышло?

— Крючьи еще, металлические только, угу — голова загибает еще один палец, большой — в итоге загнул все десять пальцев на обеих руках. — Это все? Или еще какие пожелания есть, — с усмешкой уточняет.

— Все вроде как, — соглашаюсь с некоторым колебанием.

— Эм… — голова стоит пялится на свои сжатые кулачищи, глазами хлопает. — То есть ты мне один меч, а я тебе вон оно сколько взамен должен дать? Так предлагаешь или я не правильно понял? — спрашивает, тряся кулаками, переводя взгляд с одного на другой.

— На лету схватываешь, Доброжир, — киваю согласно. — Ещё в корзиночку это все насыпать, да поскладывать аккуратно вели, не в руках же мне до моего болота нести? Не утяну, боюсь.

— Корзинку с возвратом? — спрашивает голова, кулаки не разжимает, как будто меня обходить ими собрался.

— Без возврата, себе оставлю. Мне ведь она самому нужна будет, — подмигиваю ему озорно.

Сам вижу, как раздуваются ноздри у головы — как кровь к щекам приливает, как дышит, будто паровоз, а бисеринки пота, что на лбу, превращаются в настоящие крупные капли и стекают к переносице. Понятно, что я на обмен по временам 9 века целое состояние прошу. От того голова заводится, требования то мои не иссякают, но вслух ничего не говорит, злобу на корню в себе давит. Да и злится тут на самом деле нечего. Мне по хорошему еще каких плюшек и полезностей надо к торгу запросить. Это только кажется, что я много за железку у дреговичей прошу, но меч в 9 веке стоит, мягко говоря, недёшево и голова не просто так уцепился в торг. Чего говорить, достаточно загуглить и глянуть, сколько стоят хорошие реплики мечей того времени в нашем 21 веке (и это при наличии станков, технологий, мастеров и т. п.), как все встанет на свои места — плюс минус стоимость меча в девятом веке у меня в голове складывается. Дорогая эта штука. Даже если селение дреговичей голодает, для торга за меч у них всегда что выставить найдется. Может и не у самих селян, конечно, но у Доброжира точно найдется барахло в закромах, у него то жопа голой не бывает в любой сезон, всегда себе подкладку мягенькую стелит. Сам же потом мой меч в селение покрупнее на торг понесет и втридорога продаст — дела свои поправит, а с этих «поправит» что-то и дреговичам перепадет.

Но вся соль в том, что даже зная о будущей прибыли, староста торгуется, как упоротый, будто последний раз. Внушительно кашляет себе в кулак и говорит:

— Ну вот скажи, Дрочень, семена репы тебе зачем надобны — это я понимаю, их хоть сейчас сеять можно. Отсыплю с горкой, тут даже вопросов нет, — пожимает плечами. — Только вот зачем тебе пшеничка понадобилась, да еще и летом, так никак вразумить не могу. Тяму не хватает, ты уж извини, за нескромность. На дворе июль месяц вроде как, и ты с посевом на пару месяцев припозднился… самую малость. Может уберём пшеничку с торга?

— Ну-у-у… — затягиваю, показывая всяческое сомнение этому предложению.

— Я тебе почему это предлагаю, хочу тебя от ошибок при работе с земелькой уберечь, потом же в селение воротишься и спасибо Доброжиру будешь говорить, что предупредил и как делать по уму подсказал, опыт у меня в этом деле колоссальный…

Молчу, не реагирую, хочу послушать, что ещё скажет, как цену будет сбивать. Голова втягивает своими мясистыми ноздрями воздух с легким присвистом, переступает с ноги на ногу и продолжает меня обрабатывать с разных сторон, цену сбивать. Как известно — покупатель готов заплатить за товар одну сумму, продавец готов продать товар за вторую сумму. Но реальная стоимость товара — та сумма, за которую в итоге заключается сделка. Деньги, на которые согласен и продавец, и покупатель. Вот мне и любопытно узнать, на что согласен Доброжир, как покупатель.

— Там еще, среди названного, есть кое-что бесполезное в твоем положении, ненужное. Хочешь назову что? Прислушался бы, убрал? Вот лоток тебе зачем, а рубаха новая… а там и корзиночка не нужна будет, если ещё кое-чего с торга убрать? А стоит это все ой как немало, — смотрит на меня, паузу делает. Не, это он совсем по грубому, хотя по дальнейшим словам понимаю, чего он в атаку так резко перешел. — Ну а я, как человек понимающий, так и быть, сдвину на месяцок время твоей платы. Что скажешь, Дрочень, справедливая сделка?

— Скажу, что ты видать не хочешь торгу и меч тебе мой без надобности? — вздыхаю деланно и перевожу вздох в зевок. Конечно, предложение о сдвигании срока оплаты заманчиво, но только на первый взгляд, потому как мою ситуацию сдвиги сроков в пределах месяца или двух шибко не изменят. Тут либо у меня есть чем платить, когда время подойдет, либо нет и я угожу впросак. И как раз для того, чтобы «есть, чем платить», я и выкатил голове свой внушительный список. — Раз не хочешь, так бы и сказал сразу, что не надо оно тебе, я пойду на торг к тем, кто хочет, а к тебе ворочусь в следующий раз, когда у нас время оплаты наступит. Вот, что я полагаю справедливым.

— Пойдешь к тем, кто губы у тебя берет? — по физиономии Доброжира вижу, что ему так и хочется спросить о моих партнерах, побольше выведать инфы, но голова мнит себя человеком расчетливым и раскрывать свой интерес без надобности не спешит. В его разумении — если спросит, значит заинтересованность выразит и тем самым даст повод мне цену еще выше задрать. Так вроде как не спрашивает — ну не интересно если. А если неинтересно — то и денег особо не за что давать. Меня его позиция более чем устраивает, потому как если спросит — придется жестко брехать. Легенда на этот счет у меня, конечно, имеется, но о-о-чень не хочется ее в ход пускать.

— Угу. Они то с руками меч заберут и без торга всякого, точно как губы забирают. Сколько скажу — столько дадут. Я просто о селение своем пекусь, что приютило и добром на добро привык отвечать.

Думает Доброжир. Вижу, что в голове у него не складывается — какого такого хрена меня «они», которые «без торга всякого» не приютили и от хазарских псов не уберегли, да земельки у себя не отмерили, коли я полезный такой. Но на этот счет молчит, про другое говорит.

— Ладно, погоди ты, успеешь сходить. Давай наш торг сначала закончим, раз начали, глядишь договоримся, — предлагает. — Дам я тебе пшенички и остальное тоже дам, — со вздохом.

— В корзину положишь? — уточняю. — Я ж по другому не соглашусь, не унесу, к сожалению.

— Положу, говорю же, — отмахивается.

Тянет мне руку для рукопожатия.

— Вспомнил! — под дурачка хлопаю себе ладонью по лбу, одергивая руку, хотя почти уже пожал клешню головы. — Долбленку забыл добавить, точно! Ты, голова, корзинку с моим добром в долбленку положи и руки пожмем. Я без нее в нынешней ситуации совсем никуда.

— Долбленку⁈

Доброжир от этих слов аж скукоживается весь, его всего передергивает, но руки все-таки не убирает. И я руку тоже на место возвращаю. Обмениваемся рукопожатием. Крепким таким, суровым и мужским, как печать стиснули, у меня аж в ране отдает глухой болью — голова мне кости в кисти пересчитывает как будто специально больно сделать хочет. Понятно отчего — не нравится голове, что я под конец сюда же лодку добавил… вот и жмет руку со всей своей немалой дури.

Лодка сама по себе стоит очень дорого, полагаю, что как те позиции, что я уже успел перечислить, но вместе взятые. В девятом веке долбенка это как средство передвижения. Осознав это, я впервые задумываюсь — сколько же должно быть стоит меч на самом деле, если голова дреговичей с легкостью соглашается на подобный обмен. Я то торговаться по списку пришел, а по долбленке, признаюсь, решил дурачка включить, и если бы не прокатило, то похлопал бы голову по плечу, поулыбался бы чутка — мол, пошутил, борщанул, приколов что ли не понимаешь? И я честно полагал, что не прокатит…