Купец из Колоссы сгрузил клетки на причал еще перед закатом и всю ночь не спускал глаз со своего товара, намереваясь выгодно продать его на Родосе.
Птицы словно только и ждали повода для драки — забили крыльями, вцепились острыми когтями в прутья клеток, смотрят злобно друг на друга. Хозяин петухов, некстати задремавший под утренним солнцем на тюке рогожи, встрепенулся.
Недовольно зыркнув на навклера, купец позвал грузчиков. Сообща набросили на клетки завесу. Не приведи Гермес, птицы поранятся еще до боев — пропали тогда барыши.
Матросы уперлись в причал веслами. Лемб легонько потерся бортом о пеньковые бухты, как будто прощался с убежищем, надежно прикрывавшим его от морских волн, а затем направился к проходу между молами.
На внешнем рейде северный ветер рванул парус, отчего суденышко слегка кивнуло носом, но тут же выровнялось и заскользило в сторону открытого моря. Навклер смотрел в оба — фарватер представлял собой узкий проход между двумя рядами кораблей.
С одной стороны выстроились триаконтеры и пенте-контеры. Окованные медью эпотиды, а также осадная башня на корме под загнутым рыбьим хвостом и дрожащий на ветру вымпел полиса говорили о том, что это боевые корабли. Капли воды сверкали на синем воске форштевней.
Видно, что они стоят на долгом приколе: бегущий такелаж подтянут, весельные порты укрыты кожаным занавесом, а медь тарана надраена до блеска.
С другой стороны теснилась разношерстная флотилия из купеческих судов, прибывших со всех концов необъятной Персидской империи: быстроходных кипрских лембов и кикладских керкуров, рыболовных финикийских кумб, грузовых келетов с острова Родос, широких греческих гиппосов для перевозки лошадей.
По ряби шастали, ялики портовых магистратов-элименов. А как же, дружба дружбой, но портовые сборы — вынь да положь. Да и порядок швартовки надо соблюдать, иначе в гавани воцарится хаос.
Командирам боевых кораблей элимены тоже спуску не давали. Для стоянки на внешнем рейде требовалось письменное разрешение самого эсимнета Галикарнаса — Лигдамида. А тот принес Ксерксу присягу в верности, так что, как ни крути, он обязан принимать решения исключительно в интересах Персидской империи.
Рулевые налегли на весла, сейчас работы прибавилось. Шум рыбного рынка давно затих, сменившись гвалтом чаек в кильватере, тонким пением флейты да монотонным плеском волн за бортом.
Лемб шел первым в веренице из десяти торговых судов. Караван возглавляла триаконтера, на носу которой развевался вымпел Галикарнаса — гроздь винограда в желтом круге.
Двое пассажиров стояли возле носовой рубки — жердяной клети, обтянутой кожей. Дядя, коренастый мужчина лет тридцати с короткой жесткой бородой, выглядел спокойным и уверенным. Племянник, долговязый, по-юношески резкий и вихрастый, восторженно показывал рукой вдаль.
Для устойчивости оба держались за жерди.
Жилые кварталы города сбегали к самой воде. Справа береговая линия уперлась в остров Зефирий, на котором располагался Акрополь. В этой части города жили эллины.
Слева широкая полоса зелени над карийской Салмакидой резко оборвалась, стоило лембу выйти на траверз маяка. Остались только нежная лазурь моря перед форштевнем да пронзительная синева неба над головой.
Островок Арконнес совсем недолго маячил впереди по курсу, ему на смену пришла громада Книда. Дальше можно было бы ждать широкую панораму Эгеиды, если бы вид полностью не закрыл остров Кос.
Сразу за Косом парус беспомощно захлопал под порывами встречного ветра. Навклер вынес из рубки фиал, выплеснул вино за борт. Вполголоса забормотал молитву.
Пассажирам кариец объяснил, что в это время года северо-западный Скирон стихает только к вечеру. Так что днем придется прижиматься к островам. Если Посейдон смилостивится, то наполнит парус попутным ветром в проливах.
Даже сейчас, в месяце гекатомбеоне, когда наступил благоприятный период для навигации, ни одно карийское судно из-за Скирона не выйдет в открытое море без весельной тяги.
Вечер подкрался незаметно.
Воздух вдруг загустел, казалось, море и ветер устали ворочать валы. Наконец со стороны Керамикского залива потянуло влагой. Парус выгнулся, а такелажные тросы снова стали напоминать тугие струны лиры-барбитона.
Навклер разрешил пассажирам устроиться на ночлег в трюме. Спустившись с полубака по лестнице, галикарнасцы оказались под кожаным фальшбортом.
Свободного места здесь было мало, поэтому пришлось расположиться рядом с товарами: рулонами милетских тканей, пифосами с зернами горчицы, железными синопскими гвоздями в мешках, тюками шерсти тонкорунных ионийских овец.
Сквозь щель между кожей фальшборта и мачтой прокрадывались малиновые лучики, оживляя трюмный полумрак. К запаху застарелой просмолки примешивался дух несвежей рыбы.
Когда глаза привыкли к темноте, старший из спутников неторопливо развязал узелок, чтобы достать хлеб и кусок овечьего сыра. Вытащил пробку из засушенной тыквы-горлянки.
Пригласил младшего закусить:
— Геродот, присоединяйся.
Племянник лишь отмахнулся:
— Потом, Паниасид.
Он пробирался среди корзин, мешков и тюков — так хотелось все посмотреть, пощупать, оценить. Навклер предусмотрительно закрепил груз канатами, иначе в трюме было бы не развернуться.
Паниасид любовно погладил тыкву.
Сказал, вроде бы обращаясь к спутнику, но из-за скрипа шпангоутов тот его не услышал.
— Вот… Фляга со мной еще с похода Ксеркса. Больше десяти лет прошло, а она как новая…
Все-таки Геродот вернулся к дяде — до Коринфа плыть четыре дня, а то и все пять, так что успеет здесь полазать, тем более что навклер попросил присмотреть за шерстью, и сразу ему сообщить, если в трюме появится вода.
Да и есть хочется.
Паниасид не умолкал, похоже, на него нахлынули воспоминания. Геродот не собирался прерывать дядю: если хочет поговорить о войне — пусть выскажется, значит, наболело.
Еще отец учил старшего сына: слушай рассказчика внимательно. Человеческий опыт бесценен, потому что жизнь коротка. Чем больше ты будешь знать о других странах и народах, тем быстрее найдешь общий язык с чужестранцем, да и на чужбине не пропадешь. Ты можешь не принимать на веру слова собеседника, но не показывай вида. Умей ценить искренний и доверительный разговор.
Паниасид продолжал:
— Полезная вещь, не бьется. Я ее в бою взял трофеем, уж не знаю, как она там оказалась — горлянки во Фракии не растут. Я тогда копейщиком служил в карийском хазарабаме, там и наши были, эллины из Дориды, и карийцы из Миласы. А куда денешься — призыв распространяется на всех подданных шахиншаха. Многие уплыли с Артемисией к Эвбее. Так вот… После взятия Византия мой хазарабам отправили к Пангейским рудникам. На Несте нас атаковали сатры, которых ни Мегабаз, ни Мардоний не смогли усмирить после скифского похода Дария. Это фракийское племя яростно защищало свои золотые шурфы. Только куда им против Ксеркса — в его армии воинов было, что звезд на небе!
— Звезд? — Не сдержав удивления, Геродот перебил дядю.
— Точно, огромные полчища, — уверенно подтвердил Паниасид.
— Из Фракии Ксеркс направился в Элладу?
— Да.
— Почему? — Казалось, Геродот хотел знать все о походе великого шахиншаха.
Дядя задумался.
Потом снова заговорил:
— Я разное слышал… Персы эллинов не любят за многое. Вообще-то все началось еще с Троянской войны, когда эллины из-за похищенной Елены разрушили целое государство в Азии. Но это было давно… Тридцать лет назад ионийские полисы не подчинились двоюродному деду Ксеркса, Киру Великому, когда после захвата Лидии тот вышел на побережье Нашего моря[27]. Потом эллины сопротивлялись отцу Ксеркса, Дарию, во Фракии и Македонии. К тому же агрессор всегда презирает предателей в стане своего соперника, а такие нашлись среди эллинов: Аргос и Фивы хотели остаться в стороне от назревающего конфликта, Дельфы искали мира с персами. Дарий думал, что подчинить эллинов будет так же легко, как до этого он подчинил лидийцев, вавилонян, египтян и фракийцев… Почему? Да потому, что полисы Эллады враждовали между собой. Ему об этом нашептывал зять Мардоний. Но Дарий обломал зубы уже на восставшем Милете. А когда выяснилось, что ионийским полисам помогали Афины и Эретрия, то шахиншах затаил обиду. Так что, я думаю, в первую очередь он хотел отомстить… Ты что-нибудь знаешь о позорном провале афинского посольства в Сардах?
