Интуиция подсказывала ему, что зерно пало на благодатную почву.

479 г. до н. э.

Спарта, Афины

После неудачного посольства македонского царя Александра в Афины война стала неизбежной. Трехсоттысячная армия персов и их союзников под началом Мардония направилась к Аттике.

Повернув копья бронзовыми яблоками вверх, такабары длинной колонной растянулись по Фессалии. Персидские вельможи-шахрабы возглавляли свои отряды, сидя на покрытых коврами нисейских конях. Двухлезвийные сагарисы посверкивали гранями самоцветов.

Покрытые с ног до головы кольчугой катафракты изнемогали от летней жары. Пехотинцам приходилось не легче, но они хотя бы могли распахнуть полы халатов.

Стоило разведчику крикнуть: "Вода!", как к ручью, болоту или обмелевшему пруду сломя голову бежали рабы. Передавая друг другу кожаные ведра, они окатывали теплой мутной жижей всадников вместе с конями. То, что осталось после конницы, выпивали такабары.

Вскоре враг уже топтал нивы Беотии. До границы с Аттикой оставалось несколько дневных переходов. Перед лицом новой угрозы Аристид принял решение направить в Спарту посольство. Ему уже исполнилось пятьдесят, поэтому буле[14] назначил его архистарейшиной.

Посланников он набрал из своего ближнего круга: Ксантиппа, Миронида и Кимона. Послам вручили письма к проксенам Афин, деньги на дорожные расходы, а также грамоту с подробными инструкциями на двух листах.

Но переговоры шли вяло. Эфоры десять дней не могли дать ответ, ссылаясь на занятость в связи с празднованием Гиацинтий. Только после публичной угрозы Аристида заключить союз с Ксерксом они проявили заметное беспокойство.

Афинянам помог гостеприимец из Тегеи, который как раз в это время находился в Спарте. Тегеец объяснил эфорам, что с помощью афинского флота персы смогут высадиться в любом месте на побережье Лаконики или Мессении. Эфоры тут же вспомнили предсказание оракула о том, будто объединенная армия мидян и афинян выгонит дорийцев с Пелопоннеса.

Утром послов известили о ночной отправке пяти тысяч спартиатов и тридцати пяти тысяч илотов на Истмийский перешеек во главе с Павсанием — регентом малолетнего царя Спарты Плистарха.

По словам эфоров, армия лакедемонян уже подходит к Мантинее, в то время как в самой Спарте полным ходом идет мобилизация бесправных крестьян-периэков.

Взаимные обязательства скрепили в храме Афины Меднодомной клятвой в верности договору и проклятием его нарушителю. Афиняне хорошо помнили опоздание спартиатов на битву при Марафоне, хотя не стали упрекать в этом эфоров из дипломатических соображений.

Пени, если до этого дойдет дело, условились внести в казну храма Аполлона Дельфийского. Там же должна храниться мраморная стела с копией соглашения. Плистарх предложил сумму в десять талантов. Аристид вроде бы согласился, но на пиру во дворце царя произнес страшные слова: "священная война"…

Кимон направлялся из Булевтерия в Пританей на общественный обед. Он только что выполнил поручение Аристида, сдав буле отчет о действиях посольства в Спарте. Обычные для такого случая дебаты закончились в пользу послов, поэтому стратег был в хорошем расположении духа.

Даже невежливые толчки плечами, которые он то и дело получал от прохожих, не портили его благодушия.

"Ничего, — думал он, — они же не знают, кто я. В Афинах все граждане равны, и мои успехи на поприще дипломатии не могут служить поводом для спеси. Никто не виноват в том, что сегодня я сам себе прокладываю путь в толпе".

Проходя мимо трехликой гермы на перекрестке, Кимон услышал, как продавец фиников расхваливает свой товар молодым женщинам. Афинянки по очереди надкусывали плод, который он вручил им на пробу, но так и не могли принять решение.

Кимону показалось, что одну из них он где-то видел. Точно: два года назад, Золотая улица, семья эвпатрида на лестнице дворца… Конечно, тогда она была моложе.

Но глаза цвета спелой маслины с легкой тенью кармина, тонкий нос, маленький подбородок остались прежними. Он удивился: вылитая Артемида Браврония с храмового участка-теменоса на Акрополе. Даже хитон священного цвета — шафрановый.

— Сколько? — спросила спутница эвпатридки.

— Дихалк[15] за ксест[16], — бессовестно заявил продавец. — Они у меня как раз кучками разложены.

— Так дорого?

— Время такое! — Лоточнику не нравились привередливые покупательницы. — Мардоний уже у стен Фив. Скоро все финики сожрут персы. Вы бы не капризничали, пока есть что купить.

Женщины молча переглядывались. Они были готовы заплатить запрошенную цену, но грубость продавца их смутила. Кимон подошел к лоточнику.

— Не хами, если не знаешь, с кем разговариваешь, — жестко сказал стратег, глядя наглецу в глаза.

— Мое дело товар продать, — огрызнулся тот. — Мне все равно, кто покупатель.

— А мне — нет! — Закипая, Кимон плотно сжал губы. — Если они без мужчины, это не значит, что за них некому заступиться.

Лоточник побледнел, но позиций не сдавал:

— Назовись, — процедил он с ненавистью.

— Кимон, сын Мильтиада.

Оба имени были у афинян на слуху. Лет десять назад обоих по очереди полоскали в Народном собрании. Папаше пришлось худо — ему присудили неподъемный штраф в пятьдесят талантов. Сынка чуть не отправили в изгнание, но пронесло. Вот тогда его и взял под свое покровительство Аристид.

Продавец сладостей не хотел уступать, хотя и понимал, что уличная ссора ему точно ни к чему. Похоже, этот задира — не то всадник, не то эвпатрид — знает себе цену.

Кимон бросил на лоток дихалк, а потом сгреб лакомство в подставленную служанкой корзину. Но не одну, а сразу две кучки.

— Эй! — взбеленился торговец. — Маловато будет.

— В самый раз, — отрезал Кимон. — Я тебе вот что скажу… Ты, конечно, как свободный гражданин можешь выбирать себе занятие, но где твоя совесть? После Саламина нам позарез нужны гребцы. Тем более что Феми-стокл раздал подряды на постройку новых триер. А ты? Вместо того, чтобы предложить свои руки народу, сшибаешь дихалки мелкой торговлей. Даже продаешь то, что вырастил не сам, а другие. Так еще и цену задираешь… Ты вообще из какого дема?

— Кейриады, — пробормотал лоточник.

И тут же прикусил губу, поняв, что совершил ошибку.

— Это соседний с Пиреем район! — возмутился стратег. — Ваши все давно работают на арсенале и верфях.

Он указал на патрулировавшего Скиронову площадь конного скифа:

— Видишь гиппотоксота? Я, пожалуй, сейчас к нему обращусь, чтобы он отвел тебя в гелиэю. Там тебя присяжные и проверят — гражданин ты или метек. Если метек — я найду твоего покровителя, и мы определим тебя на более полезную для Афин работу. Например, вязать корабельные канаты. А если гражданин, то проверим списки членов фратрии. Последнее время участились случаи получения фальшивого гражданства за взятку…

— Ладно. — Продавец сладостей внезапно сделался покладистым. — Меня все устраивает… Ну, я пошел? — спросил он уже просящим тоном, после чего начал бочком отодвигаться в сторону.

Не ответив, Кимон отвернулся. Посмотрел в темные глаза эвпатридки. Гул толчеи словно стих, пропал, рассеялся… Казалось, на площади стояли только они.

Исодика очнулась после того, как Токсофила дернула ее за край пеплоса.

— Спасибо, — сказала эвпатридка смущенно. — Ты меня уже второй раз спасаешь.

— Ну, сегодня не считается, — улыбнулся Кимон. — На моем месте так поступил бы любой состоятельный человек. Сословную солидарность никто не отменял. Хотя ты сильно рискуешь, расхаживая по ремесленным кварталам только в сопровождении рабыни. Тем более не сняв украшений…

Стратег указал кивком головы на золотую цепочку с подвеской в виде фигурки дельфина на ее шее. Уставившись на ложбинку, он не сразу поднял глаза.