И весь этот демарш проходил под боком у соседей, считающим дедка тронутым на средствах массовой информации. Вот что значит не проявлять достаточной бдительность. А в результате — провокационный выброс на головы горожан. Утешает лишь то, что случилась троцкистская акция после, а не до.

Представить страшно, как бы выглядел гроб с выдающимся строителем коммунизма в газетных ошметках?

Короче говоря, участкового Блинова наградили медалью «За спасение утопающего», а Никитина разжаловали до сержанта. После того случая мой друг к коммуналкам стал относиться со всей ответственностью. И советовал мне тоже не терять бдительности в их закоптелых страстями стенах.

Усилив бдительность, я утопил все хреновинки звонков, чтобы никого не обижать. Перезвон затеялся в коммуне, как на Всенощную.

Как говорится, с праздником Господнем, дорогие товарищи.

Переполох был вызван большой, это правда. Народонаселение решило пожар и надо выносить самое дорогое. Телевизоры. По которым крутили очередную мыльную оперу, где всех героев несло словесным поносом.

Когда все поняли, что пожар отменяется, поспешили вернуться в параллельную действительность и свои конуры, а я остался с самой боевой бабусей, похожей на Красную Шапочку. В сто своих красношапочных годиков.

— Так Матушкина нетуть, сынок, — прошамкала КШ. — На охоте, однако.

— А я из Охотнадзора, однако… — сокрушенно вздохнул я. — Как же так? Штраф должён принять. Не того лося пришиб.

— Сенька малохольный, — отмахнулась КШ. — Он могет.

— А где его хоромы-то?

— Да, туточки, родненькай, — бабулька пачапала к одной из дверей. Заходь, открыто. Сенька на недельу, а пташек кормить надоть.

Я не отказался от приглашения. Переступил порог — и оказался в холостяцкой берлоге. Тахта, шкаф, холодильник, на нем телевизор «Темп». Стол, тяпнутый из общепитовской столовой. Над трюмо — башка лося. С ветвистыми рогами. Как живая. Со смолистыми и удивленными глазищами. Как у топ-модели Наоми Кемпбелл.

На подоконнике (в клетке) чирикали волнистые попугайчики. На стене пласталась шкура некоммуникабельного кабана. Из книг я заметил «Как закалялась сталь», «Грибы России» и «Охотоведение».

И фотографии, как отчет об удачных выстрелах в лесных угодьях. Матушкин и Маслов — с крепенькими и пропитыми ряхами — у поверженной лосиной туши. Победители. А вот сам Маслов, сукин стрелок, целится в невидимую мне жертву.

Именно это фото я и упер, пока бабулька КШ кормила попугаев. Зачем? Что-то на этой поздравительной открытке матушке нашей природы меня смущало. Что? Не мог понять. Замылился глаз. После общения с будущими ослепительными звездами подиума.

— И чего, сынок, нетуть штрафу-то? — поинтересовалась бабуся, перебирая три книги. — У нас народ честной. Хвартира образцого коммунистицкого содержанию, вот.

— Зайду в другой раз, — пообещал я. — А хозяину передайте, мол, приходил инспектор из Охотнадзора Валяйчук.

— Спектор Валяйчук, так-так. Из-под надзору. Ну и ладненько.

На этом я попрощался с бабулькой, не потерявшей за свои сто лет веры в человека. Удивительный народец у нас. Доверчивый, как ребенок. Дурить можно бесконечно. Чем в аккурат и занимаются политики.

А познавательная прогулка мне удалась. И можно было перевести дух. Куда там. Появляется моя младшенькая сестричка, она же госпожа Курье. Значит, есть новости. Какие?

Я без церемоний прыгнул в автомобильную каюту и немедля заявил, что обедать в «Метрополь» не поеду ни за какие коврижки. Анна мило улыбнулась таких жертв не требуется. А в чем тогда дело?

— В муже. Бывшем.

— Не понял?

Повторив улыбку кинодивы Sharon Stone на вручении «Оскара», Анька рассказала вкратце о своей напряженной коммерческой деятельности в каменных джунглях оf America. Семейно-бытовая жизнь с компьютерным магнатом Роби Курье ей не удалась, а вот коммерция… Слава Богу!.. Тем более при разделе имущества наша простая советская девушка оторвала лакомый кус из империи супруга. Больше половины. Как это ей удалось история скромно умалчивает.

— Бедный Роби, — на это сказал я. — Нашел с кем связать свою судьбу. Наши тетки, как матрешки — без дна.

— Тьфу, противный, — прервала Анна ударом батистовой перчаткой по моему носу. — Нет, чтобы сестренку пожалеть.

— Я тебя жалею, но Роби больше, — вздохнул я. — Хотя он принципиально неправ. Зачем устраивать вендетту?

— Нервы, братик, нервы.

— Анна, не темни, — прочувствованно проговорил я. — Ситуация выходит из-под контроля.

Моя сестра пыхнула сигаретным облачком и, предупредив, что её информация сугубо конфиденциальная, поведала о самом страшном грехе бывшего супружника.

Признаюсь, приготовился услышать такое… И что же? Тьфу, какая гадость. Это я про законы, ломающие человеческие судьбы. С помощью нежной коленки американской Фемиды.

В чем же дело? Все просто — доверчивый Роби, обученный предприимчивой russian супругой, укрыл от налога миллионов пятьдесят. Как такая великолепная идея не пришла ему самому в голову, он долго не мог понять. А когда понял, что можно не платить и припиваючи жить, то без лишних угрызений совести занялся расширением своего бизнеса. Что такое пятьдесят миллионов долларов в масштабе USA? Копейки. Хотя закон суров, как русская зима, и за подобное скрытие подати судят похлеще, чем за преднамеренное убийство. Мир чистогана — у них все, как не у людей.

Одним словом, компьютерная империя Курье расцветала душистой орхидеей летней ночью, да случился семейный раздрай. От дурных денег Роби начал жмотничать и не давать женушки на карманные расходы. Придурок империалистический, он лопухнулся, не зная сложного менталитета russian baba, которая с молоком матери приучена командовать химическим производством, входить в горящие избы и задерживать броском своего тела таксо на столичных улицах. — в полночь.

Возникла война двух систем — ихней и нашей. Победила наша. По объективным причинам. Анна пользовалась системой залпового огня «Шилка», поражая одним махом все площади врага, отбивающегося с адвокатами только буквой закона.

В конце концов бывшая половина пригрозила заложить Фемиде быль о центах, укрытых от североамериканского народа. А это подобно смерти. Моральной. Для гражданина USA. Плюс сто двадцать лет тюрьмы. За ложь. И не это страшно: параша за океаном — рай на небесах; угнетает, повторю, мучительный стыд перед всей нацией.

Не законы — варварство. Инквизиция ХХ века. Вот почему наша система без труда победила — победила буквоедов.

Впрочем, Роби не зря прошел ускоренную подготовку по методу небезызвестного комбинатора в апельсиновых (по цвету) башмаках и кое-чему нахватался от благоверной.

И решил воплотить в жизнь главный принцип, прошу прощения, тоталитаризма: нет человека — нет и проблемы. И ничего не удумал лучшего, как заслать киллера япона мать в город-герой Moscow, насмотревшись криминальной хроники, где работа советской (б) милиции критиковалась немилосердно.

Занервничал капиталист от мысли, что его пленительный противник убыл в белокаменную с целью разоблачения грешков. Перед всей мировой общественностью. И обмишурился. По причинам известным.

— А не повторит ли он попытку? — поинтересовался я.

— Не-а, — усмехнулась сестричка. — Я его предупредила, ещё что-то подобное и все бумаги всплывут, как трупы…

— … на реке жизни, — романтично заметил я. И удивился. — Как же вы, мадам, не предусмотрели подобный ход развития?

— А черт его знает, — передернула плечами. — Что-то с Роби случилось?

— Не ваше ли это влияние, мадам Курье?

— Может быть, — засмеялась. — В мужика превращается компьютерный червяк.

— Во! Насчет писюка, — вспомнил я. — Есть работа.

— Работа?

— Ты же у нас, кажется, спец по этим ящикам. Помоги моему бойцу с крекером.

— Ломать — не строить, — прищурилась недобро. — И что будем ломать?

— Банковскую систему.

— Это можно, — засмеялась Анна, и мы начали выбираться из авто.