– Плохо? Мне тоже, – голос Маслова вырвал меня из пылающего гнева в безысходную реальность. – Моя дочь умерла не так, как они, но от этого мне не легче.

Дочь? У него была дочь! Я не знаю, что стало большем шоком для меня: признание Маслова или то, что моя рука держала заключение хирурга. То самое заключение, которое должен был привезти Шумский после вскрытия Тоси. Причиной смерти девочки стала асфиксия. Никаких прижизненных повреждений на теле ребёнка не было. Все семь жертв убийцы были подвержены пыткам: систематическое избиение чем-то похожим на ремень, долгое стояние на коленках на соли, кожа на локтях содрана из-за упора на локтевые суставы, скорее всего, во время чудовищного наказания. Из заключения патологоанатома желудки девочек были пусты, из чего следует, что всё время, которое они находились у Зверя, их не кормили. В лёгких вода с частицами грязи. Незадолго до смерти жертв топили. На телах Галины Волошиной и Алевтины Егоровой были следы попыток сексуального насилия, но, так как жертвы были слишком малы, у чудовища ничего не получилось. Впоследствии эта тварь ограничилась мастурбацией. Его возбуждала смерть и он изливался на тела уже убитых им детей.

Комок тошноты подкатил к самому горлу, сдавив его. Графина с водой на столе, как назло, не оказалось (не успела поставить, да и не думала вовсе, что он мне может так экстренно понадобиться). Схватив бутылку, я влила в себя остатки водки. Из-за дурноты даже не почувствовала её горечи. Она безвкусной жидкостью стекла в мой желудок, резко ударив по ногам, но оставив голову абсолютно ясной и ещё больше раздразнив рвотный рефлекс. Заключение по Тосе я так и не смогла дочитать. Держала в руках этот листок, а глаза бегали то на пляшущие буквы, то на Маслова. Видя, что я медлю, Семён Аркадьевич сам дословно, будто выучив наизусть, озвучил отчёт Бурака. Девочку просто задушили. Но душили с такой злостью, что сместили шейные позвонки. На почерк Зверя это убийство не было похоже. Тосю убил кто-то другой. И этот «Кто-То Другой» надеялся, что эту смерть спишут на маньяка.

– Детей убивает слабый. Такой слабый, что с первого раза убить не может. Тварь! Сил не хватает. А Тосю мою, – Маслов замолчал и растерянно уставился на пустую бутылку. – Водки не хватит, чтобы до беспамятства, до потери пульса… Сдохнуть хочу, – выдохнул он.

Убить ребенка… с какой целью? Зачем? Я не могла понять ни Зверя, для которого дети были предметом реализации своих страшных фантазий, ни убийцу Тоси, который явно мстил девочке за чьи-то грехи. И только одно мне стало ясно, как божий день, убийцу восьмой жертвы я найду, когда распутаю похотливый клубок в семействе Лясиных. Вот со Зверем всё сложнее. Единственная зацепка и та косвенная. Дело Тоси хоть и поражает своей циничной жестокостью, но имеет вполне бытовое происхождение: гулящая мамаша водила за нос сразу нескольких мужиков, рассказывая каждому сказку об отцовстве. У кого-то из счастливых или не очень отцов сдали нервы. Убивая ребёнка, эта мразь хотела наказать блудливую мать. Как не прискорбно это осознавать, но таких случаев в нашей жизни сотни. За грехи родителей отвечают дети.

Вопрос об отцовстве всё ещё оставался открытый и я поинтересовалась у Маслова почему он так уверен, что Тося была его дочерью.

– Всё равно ж узнаешь, морда твоя лисья, или уже знаешь, – пробурчал Семён Аркадьевич.

Изливать душу он мне, конечно, не планировал, и оскорбление «лисья морда» было брошено, чтобы лишний раз сделать акцент, что его визит скорее вынужденная мера, чем искреннее желание помочь в расследовании. Ко мне, кстати, Маслов относился ни как к своему коллеге, а как к обычной недалекой бабенке, никогда не упуская возможности напомнить о наших гендерных различиях. Но я не в обиде. Просто мужик он такой был. Тяжёлый. Иногда мне казалось, что Маслов и сам себя до конца не понимал. Вроде был наглым хамлом, а порой его поступки на рыцаря в сияющих доспехах тянули.

– Кое-что знаю, – подтвердила я его догадку и аккуратно, будто это сама Тося в моих руках, положила на стол заключение по её вскрытию, приготовившись выслушивать исповедь своего ночного гостя.

– Приехал на свадьбу к Жорке. По дороге зашёл в магазин за водкой, а тут она навстречу. Красивая. Вот как током шибануло. Я к ней, а она от ворот поворот. Мол, идите куда шли, товарищ капитан. А я всё равно за ней, как кот за мышью. До самого дома проводил, а во дворе меня уже брательник встретил. «Сема, а что это ты за моей невестой увязался?», – шутит Жорка. «Так девка красивая! Украдут ещё. Вот я и украду! – отшутился я, а у самого на душе аж засвербело. Стою, шучу с братом и на неё поглядываю. Не, не поглядываю, – задохнулся он, вспоминая тот день, – глазами жру. Хочу так, что в башке мутится. Свадьбу отыграли, брату весело, а меня коробит. Сюда из Минска перевёлся. Ради неё в эту срань на болоте, – Маслов говорит, а у самого глаза в упор на бутылку смотрят. Была бы ещё одна, залпом всю бы выпил. Вот так глаза горели. Не алкаш, а ломало его тогда не по-детски. – Думал: пусть не моя, пусть не потрогаю, зато хоть видеть буду каждый день. Тебе, Лисовская, этого не понять. Ты баба. Не понять, как от желания скулы сводит, огнём всё горит. Хочется схватить, сжать так сильно, чтобы прям кости хрустели и …, – он резко замолчал, метнув уже злой взгляд на меня. Слава богу, такого желания в его глазах я не увидела, а то бы пришлось стрелять. – Баба, что с тобой говорить. В общем, раз пришёл, а Настя в синяках. Брательник мой пьяный приложился. Потом я к нему приложился, – опустил он глаза.

Вот здесь я и поняла от чего первый муж Насти умер. Маслов помог ему скоропостижно скончаться, а патологоанатом скрыл правду. За что потом и поплатился свободой и, как стало известно чуть позже, жизнью. Порезали его на этапе.

– Пьяный упал в погреб и свернул себе шею, – для порядка уточнил причину смерти любовник молодой вдовы. – Как я её тогда … любил. Брат мёртвый валяется, а я её … . Кричит, извивается, руками бьётся, но отвечает. Моя Тося. Тогда вот… тогда.

Наверное, со мной что-то не так. Но Маслова я не смогла осуждать за нездоровую любовь к жене троюродного брата даже после его признания, что первую брачную ночь Настя провела с ним, а не с пьяным мужем. Брат Маслова ужрался до поросячьего визга, дополз до постели и отключился. Молодая жена в расстроенных чувствах плакала в саду, куда вышел покурить новоиспеченный родственник. Как говорится: утешили друг друга.

Любовь? Да, какая к черту любовь! Похоть. У одного стояло в штанах, подпирая подбородок до самого потолка, у другой мозги с причинным местом не в ладах были. Со слов Маслова, Настя давала, потом каялась. Совесть у неё видите ли просыпалась. Мучила она мужиков, чуть ли лбами не сталкивая. После смерти Жоры замуж за любовника не пошла. С пузом не пошла! Всё говорила, что люди скажут и так на них косо смотрят. А тут, как снег на голову, за Лясина выскочила. Бедолага Маслов чуть на себя руки не наложил от такой новости. Поехал в Минск к матери. Приезжает, а любимая снова мужняя жена. Месяц беспробудно пил, горе заливая, пока Настя сама не пришла на правах родственницы пожурить запойного дядю-папу будущего ребёнка. Пожурила, хвостом махнула, сказав, что дурак Лясин на их отношения никак не повлияет, ведь любит-то она только Семочку. Мишка, и вправду, долгие пять лет никак не влиял на их отношения. Ходил с придурковатой улыбкой, цепляясь за косяки ветвистыми рогами. Дурачок верил Насте, а Маслов бесился: баба вроде его и не его. Вот тут и начиналось самое интересное. То ли Лясин прозрел, то ли Настя утихомирилась, но несколько месяцев назад их встречи сошли на нет. И на разговор пылкая любовница не шла, кормя Маслова завтраками. У заброшенного любовника слетела крыша, снова водка, снова запой, и, как назло, Жанна под руку попалась.

– Ну и чего ты к девке полез? – прервала я вопросом историю безумной любви запойного коллеги.

– А не хер было жопой вилять, – мигом оправдался он. – Я бухой, а эта толстозадая в кабинет пришла, бумаги какие-то принесла. Рассыпала всё, нагнулась собирать. Вот я и не сдержался. Потом этот благородный хрен Шумский влетел. Он тоже хорош! Баб, как курей петух топчет, и меня ещё учить вздумал. Мне, Алеся Яновна, – протянул он моё имя, будто веревку, – начхать на мнение других людей. Я тварь живущая среди таких же тварей и мне никого не жалко. Было не жалко, а теперь… теперь …