В доме фоном ворчал телевизор. К нему настолько привыкли, что уже не воспринимали как помеху. Просто часть окружающего шума, птицы на улице громче орут.

Нора не сразу поняла, что именно привлекло её внимание. Старая улица, старые дома, с этого начался очередной сюжет в новостях. Ведущая несмело подходила к месту у неё за спиной. На маленьком экране Нора сразу заметила аккуратные ботинки, часть которых утопала в стене. В старой стене панельного дома. Выпуск резко прервали, запустив рекламный блок. Нора схватила телефон и полезла в интернет.

Да, тот опрятный молодой человек из электрички. Те самые ботинки. Даже место то самое, рядом видно станцию. Фотографии и публикации быстро исчезали с новостных порталов, и Нора с трудом нашла кадр, где всё видно.

Тело торчало из стены так, будто это был не старый бетон, а снег, в который легко затолкнуть что угодно. Голова незнакомца упала на грудь, рубашка окрасилась бурым. Одна рука вцепилась в стену, будто пыталась вытащить тело, другая безвольно повисла. Нора в ужасе смотрела на фото и не могла оторваться от экрана телефона. Было ещё что-то, что цепляло внимание, но об этом в публикации не написали ни слова – у молодого человека было три ноги.

Фотографию тоже удалили, но Нора успела сделать скриншот. Увиденное пугало, и хотелось снова и снова возвращаться к фотографии, чтобы получше рассмотреть каждый её пиксель. Странное, извращённое желание пугать себя снова и снова.

– Что-то случилось? – Бабушка всегда чувствовала, когда менялось настроение у домашних.

– Страшное в новостях увидела.

Бабушка посмотрела на экран телевизора, взяла пульт и переключила на программу про сад и огород.

– Я тебе всегда говорю: страшные новости остаются в городе, – напомнила она и ушла.

Нора кивнула:

– Страшные новости остаются в городе и в моей голове.

Брют терпеть не мог Явный мир. Это ощущение связанных рук, ограничений и правил. Ощущение, что мог бы делать больше, но сам мир сопротивляется и не даёт пойти вразнос. Ощущение, будто не можешь сказать сверх того, что тебе разрешили. После Лада это чувствовалось особенно остро.

И именно в Явном мире произошло второе убийство. Конечно, можно было оставить всё на местных. Но убийца решил поиздеваться над Стражей. Затолкал несчастного в стену, да так, что обычные криминалисты не готовы были близко подходить к телу.

Скат Иваныч послал зама, чтобы тот разобрался. Следом увязался Глеб.

– Прикольно, Стража может свободно по мирам скакать, – радовался стажёр.

– Не свободно, а соблюдая правила, – осадил его Брют. – Здесь рамок больше, чем на входе в правительственное здание. И возможностей в разы меньше.

Глеб его ворчание пропустил мимо ушей.

– Здесь сильнее ощущение вещественности. – Стажёр закрыл глаза, подставляя лицо солнцу.

– Ты работать пришёл или загорать? – возмутился Брют. – Вещественность ему подавайте. Здесь не вещественности больше, а ограничений и правил. Всё настолько в границах твоей вещественности живёт, что, даже если очень захочется, ты не сможешь сделать и половины того, что проворачиваешь в Ладу.

Глеб махнул на это рукой и пошёл к дому. Вокруг успели оградить всё высоким забором и разогнать зевак.

– Волчков и Зябликов весь день интернет чистят, – продолжал хмуриться Брют. – В Ладу можно было сразу взгляд отвести, и ничего бы никуда не просочилось. А тут такая морока с любым заклинанием и сто условий.

– Мне кажется, ты драматизируешь. – Глеб выразительно посмотрел на какого-то зеваку, и тот поспешил ретироваться.

– Ладно, отвод глаз – это плохой пример, – согласился Брют. – Но поверь мне, то, что прокатывает в Ладу, тут не работает и наполовину.

– Что, например?

Брют огляделся, взгляд упал на тело, безвольно свисающее из стены.

– У всяких-разных здесь нет тела, – нашёл он наконец, что сказать. – Они всегда используют тела других, а образы свои строят на подсознании. И то, что ты видел вчера в городе, тут вообще никогда бы не случилось.

– Хорошо, – не стал спорить Глеб. – А как объяснить вот это?

Стажёр подошёл ближе и попробовал потянуть ткань из бетона. Нитки затрещали и оторвались.

– Не знаю, – начал было Брют, но Глеб его перебил:

– Такое ощущение, что внутри стены ничего нет. Всё, что мы видим, – снаружи.

– Чего? – не понял зам.

– Смотри, если бы ткань была внутри бетона, то край посыпался бы, часть ниток бы вылезла и мы увидели бы, что там дальше что-то осталось. Но…

Глеб потянул снова, и кусок рубашки остался в руке. Решил проверить на выглядывающем из стены ботинке, схватился за подошву, и в руке остался носок от обуви. Оттуда выпало несколько костей, завёрнутых в тряпку.

Брют понял, что хотел показать стажёр, взял тело и резко сдёрнул со стены. Абсолютно гладкая стена панельного дома, без трещин и изъянов. И половина тела на земле.

– Вариантов два. – Брют присел на корточки возле останков. – То, что было в стене, стало стеной.

– А второй – из стены сделали портал, – догадался Глеб.

Брют сморщился. Он рассматривал этот вариант, но тот нарушал правила перехода из Яви в Лад. Не было никаких дверей или окон, которые можно было использовать под портал. Если только кто-то не нарисовал перед этим фальшдверь.

Но следов от краски или мела Брют не нашёл. Первый вариант его тоже не устраивал. Он требовал времени, причём не одной минуты, а целой недели, чтобы заменить живые клетки бетоном.

Глеб стоял рядом и смотрел на то, что осталось от мужчины. После того как его оторвали от стены, тело начало разрушаться. Осыпались одежда, плоть, кости.

– Он, кажется, был не один, – сказал стажёр.

Брют тоже посмотрел на погибшего:

– Ходил в компании всякого-разного.

– Да, разрушается не как обычный человек.

Брют согласно кивнул.

– У меня ещё вопрос. – Глеб осмотрелся по сторонам.

– Какой?

– А Волчков и Зябликов почему с нами не пошли? Разве можно влиять на то, что здесь происходит, из Лада?

– Можно. – Брют закатил глаза. – А ребята в Явь пройти не могут.

– Почему?

– Ты каким образом вообще в Стражу попал?

Глеб насупился. За всё время, что он работал в Страже, Волчкова и Зябликова он видел ровно один раз, и то мельком. Эти двое всегда приходили вместе, исчезали тоже вместе. Никогда ни с кем не разговаривали, и их буквально ненавидели всякие-разные.

– О, я понял!

– Удиви меня.

– Они пограничники! Ну, в смысле люди, которые потеряли часть себя, но их что-то держит ещё в жизни.

– Да, в данном случае Стража.

– Но зачем? Если они жить не хотят.

Брют устало потёр глаза:

– Страже нужны и такие тоже.

– Зачем?

– И всё-таки, каким образом ты попал в Стражу?

Глеб благоразумно умолк. Стража приняла его за чутьё, за желание жить. А он, в свою очередь, обещал учиться, становиться сильнее. Брют прекрасно это знал, но не мог перестать беситься после каждого наивного, по его мнению, вопроса.

– А Скат Иваныч в Яви бывал?

– Откуда я знаю? Он недавно над нами начальствует.

На этот раз дорога была другая. Машина старая, на приборной панели качала головой облезлая собачка. Сцепление выжималось со скрежетом, передачи переключались через усилие. Но машина гнала по городу. Гнала, несмотря на светофоры, знаки и пешеходов. Ей повезло на первом перекрёстке: проскочила прямо перед носом автобуса, под его оглушительный сигнал. Повезло на светофоре, машины ещё не успели тронуться с места, когда старая колымага пролетела на красный. Должно было повезти и в третий раз, но реальность оказалась куда более жестокой. На переходе стояла женщина с большим животом. Машина вылетела из-за угла и забрала её жизнь. Даже не затормозила, чтобы посмотреть, помочь. Улетела прочь. Женщина осталась лежать, окружённая охающими прохожими. За их спинами маячила чёрная фигура.