Прямо – четыре ряда до берёзы. Потом пройти половину пути и попасть на дорожку до старой части погоста. Макса похоронили рядом с отцом…

Лера знала связанную с папой семейную историю. Хотя самоубийц не хоронят вместе со всеми, но маме тогда удалось приписать ему психическое расстройство, и для него сделали исключение. Он и правда был болен. Лера этого не помнила, но рассказов родственников достаточно, чтобы не сомневаться. Рассказывали, как он нагишом бегал по городу и как милиция нашла его спящим на кладбище. А сколько раз папу привлекали за хулиганство, хотя, как говорила мама, ни хулиганом, ни дебоширом он не был. Потом его отправили вместо тюрьмы в психиатрическую больницу. Там, казалось, вылечили, но после рождения Леры всё началось заново… И закончилось страшной бедой. А теперь уже нет с ними и Макса…

Одна из родственниц тогда его на похоронах сказала, глядя на маму и Леру:

«Вот теперь мальчишки и девчонки по разную сторону стекла»! После этих слов стало страшно неуютно. Как будто и правда, мир живых и мертвых разделяет лишь тонкое стекло, по которому мы ходим. Одно неаккуратное движение – провалишься туда, в мир мёртвых…

Задумавшись, она не заметила, как оказалась у знакомой оградки:

– Ну, здравствуй, брат!

Голос девушки дрогнул, в глазах показались слёзы.

На могилке было убрано, пёстрой кучкой лежали конфетки, и даже печенье ещё не растащили птицы. Снег вокруг вытоптан, дорожка расчищена.

Кладбище выглядело пустынным, только неподалёку, через несколько могилок, убиралась маленькая сухонькая старушка, поднимая в воздух целый ворох искристого снега.

Вчитавшись в скупые строчки на памятнике, девушка с сожалением воскликнула:

– Надо же! Я опоздала на три дня! – Теперь понятно, почему здесь так прибрано! Мама! Пять лет со дня смерти Макса…

Стало неприятно и обидно, оттого что мама даже не позвала её. Хотя, наверное, ничего удивительного, ведь после похорон Лера была на кладбище только один раз. Да и последний год с мамой общалась по телефону очень редко. Почувствовала укол совести, стало стыдно. И за кладбище, и за маму, и за то, что не приезжала… По щеке сползла холодная слезинка. Сейчас Лере хотелось сделать хоть что-нибудь, лишь бы унять эту обиду и боль внутри…

Девушка заглянула за памятник в поисках чего-то. Обычно там хранили инвентарь. Она не ошиблась: небольшая лопатка была аккуратно спрятана в пакете. Лера стала расчищать ею и без того чистую дорожку, откапывать из снега столбики оградки. Теперь уже слезы катились ручьём…

– Эй! Девочка! – окликнул её кто-то.

Лера оглянулась. Кроме крохотной старушки в десятке метров от неё, больше – никого. В глазах вдруг зарябило и замерцало. Наверное, это из-за слёз и яркого солнца. Девушка потерла глаза.

– Что такое, бабушка? Помощь нужна? – откликнулась она.

– Да, да, нужна! – как-то слишком радостно донеслось в ответ. – Лопату возьми!

Лера двинулась на голос; глаза всё ещё сильно слезились.

– Чего, бабуль? – спросила она, дойдя до нужного места, и успела разглядеть странную картину: сухонькая старушка в старом тулупе и серой кружевной шали забралась с ногами на тонкую, покосившуюся и изрядно прогнившую лавочку. Руки в толстых варежках сжимали веник. Видимо, он и поднимал столько снега в воздух.

Сама могилка с покосившимся крестом, без фотографии, на ржавой табличке еле заметные буквы. А оградка настолько крохотная, что вдвоём тесно стоять.

– Погребёшь маленько, а? Снега вон уже по пояс, срамно перед людьми-то. Видишь, я сама-то не достаю! – на этих словах бабуля, стоя на лавочке, снова принялась махать веником. В воздух взлетел снежный вихрь.

– Стой, стой! Ты нас вдвоём заметёшь! Сейчас раскидаю! – замахала руками девушка и подумала: «Сумасшедшая, слезла б с лавки хотя бы!»

Но спорить было себе дороже, да и дела тут минут на десять. Представив, как из-за её долгого отсутствия может разозлиться Эд, она взялась за работу.

– Ох, как хорошо, что ты мне тут попалась, а то совсем помочь некому. Дед помер, его на другую сторону погоста увезли. Тесно тут, видишь ли! А чего лучше: тесно или с чужими людьми? Вот и я думаю, не зря ж говорят: «В тесноте, да не в обиде». Сестрица ходила, помогала, да сейчас уже, клюшка старая, в зеркало себя не узнаёт. Уж и срок её почти вышел, скоро повидаемся. Деток-то не нажили. Знаешь, как страшно без деток? Вроде жили себе, а вот, оказывается, и помочь некому потом. У тебя вот деток пока нет, а будут. Хорошо тебе – помогать будут, – старушка суетилась и всё говорила, говорила… Поначалу Лера пыталась ей отвечать, но заметила, что та её не слышит, и продолжила работать молча.

Скоро внутри оградки стало чисто, насколько это возможно, но руки у девушки совсем заледенели. Лера дышала на замёрзшие пальцы, но теплее не становилось.

Видя, что Лера собирается уходить, старушка слезла с лавки.

– Хорошая ты девка! Молодая, правда. Молодость – это хорошо, но молодость в горизонт смотрит, а под ногами своими ничего не замечает. Поэтому к старости и гнёт крючком – смотри, мол, изучай. Нужное-то оно всё перед носом.

Лера поймала себя на мысли, что ей уже порядком надоело слушать болтливую старушку, но развернуться и уйти было как-то неловко:

– Всё, бабуль, убралась. Пойду, ждут меня. Здоровья тебе!

Старуха вдруг закатилась долгим скрипучим смехом. Несколько птиц снялись с веток и, уронив снег, разлетелись

– Ох, повеселила, ох, давно я так не смеялась! Ты прямо, как Макс, даром что сестра. Он тоже, как что ляпнет, хоть стой, хоть падай.

Лера почувствовала, как холодок пробежал по позвоночнику:

– Вы… знали моего брата?

– Конечно, мы ж соседи, как не знать-то? – вскинула руки старушка, как будто Лерин вопрос был глупым.

Девушка нахмурилась: она не могла вспомнить эту странную бабку, хотя в подъезде помнила каждого жильца, да и почти всех в своём доме знала.

– Я вот вас не помню, бабушка, – покачала головой Лера.

– Конечно, не помнишь. Когда я померла, за годочек до отца твоего, ты маленькая была. Правильно сделали, что его к нам поселили, не самоубийца он, затащили его в петлю. Жалко мужика, был как ты: глаза, что скрыто, видели, да уши шёпот слышали. Макс-то, конечно, посильнее был бы, мужик всё-таки, куда нам, бабам…

Дальше Лера уже не слышала – она развернулась и побежала, бросив лопату прямо там. Дыхание сбивалось, пот катился по вискам, а в ушах стучало. Казалось, что если она остановится, то эта сумасшедшая старуха её догонит. Разум подсказывал: оглянись да посмотри – вряд ли она смогла бы бежать так быстро! Но кто их, сумасшедших, знает…

Ближе к воротам в боку невыносимо закололо, пришлось перейти на быстрый шаг.

– Ты чего, привидение что ли увидела? – удивился Эд, глядя на запыхавшуюся девушку.

– Давай быстрее уедем отсюда! Я тебе всё расскажу по пути, – торопила Лера. Эд больше не спрашивал и завёл машину.

Когда погост растаял вдали, а дыхание выровнялось, оказалось, сложить произошедшее в логический рассказ стало ещё сложнее.

– Я брата зашла проведать. Оказывается что три дня назад было пять лет со дня его смерти… Там бабушка была – через пару могил. Попросила помочь убраться…

– И что? Ты пошла? – спросил Эд как-то зло.

– Ну, да. Она же старенькая, ей тяжело, – ответила Лера чуть растерянно. – Да и работы там на пять минут – оградка-то крохотная, два шага в одну сторону и два в другую. Я таких и не видела. А снега по колено намело, видно, некому помогать старушке.

Эта картина снова встала у Леры перед глазами: глубокий снег до самой лавочки и ни единого следа… Старушка с веником… Не прилетела же она на эту лавочку?!

– Ле-ер? Что дальше? Ты бежала, потому что помогла старушке снег грести? – вывел её из задумчивости Эд.

– Я не знаю, как тебе объяснить… Она говорила, как все бабушки, про родню свою, про то, что детей нет, а потом вдруг- про Макса! Сказала, что соседка и знает его, но я её совсем не помню. Мне кажется, она нездорова. Увидела, что я на его могиле была, вот и придумала всё это. А эти сумасшедшие, не знаешь, что и ожидать от них. Вдруг она ножик там припрятала или ещё чего.