Явышла из коридора, мокрая и шатающаяся. Трижды меня вырвало от зрелища особо отвратительных останков. Я всегда искренне ненавидела школьные сточные трубы, шумные распылители, вообще все механизмы, созданные для уборки за злыднями, которые пожирали нас. Теперь я по ним скучала. Море гнили, оставшееся после чреворота, могло вечно плескаться здесь. Ручейки мерзости стекали обратно в главный коридор, оставляя на полу тонкие липкие полосы.

Я долго брела вдоль них, едва переставляя ноги, когда бедная Моя Прелесть, которую во все это втянули и которая дрожала, сидя в кармане, наконец высунула нос и запищала; тогда я поняла, что никуда не выберусь – я потратила уже вдвое больше времени, чем когда мы шли по коридору вместе с Элфи.

Я остановилась и задумалась. На мне по-прежнему был разделитель, но до сих пор я не взяла ни капли маны. Мое новое смертоносное заклинание оказалось высокоэффективным. Я могла убить хоть десять чреворотов! Зато на ум не приходило ни одного простенького заклинания поиска, кроме детского стишка, которому мама научила меня в пятилетнем возрасте: «Из леса, из оврага долой, вовремя к обеду домой». Этот утонченный образчик высокой поэзии прекрасно помогал вернуться в юрту к обеду, но, увы, вряд ли совладал бы с чарами, предназначенными сбивать с толку и запутывать. Возможно, защитные чары анклава заодно мешали мне собраться с мыслями.

К счастью, у меня остался один совсем простой способ. Я убила чреворота и рассчитывала получить награду.

– Элфи, я заблудилась, выведи меня отсюда, блин, – громко сказала я, потянув за нить, которую он сам мне вручил, и спустя минуту где-то впереди его голос неуверенно позвал:

– Эль?

Он вышел из темноты в нескольких шагах от меня и осторожно двинулся по коридору, лавируя среди вонючих луж. Вместе с ним появилась Лизель; оба уставились на меня, и на лице Элфи отразился почти комический ужас. Я понятия не имела, на что похожа, да и не хотела этого знать; я бы предпочла не краткую сводку, а душ, причем немедленно. Хорошо, что Лизель не стала спрашивать разрешения – она просто произнесла заклинание на немецком, звучащее весьма настойчиво. Вполне возможно, оно означало «о боже, ну-ка немедленно приведи себя в порядок». Заклинание подхватило меня и крепко встряхнуло. После этого я почувствовала себя выколоченным ковриком, но, в общем, даже не возражала: ура, я стала чистой. По крайней мере, снаружи.

– Что ты… – машинально начал Элфи, но на половине фразы решил не выяснять. – Он… ты…

– Он мертв, – коротко сказала я, подводя конец всем дискуссиям. – Прибирайтесь сами.

Элфи несколько секунд смотрел на меня, а затем до него дошло, что чреворот убит, что он по-прежнему член анклава и – да, что его отец будет жить, вместо того чтобы навеки сгинуть в брюхе чудовища. Тогда Элфи издал тяжелый, полный облегчения вздох, зажал рот ладонью и отвернулся, отчаянно борясь со слезами, хотя ему наверняка очень хотелось разрыдаться. Несколько слезинок все-таки пролилось.

Лизель явно подмывало сказать ему «Соберись, тряпка», но она удержалась – с ее стороны это было огромное усилие. Я понятия не имела, отчего Элфи связался с человеком, откровенно считающим его худо-бедно подходящим сырьем, из которого можно вылепить нечто приличное, – и еще меньше понимала, отчего Лизель так упорно за ним охотилась. Она выпустилась с отличием и не была обязана спать с Элфи, чтобы получить место в лондонском анклаве – и даже через постель она не получила бы места, если бы выпустилась не с отличием! Иными словами, решение она приняла добровольно.

– Пошли, – сказала мне Лизель. – Совет захочет тебя поблагодарить.

Иными словами, она собиралась отвести меня вниз и торжественно представить совету, не забыв щегольнуть собственной гениальностью. Но я не была обязана соглашаться:

– Спасибо, но нет. Я не проведу здесь больше ни минуты. Покажите, где выход.

Элфи слегка дернулся – моя настойчивость была сродни рывку поводка – и кивнул:

– Конечно, Эль… пойдем в сад. Кажется, тебе надо подышать свежим воздухом.

Говорил он искренне, но, безусловно, скоро должен был пожалеть о своем обещании. Судя по мрачному виду Лизель, она уже об этом жалела. Наверное, чувствовала себя ястребом, который едва успел поймать рыбу, как с неба камнем упал огромный орел и выхватил добычу прямо из-под носа. Не повезло девочке. Но я ей ничуть не сочувствовала. Я бы наверняка передумала через пару дней, если бы не сумела избавиться от Элфи, но только не сейчас.

Лизель была не из тех, кто бьется головой о стену; она повернулась к Элфи и сказала, хоть и не очень любезно:

– Выведи ее. Я сообщу остальным. – Решив извлечь из ситуации максимум, она зашагала по коридору.

Элфи повел меня в другую сторону и свернул в первый же коридор – к счастью, не тот, где по-прежнему истлевали останки чреворота. Почти сразу он распахнул дверь в сад, как окруженная золотым сиянием Беатриче открыла для Данте двери в рай, оставив бедного обреченного Вергилия позади.

Элфи тоже не ворчал, хотя я, образно говоря, вонзила ему шпоры в бока. Он отвел меня туда, где водопад лился мощным серебристым потоком через край очередной террасы; я подставила руки, набрала воды, умылась, прижала прохладные ладони к щекам и постояла так, пока меня не перестало мутить. Я достала из кармана Мою Прелесть, посадила ее на край маленького углубления в камне, наполненного чистой водой, и она искупалась. Мне хотелось последовать ее примеру.

Убийство чреворота не исправило ущерба, нанесенного анклаву – я по-прежнему чувствовала, как под ногами колышется мана, и разделитель прекрасно передавал это ощущение. Но, избавившись от твари, я развязала руки всем волшебникам, которые до тех пор отчаянно отбивались, и они сразу же взялись за работу. Прямо у меня на глазах лампы загорелись ярче – в несколько приемов, словно кто-то подергал выключатель туда-сюда; терраса стала прочнее. Уже не было ощущения, что сад вот-вот скроется под водой. Казалось, впрочем, что я сижу за столом, у которого одна ножка короче других – облокачиваться нельзя, чтобы стол не опрокинулся, но все-таки он стоит, и целая бригада рабочих трудится над починкой.

Элфи тем временем налил мне попить из серебряного кувшина вроде того, что я видела сверху, сквозь заросли. Значит, эти чары тоже заработали. Хоть я и не хотела ничего брать в рот, от одного лишь легкого сладковатого запаха мне полегчало. Поэтому я осторожно сделала глоточек, который тут же избавил меня от привкуса тошноты и позволил глубоко вдохнуть. Я и не догадывалась, как нуждалась в этом.

Я допила остаток маленькими глотками, наслаждаясь каждым и угощая Мою Прелесть каплями с кончика пальца; допив, я почти успокоилась. Не то чтобы успокоилась по-настоящему – просто расслабилась. Я четыре года не могла толком расслабиться. Даже мамино заклинание не справлялось с моими нервами. Конечно, мама бы сказала, что месяц в лесу – куда более подходящий способ обрести спокойствие, но я находилась в лондонском анклаве, занималась истреблением чудовищ и наслаждалась охватившей меня безмятежностью. Ужас отступил.

Элфи сидел на полированном, самом обычном на вид деревянном табурете, удобном, как кресло, и с тревогой изучал меня. Наверное, он гадал, что я намерена делать с поводком, который он сам мне вручил. Поэтому, когда Элфи, неопределенно помахав рукой, тихо сказал: «Эль, прости, все случилось так внезапно, мы вывалились прямо посреди этого хаоса», я цинично принялась ждать, когда же он попросит меня избавить его от клятвы, и страшно удивилась, услышав:

– Я даже не спросил про Ориона.

У меня возникло ощущение, что я ломлюсь в открытую дверь.

– Я знаю, что вам почти удалось выбраться, – продолжал Элфи, пока я сидела, цепляясь за остатки безмятежности, вместо того чтобы зарыдать или в гневе обрушиться на него – да как он смел сожалеть об Орионе, как смел быть первым и единственным, кто сказал о нем хоть что-то приятное или просто любезное?! – Это страшная потеря. И так несправедливо… после всего, что он сделал, что сделали вы оба.