Единственным местом, кроме города и пути к нему, где побывал человек, был маяк, одиноко стоящий на отвесном уступе. Добраться к нему можно было только по воде и, взобравшись затем по крутым ступеням, вырубленным в камне. В народе тот маяк называли старуха Фрида или просто Старуха. Выглядел он подобающе – кривой и костлявый, он навалился на опорные балки винтовой лестницы, словно скрученная болью дряхлая женщина на клюку. Во лбу у него, среди развешенных для сушки сетей, похожих на седые клочкастые волосы, горел жарким пламенем глаз, с любовью устремленный в густоту тумана. Самой глубокой и темной ночью, когда звезды укрыты от взора тяжелыми облаками, можно разглядеть второй маяк, стоящий на архипелаге – маяк Златаря, с той же любовью глядящий на свою Фриду.
Солнце медленно клонилось к горизонту, все ближе подступая к могучим кронам, щедро заливая их медовым предзакатным светом. Река здесь не столь широка, как дальше, к северу, где она разливается и превращается в огромный средиземный бассейн, со множеством островков, рассыпанных над её бездонным чревом, как пшено по серебряному блюдцу. Главный её приток, именуемый Малой Тундорой, уходил на восток. Такой же медленный и неспешный, как его мать, он был главной судоходной жилой питающей великий Таргиз, возведенный на его берегах. Венцом же Средиземного бассейна был Халборд. Город-порт, на вершине которого стояла мрачная темница Боргот, а ниже, на делянке, под протекцией картонных львов был институт естественных наук, являющийся оплотом знаний, как о мире людей, так и о мире ланнов. Этот город опасный для чужаков и неприветливый с виду, взрастил больше бунтарей и исследователей, чем прочие, сложенные вместе. Дальше, за ним начинались мрачные и враждебные земли, населенные темными, жестокими существами, и там Великая река растворялась, разливаясь мелкими протоками, омутами, ручьями и болотами. Люди любили эту реку. Дающая жизнь, увлажняющая всходы, она была символом всей жизни на материке, напоминающем о незыблемости ее порядков.
Беримир глядел на нее, сидя на трухлявом дереве и вырезая из еловой ветки маленького ослика. Рыба уже румянилась на огне, источая приятный аромат горячей еды. Ель в руках была мертвой, как и все по эту сторону реки. Её дерево мягкое и податливое легко принимало нужную форму. Он смотрел и думал о хранителе маяка – человеке, что всю свою жизнь посвятил поддержанию огня. Единственной его связью с внешним миром был старый, как сам маяк, ворон, который знал путь до университета и обратно. И Беримир думал, сколько времени пройдет, сколько кораблей успеет затеряться в тумане, прежде чем люди поймут, что хранитель на Фриде умер?
Туман стоял неприступной стеной и выглядел завораживающе. Огромная стена высотой больше, чем может взлететь птица, он клубился тяжелыми желтыми облаками. От него неприятно пахло тухлой рыбой и стылостью. Даже в самый сильный шторм, когда его разрывали на части ветра, туман не наползал на землю дальше, чем на несколько сотен метров. В такие часы внутри него бушевали молнии, в сполохах которых, как говорили, можно разглядеть силуэт огромного воина, ведущего вечный бой со стоглавой гидрой. Беримир, конечно, не верил в глупые сказки, которые рассказывают перед сном у костров беззубые старики. Во всяком случае, за несколько месяцев, что он здесь провел, он не видел ничего подобного. Но все же, как и любой разумный человек, он опасался тягучего тумана. Боялся, что однажды невидимые преграды, что его удерживают, рухнут, и желтая гниль изольется и поглотит весь мир.
О тумане на материке знал каждый. Это была одна из величайших загадок этого мира. Он сводил с ума любого, кто заплывал в него, причиняя страшную боль и лишая возможности размышлять. Очень многие пропали, прежде чем было найдено средство – особое растение, из отвара которого можно получить некий декокт, делающий человека едва ли не слабоумным, но способным переносить ядовитый воздух. Это растение росло исключительно на архипелаге и все, что связано с ним содержалось в строжайшей тайне. Человек, который открыл его, был простым бродягой. Не известно, как к нему в руки попало то растение и тем более не ясно, как он смог изготовить из него нужное зелье. Однако он это сделал, и на архипелаге, спрятанном в глубине, была основана первая колония.
Ослик был готов. Беримир поставил его к остальному стаду, которое он от безделья вырезал за эти месяцы. Конь, телега, свиньи и, теперь, осёл – единственные его здесь спутники. Ещё был кот. Настоящий, живой. Он однажды вывалился из леса, словно гонимый псами. Протыгыдыкал по песку, явно не понимая, где находится, увидел человека и стрелой умчался обратно. Потом Беримир часто видел его, сидящего среди травы и ветвей и наблюдавшего за ним.
Однажды он решил проследить за котом. Сделать это незаметно было невозможно, потому Беримир решил просто держаться от него на расстоянии.
Он тогда еще не знал, чем обернется для него эта прогулка. И, думая об этом позже, он часто размышлял, согласился ли он на это путешествие, зная, чем оно закончится.
Серый лес был мертв много веков. Что случилось, какая неведомая силища смогла высосать жизнь из целого леса, – оставалось загадкой. Почему-то из хроник и летописей были изъяты любые упоминания о том событии. Неизвестно даже, когда это случилось. Пару веков назад… с погрешностью в пятьдесят лет. Вроде как кто-то с кем-то воевал, и что-то пошло не так. Даже цыгане, которым, как они непреложно считают, ведомо все об этом мире, пожимают плечами и отводят взгляд в сторону, заслышав о мертвом лесе.
Он протянулся от устья Тундоры до самых Восточных гор и занимал территорию не слишком большую в сравнении с Лайским, однако таинственности в нем было не меньше. Давным-давно, на заре людских времен, этот лес был рубежом, разделявшим людей и ланнов. Значительно позже, после заключения мира, человек впервые ступил под его, тогда еще цветущие, кроны. И с тех пор через чащу некогда прекрасного соснового бора была проложена всего одна тропа. Остальная территория считалась нехоженой. Вокруг тропы выросло несколько поместий, огромный парк и пара десятков рыбацких хижин, половина и которых были заброшены уже спустя год. Как оказалось, Глухое озеро не могло похвастаться обилием рыбы, а среди сосен, чем дальше от тропы, тем меньше пряталось зверья. Так или иначе, но будто неведомая сила отваживала людей от леса. Мягко и не враждебно, она просто вселяла в них уверенность, что там ничего нет. Исследователей и ученых из университета интересовали исключительно руины Дида, паломники ходили до врат, а местным и вовсе делать там было нечего. Лес стоял нетронутый до тех самых пор, пока не превратился в мертвый. Но и тогда это не взбудоражило умы. Умер и умер… Какой-то лес на краю мира. К тому времени люди уже успели позабыть свою историю. Их пыл охладел, уступив место делам насущным. Теперь же лес стоял как предостережение… Предостережение от неведомо чего.
Кот бежал быстро. Он, конечно, сразу заметил преследователя и пытался теперь затеряться среди сухих ветвей, ловко перепрыгивал с камня на камень, пролезал под поваленными стволами и шуршал в кустах. Беримиру нравилась эта игра. Наверное, он даже был счастлив, поспевая за ним, влекомый каким-то детским озорством. Здесь он мог не опасаться, что его кто-то увидит, и ему хотелось немедля скинуть тяжесть минувших лет и вдохнуть беззаботный воздух. Наверное, когда он был совсем юным, он так же точно бегал, сломя голову, не боясь упасть или заблудиться. Но он этого не помнил. Не мог помнить, потому что юность его прошла в другом мире.
Кот уходил все глубже, часто оглядываясь и точно выдерживая направление. Беримир следовал за ним, начиная немного тревожиться, ведь так глубоко заходить ему ещё не приходилось. Погорелые сосновые стволы становились крепче, изредка прореживаясь кряжистыми дубовыми громадами и смоковницами, росшими обособленно от прочего леса, каждая на отдельной полянке. Это выглядело, по меньшей мере, странно, и совершенно точно такое их расположение было рукотворным. Ничего подобного близ опушки не было. Небо как будто стало ниже и тяжелее, его заволокли свинцовые тучи, которые надрывно пульсировали и неспешно клубились, едва не касаясь щетины деревьев.
