Кто-то лизал мне ноги, перебирая каждый палец прохладным, влажным языком. Маман завела собаку? Что-то не помню такого. Голова жутко раскалывалась, прямо как после выпускного, когда я проснулся на лавочке в окружении полицейских. Мои гады-одноклассники (бывшие уже к тому времени) бросили меня одного. Тогда все обошлось, даже маман не узнала, а полицейские погрозили пальчиком и отпустили с богом.

Я пытался вспомнить, когда я успел так напиться. У меня не было друзей, которые могли бы позвать меня на праздник, да и праздника никакого не было. Был шторм, нависающая стена воды и избитый Лан, с широко распахнутыми глазами улетающий в водяную круговерть.

Мне очень не хотелось открывать глаза. Пока я так лежал, не надо было думать: о Лане, о шторме, о том, что я натворил, – все было хорошо, и какая-то псина аккуратно вылизывала мне пятки.

Но мысли, не спрашиваясь, сами лезли в голову. Что я скажу Ириэль? Я пытался его спасти, но у меня не получилось? Я же столько сделал: никогда раньше я не бросался в сбесившееся море, никогда не дрался с пиратами, никогда… Но я не смог помочь человеку, которого считал другом.

Я не заслуживал покоя, который меня окружал, но не мог вырваться из него – никчемный мусор на соленом берегу – ничего не значу и ничего не стою. Под веками стало горячо. Выплакав все, что накопилось за последнее время, я успокоился: раз я жив, придется идти дальше. С пустотой, выжигающей душу, и непоправимым чувством вины.

К моим ступням опять прикоснулось что-то влажное. Я достаточно пришел в себя, чтобы понять, что это не собачий язык, открыл глаза и увидел прямо перед собой лицо человека. Он сидел на корточках и внимательно разглядывал меня.

Очень странное у него лицо, словно природа не решила, сделать его красивым или безобразным. Прямой нос, большой рот. Губы словно с разных лиц – нижняя выпуклая и капризная, верхняя – изогнутая словно лук и упрямо поджатая. В синих глубоко посаженных глазах скачут искорки озорства, безуспешно прикрываясь веером сочувствия. Короткие черные волосы тоже отливают синевой, выхваченной отраженными от морской глади бликами.

Рядом нарисовалось второе лицо, куда менее фактурное. Темные глаза – один почти скрыт огромным синяком, свисающие, как мокрая черная пакля, волосы, огромные уши с кисточками. Лан сидел рядом и тоже смотрел на меня, как … не знаю, как … просто внимательно смотрел. Потом незнакомец улыбнулся, и я понял, что у него хорошее лицо – такая искренняя улыбка не может быть на плохом лице.

– Он, кажется, жив, – произнес он неожиданно мелодичным голосом.

– Слава богам, – ответил Лан, а я чуть опять не прослезился.

– Почему он ведет себя как женщина, он ведь только выглядит так? – спросил первый.

– Не знаю, у него спроси, – ответил в своей обычной манере Лан.

Ну и фиг с ним, главное, все получилось. У меня получилось, или просто получилось. Не важно. Важно, что это за человек, с которым Лан так запросто обсуждает меня. Все кроме Ириэль должны видеть прекрасную принцессу. С новым знакомцем, похоже, трюк не работает.

Я, тихо выругавшись, попытался пошевелиться. О некоторых частях тела я даже не подозревал, пока не почувствовал, как они болят. Наконец удалось сесть, и стало ясно, кого я принял за собаку, вернее, что. Я лежал у самой кромки перебирающего пенные шапки, притихшего моря.

Лан убежал и теперь что-то внимательно разглядывал в мутной воде, потом закатал штаны, залез по колено в прибрежную пену, пошарил руками по дну и вытащил фонарь. Голубое стекло тут же поймало солнечный луч и засияло в его руках.

Человек рядом со мной, безмятежно улыбаясь, наблюдал идиллическую картину: белый песчаный пляж, море, дышащее теплым ветерком, только у кромки воды пенится вода, смущенная вчерашним штормом, а в ней в закатанных штанах стоит Лан с изящной стеклянной вещицей из своей спальни.

Остатков кораблекрушения видно не было, похоже, ничего, кроме этого фонаря, не сохранилось. Да и его, скорее всего, притащил сюда я. Помню, уже теряя сознание, потянулся к витой металлической ручке. Резонно вставал вопрос, где мы находимся и что делать дальше. Об этом я и спросил продолжающего любоваться пейзажем соседа.

– Это остров Ики из большого архипелага в Срединных водах, – сказал, посерьезнев, человек, и неожиданно добавил, – у тебя очень красивый образ, носишь его для своего друга? – вот же… романтик на мою голову.

– Вовсе нет, – возмутился я, но объяснять ничего не стал. Он тоже мог быть на корабле, вдруг это тот самый невидимый капитан.

Подошел Лан, поставил фонарь. Полупрозрачная тень вытянулась на мерцающем песке.

– Познакомься, это Окки. Он вытащил нас из моря, – потрогав расцветающий синяк, сообщил Лан.

– Очень приятно, я Дан, – сказал я и церемонно протянул руку новому знакомому, тот посмотрел на нее и перевел на меня вопросительный взгляд. Ладно, я понял, здесь так не приято. – Спасибо, – от души поблагодарил я.

– Обращайтесь, я всегда здесь, – улыбаясь, ответил Окки.

– Местный?

– Да, очень местный, – странно ответил он.

Это еще проверить надо. Что-то я стал подозрительным последнее время.

– Окки – здешний бог, – развеял мои сомнения Лан, – его полное имя Окки-хибера-кхами – бог морской прибрежной полосы. Если бы не он, кормили бы сейчас рыб.

Ого, то-то он, мягко говоря, странноватым показался.

– Так ты из наабатов? – вспомнил я урок истории, преподанный мне (ё-мо-ё) только вчера.

Окки вопросительно посмотрел на Лана.

– Все правильно, он из них.

Я ошеломленно рассматривал сидящего рядом с виду обычного человека. Чудаковатый, конечно, но так он живет на маленьком (хотя откуда мне знать, какой он) острове, одет просто, разглядывает нас, как редкостную диковинку. Теперь эта странность объяснилась.

– А я думал они, то есть вы, только в сказках бываете.

– Как выяснилось, не только в сказках, – ответил за Окки Лан, опять наступив в свой надменный тон. Я наморщил нос и высунул язык, сообразив, что для него я все еще остаюсь белобрысой девицей, но он сделал вид, что не заметил.

Кстати о девице, я внимательно осмотрел себя – одежда вроде на месте, даже подсохла немного, бусина Ириэль – тоже. И как удержалась после всех моих кульбитов. Замочек мне показался не очень надежным, а вот ведь – блестит на солнце как ни в чем не бывало. Хотя, если вспомнить про фонарь… Надо думать, все, что делает Ириэль, имеет особый запас прочности. Я перевел взгляд на пытающегося привести себя в порядок мохноухого. Будем надеяться, хмыкнул я про себя.

Почему-то я считал себя в ответе за то, что происходит с этим парнем. В смысле, не я, конечно, был причиной его проблем – не всех по крайней мере, – но решил, что должен присматривать за ним. Понятия не имею, каково это – иметь брата, но уже привязался к мелкому типу с противным характером.

Я подумал немного и снял цепочку с бусиной. Какой в ней смысл, если иллюзию Граннифер видит только Лан. Жирно ему будет на смазливую девицу пялиться каждый день. Место это далеко от Снурка, так что вряд ли сюда успели дойти слухи о пришельце из другого мира, да и приказы наместника здесь не действуют. И вообще, Окки вон думает неизвестно что.

Я намотал украшение на руку. Замок щелкнул на запястье. Вопросительно посмотрел на Лана.

– На руке не работает, смотри, не потеряй, – успокоила мохноухая язва.

Как же, потеряешь ее: ухмыльнулся я, но на всякий случай подергал свой новый браслет. Кто знает, что ждет нас впереди, как бы не пришлось снова стать грозной морской девой.

Я решил еще попытать Окки.

– Скажи-те, этот остров большой? И есть ли здесь поблизости люди? – статус легендарного наабата сразу прибавил ему веса в моих глазах.