И не пытаясь пока что выведать причины их переменчивых холодно-тёплых отношений, для которых было не время и не место, я немного увела тему в сторону:

– Её имя. Оно похоже на моё.

Валентина. И Алевтина. Я это сразу заметила, но не придала особого значения, потому что его могло и не быть в действительности.

– Совпадение?

– Может да, а может, и нет, – пожал плечами Ян. – Твои родители решали, как тебя назвать. Но, вероятно, кто-то мог дать им совет, а они – его принять.

Он любил её, уверилась я. Он любил свою сестру, и не важно, что именно говорил о ней и как себя вёл. Он был к ней привязан, до этого лишь демонстрируя напоказ, что не склонен к подобным слабостям. Впервые я увидела, чтобы Ян был действительно к кому-то по-настоящему неравнодушен.

– Ты не рассказал бы Валентине сам, – ответила я на его первую фразу, которая, в общем-то, и не была вопросом. – Это могли сделать либо я, либо Гай.

Я слишком хорошо его знала. Он крепко держался за свой беззаботный, ветреный, оптимистичный образ.

Как будто всегда должен был быть в форме.

Ян согласно кивнул и замолчал, ни то благодаря меня, ни то просто соглашаясь.

Снова приблизившись ко мне вплотную, он покрыл рукой моё плечо и приобнял. Я вдруг ощутила тонкий, едва уловимый запах, который почему-то не замечала ранее. То, как пахло от него: лесом, скорее – свежей хвоей и дымом костров, которые он жёг на руинах усыпальницы. Хотя он успел вымыться и переодеться, кожа всё равно хранила следы того, где он побывал. Или от него всегда так пахло, а я просто не обращала внимания? Может, это следы того, не где он был, а кем был?

– Не хочешь поспать? – вопросил он.

– Как будто нет, – шепнула я.

– Тебе надо отдохнуть, – всё равно велел он.

– Я уже не знаю, в какой я реальности. Я почти ничего не чувствую, – призналась я.

– Потому что ты устала.

Я снова прислонила голову к его плечу, уткнувшись в его камзол лбом. И протяжно вздохнула.

– Что если это всё из-за меня, Ян?

Если бы я не спела с друзьями на берегу озера ту дурацкую песню, истинно являющуюся проклятием Яна, отобравшим на время его силу, то у него хватило бы времени и возможностей учуять волков раньше, успеть спасти Кристину, и меня саму. И даже, если бы повезло – всю мою оставшуюся семью. Мои родители были бы живы.

– Или из-за меня?

А он, подумала я, считал, что ему вовсе не стоило уезжать и покидать нас надолго. Если бы весь наш дом и участок хранили частицы магии древнего цмока – волки бы не сунулись к нам.

Нам было больно. Обоим. Мы одновременно обняли друг друга, обвив руками. Он склонил голову к моей, и теперь мы чувствовали дыхания друг друга. Что-то не давало нам расстаться этой ночью. Что-то удерживало нас, невидимые силы сковывали, диктуя держаться рядом. Мне, правда, не хотелось его никуда отпускать. Я была не уверена, что смогу уснуть сейчас, хотя и очень устала. Я была истощена.

Но, внезапно, Ян сам отрешился от меня и отшагнул назад.

Я понимала, что это означало. Он был драконом. Цмоком. Мы были почти что родными, но бесконечно разными. В одно и то же время я была ему и своей, и чужой. Хоть он и любил меня. Но место, где мы находились – ясно показывало, что мы – из разных миров, противопоставленных друг другу. Взаимоисключающих друг друга.

У меня уже не возникало сомнений в том, кто он на самом деле. Величественный древний дракон-цмок из легенд? Да, но это был не предел. Не вся картина. Не называя ни вслух, ни даже про себя того, что для меня открылось благодаря синим искрам пепла, вздымающегося в небо и рассказам Гая, умалчивая об этом перед самой собой, я всё ещё могла воображать, что он прежний, кем был для меня восемнадцать лет. И что прежними являются и наши отношения.

Я знала, что он нечто большее, чем мне представлялся все прошедшие годы, просто утаивала это от себя. Возможно, поняла суть даже раньше, чем узрела пепел – когда только услышала о том, что Дивия – его тётя. Когда та в первый раз назвала его племянником. Дальние они были или близкие родственники: разницы – никакой. Он – потомок богов. И теперь я была без сомнений убеждена, что он тоже им являлся.

Я сделала глубокий судорожный вдох, когда в полуметре от нас оглушительно лязгнули перила, и с грохотом на них приземлилось нечто чёрное, величиной с человеческого ребёнка, машущее крыльями.

Опешив, я не успела ни взвизгнуть, ни попятиться назад. Ян в свою очередь даже не шелохнулся. Из-под чёрного рваного балахона, в которое было одето существо, проглядывали белые кости, мерцающие бликами в свете полной луны.

Это была костомаха. Небольшая. Детёныш или точнее… мёртвый примерно шестилетний малыш.

Константин что, позволил ребёнку решать, стать ли ему костомахой? Меня пронзил ужас, не от её пугающего вида, а поступка её хозяина. Затем я резко вспомнила, что решало, вероятно, всё же, не дитя. А бессмертная вечная душа, прожившая много других жизней и запутавшаяся в последней.

Пока я прокручивала всё это в голове, костомаха по-прежнему глядела на меня из пустых щелей черепа, несуществующими глазами. У неё в руках был некий свёрток – целлофановый непрозрачный пакет, какие продавались у нас в магазинах, в яви, в мире людей. Я смутилась от непонимания происходящего. Почти мгновенно я ощутила запах, как ни странно, свежей выпечки, и у меня отнялся не только дар речи, но и способность соображать. Направив взгляд вниз, я наблюдала, что весь внутренний двор заполнился полчищем таких же собратьев-костомах. Среди них, выделяясь ярко горящими красными глазами, рогами, как у чёрта, и замысловатым одеянием, обкрученным цепями, наполовину покрытым старинным, на вид когда-то дорогим, но изорванным плащом – стоял Константин. В худшей и самой тёмной и мрачной своей ипостаси. Именно так в моём представлении и должен был выглядеть Кощей. Если бы его губы не были обожжёнными и сгнившими, я бы подумала, что он улыбается мне, повернувшись в мою сторону.

Кажется, он не попал в неприятности в лесу и теперь нашёл нас. И, кажется, он даже вспомнил, что я человек, и передал с помощью своей костомахи для меня самую настоящую еду.

Я терялась в том, как реагировать на этот жест от того, от кого меньше всего его ожидала.

Реальность вокруг была большой: комната, предметы мебели, а я – будто сжалась. Я находилась дома, в гостиной. Я была совсем маленькой. Это было одним из тех воспоминаний, о которых можно лишь догадываться, что помнишь их. Из тех, о которых если рассказать родителям – они удивятся и скажут, что ты была слишком мала, чтобы помнить. Но я вижу это в своём собственном мне, своими глазами, а затем словно выбираюсь из тела и смотрю на себя со стороны. В кресле, спиной к кухне и лицом ко мне сидит Ян, и читает газету, однако, никак на меня не реагируя, будто здесь больше никого нет. Слышно, как мама готовит на кухне и стучит приборами. Ребёнок – а этот ребёнок я сама, встаёт и делает несколько шагов, настолько неуверенных, словно вчера научилась ходить. И вдруг маленькое тельце кренится вбок, к угловатой панели низкого журнального столика. Ребёнок, то есть я, не успеваю испугаться, и в силу возраста осознать, что мне вообще что-то угрожает, как вдруг, не обращающий на меня совершенно никакого внимания, мужчина, которого я ещё почти не знаю, резко тянется вперёд и удерживает меня от удара кучерявой головкой о столешницу. Мы долго смотрим друг на друга. Он – будто впервые меня заметив, а я – с интересом, и отчего-то начинаю улыбаться ему. Однако, он не улыбается в ответ. Его лицо остаётся серьёзным. В комнате появляется мама.

«Она тебе мешает, Ян?» – спрашивает она, на ходу вытирая руки клетчатым кухонным полотенцем.

«Нет. Совсем нет»,– отвлечённо отвечает он. – «Когда она уже начнёт говорить? Ей нужно выучить пару предложений».

Это теперь я знаю, о чём он говорил. О заклинании, которое буду впоследствии читать каждый месяц каждого года до своего совершеннолетия. Тогда – я вряд ли могла в должной мере различать не смысл этих слов, а вообще – слова.