Когда я снимала меховую накидку и чёрные одежды, которые мне дала Роксолана, я вспоминала о том, как на меня сверху падали кирпичи и куски каменных плит разрушенной усыпальницы превращающимися волколаками и драконами внутри неё. Отметины от этих моментов остались на моём теле – кое-где на коже были кровоподтёки и ссадины; а некоторые места просто болели, и я знала, что завтра там появятся синяки. Раздевшись догола, окутанная клубами раскалённого пара, я провела по зеркалу рукой и лишь мельком взглянула на себя. Я была чумазой, как извалявшийся в грязной дождевой луже ребёнок. Запутанные волосы хранили в себе мраморные крошки и осколки стёкол с камнями, причёска выглядела словно кубло дикого зверька или разваливающееся гнездо.

Переступив края ванной, я опустилась в горячую воду и моя плоть, всё ещё живая и почти невредимая, заныла от страдания вперемешку с блеклым удовольствием. Несмотря на всё плохое, было всё же приятно оказаться в тепле. В безопасности. Я больше ничего не хотела от жизни. Всё, что мне было сейчас необходимо – я имела.

Пока я лежала, упираясь затылком в край купальни, я ни о чём не думала, пребывая в исступлении. Чистая, согревающая, живительная влага обволакивала меня. Окунувшись несколько раз с головой, я давала время отмякнуть волосам. Я бы так и лежала там дальше, наверное, до самого утра, которое уже не наступит, если бы не услышала за стеной шаги. Сперва моё сознание напряглось, но почти сразу оттуда последовал голос Яна. Он тихо постучал в дверь, не заходя внутрь.

– Ты в порядке? – вопросил он.

Я ожила. Ответив ему утвердительно и сообщив, что скоро выйду, я вспомнила, что мне всё ещё нужно помыться.

Приподнявшись, потянулась за бортик, к маленькому близко приставленному столику – на нём меня ожидали небольшие баночки с густой жижей разных цветов, напоминающей мыло.

Открыв первую из них, я буквально заставила себя её понюхать, потому что знала: мне просто жизненно необходимо сейчас что-то почувствовать, чтобы не потеряться в этом мире теней, чтобы остаться в нём человеком, которым я всегда была. Чтобы напомнить себе, что я живая. И вдохнув пары мыльной красноватой жижи, я уловила цветочный аромат. Пахло розой. И персиком. Я ещё пару мгновений подержала её у носа, закрыв глаза, и медленно опустила обратно. Следующая баночка оказалась чёрной – я ощутила запах древесного угля и быстро, не воспылав интересом, отставила её подальше. В ещё одной было запечатано благоухание мёда и молока, в стоящей рядом – имбиря и лимона; эти букеты и сочетания напоминали мне дом. Явь. Благодаря им мне было за что зацепиться. Я вдыхала их в себя, снова закрывая глаза. Забыв о Яне, который ждал меня снаружи. А вот в тёмно-зелёной баночке с коричневыми крапинками я ощутила нотки… мяты и пряной корицы. Или это был кофе? Возможно, я придумала себе этот аромат. Возможно, мне хотелось снова его ощутить. Но нет, мне не показалось. Мыло, больше похожее на скраб, действительно имело нечто схожее с тем, чем пахли волосы Роксоланы. В память о ней, я натёрлась им полностью, и хорошенько вспенив, нанесла на пряди.

Смыв с себя мыло и выполоскав волосы, я обтёрлась насухо и переоделась в то, что дала мне Валентина – белую ночную сорочку, мягкую и воздушную, длинной до пят, оголявшей лишь мою шею, увенчанную нетугим бантом, и кисти рук, выглядывающие из-под оборок. Расчёсанные влажные пряди свободно ниспадали на плечи.

Когда я вышла в спальню – Ян сидел на кровати. Он тоже успел сменить одежду и привести себя в порядок – сейчас на нём было всё чёрное: камзол с длинным рукавом, плотно застёгнутый на все пуговицы, узкие замшевые кюлоты и кожаные высокие сапоги. Костюм на старинный манер очень ему шёл, но был совершенно не в стиле Яна. Ему нравилось быть более свободным – следовать правилам, но своим собственным, а эта одежда была оковами. Этот наряд был даже хуже, чем его прошлый – классический, который он нацепил раз за год из-за моего праздника. Волосы он также успел причесать, и с его кожи исчезла пыль; кажется, эта комната была не единственным местом, где можно было принять ванну.

Мы вышли на балкон. На мне был плотный красный плащ, покрывающий тонкую сорочку. Мокрые волосы, здесь, под открытым небом посреди зимы, не беспокоили меня – Ян распалил свой драконий магический огонь рядом с перилами, и мне казалось, что моя прическа даже начала высыхать.

Стоя чуть позади него, печального, смотрящего вдаль – куда-то за пределы внутреннего двора замка, я подступила и прислонилась головой к его спине.

– Дракон, – шепнула я, – мне жаль.

Он страдал. Я догадывалась, о чём он думает: что сам был в какой-то степени виноват. Возможно, думал, что не должен был брать на поиски Хороса ни Роксолану, ни меня с собой. Что должен был пойти один или с Гаем. В конце концов, я знала и о другой его ужасной мысли – дома, на моей ферме, в час нападения волков, он должен был спасти Кристину, мою сестру, а не меня. Кристину, которая могла бы покончить с ними раз и навсегда, обладая магией, которая для меня уже была утеряна. Которую в ночь восемнадцатилетия я ей передала. Но он не успел. Или хуже: он сознательно выбрал меня – этого я уже не знала наверняка.

Мне вспомнилась игривая улыбка Роксоланы, у пылающего очага, в жилище Гая посреди осеннего леса.

«Ты, я, Гай и всего лишь одна человеческая девушка. Что с ней может случиться? Объясни мне, когда ты начал быть таким предусмотрительным? Или это твоя извечная мания всё контролировать?»

Не со мной, Роксолана, подумала я, может что-то случиться. С тобой. Случилось. Об этом в тот момент никто не мог помыслить.

Оторвавшись от дракона, я обошла его силуэт со стороны и коснулась лица, обняв его своими ладонями.

– Я пойму, если теперь ты должен оставить меня. Я приму, если ты должен это сделать.

Он очнулся, как от затяжного сна. Я увидела в его взгляде даже не возмущение, а секундную растерянность в ответ на мои слова.

– Я никогда тебя не оставлю. Никогда и нигде, ясно?

Сняв мои руки со своих щёк, он теперь сам заключил меня в объятия, сжав чуть сильнее, чем было необходимо.

Мои глаза наполнились слезами, но я не дала им проступить наружу. Прижатая к нему, я утыкалась в его шею, и плакала, но лишь в собственных мыслях. Над всем, что произошло. Гибель моей семьи. Родителей, дяди и тёти. Моих сестёр. Гибель полудракона. Столкновение со всевозможными пугающими, опасными существами. Мне было страшно и грустно одновременно. Дракон молча гладил меня по волосам, и лишь раз ненавязчиво поцеловал в лоб. Мы были близки в этот момент, как никогда. Я была тем ребёнком, о котором он заботился, когда я была маленькой. Теперь, когда я выросла, мне хотелось заботиться о нём в ответ.

Мы так и застыли, прижавшись друг к другу на несколько минут. Мне было тепло, и порывы ветра, врывающиеся на балкон, не беспокоили меня. Затем мы всё же разъединились, и когда он отстранялся, я видела вспыхнувшую в нём мимолётную тень искреннего удивления. Я поняла: он учуял мой запах. Её запах. Мяты и сладости корицы. Наверное, было плохой идеей использовать это мыло. Между нами повис не дух Роксоланы, но точно призрачная память о ней. Или же так было даже лучше: дать ему в последний раз ощутить то, что безвозвратно ушло.

Теперь мы оба смотрели вдаль, на огни замковых врат.

– Что теперь будет с Хоросом? – вопросила я, вспоминая о ещё одной своей скорби. Мне было жаль, что ничего не удалось сделать – никак не помешать Дивии забрать его. Хорос был добр к нам и хотел помочь.

– Дивия не причинит ему серьёзного вреда. Всё-таки он её родной брат. А когда мы её скуём, Хорос станет свободен.

Его слова немного утешали.

Затем Ян повернулся ко мне и, не меняя мягкости тона, произнёс:

– Ты рассказала Валентине о Роксолане, видя её впервые. Не стоит так просто доверять всем подряд.

Опешив, я нахмурилась, и словно напомнила ему и заодно постаралась оправдать себя:

– Она твоя сестра.