Шуршит листами ветер в книжке,

Любовь… люблю. Привет, малышка!

Пьянящий запах между строк,

Поспел в берёзе сладкий сок.

Влюблённый мальчик, и дневник,

И куст сирени к ним приник,

Сорвал цветок, вдохнул, заплакал,

Я столько лет тебя искал.

Любовь моя. Люблю!.. Люблю!..

Себя на смерть благословлю!..

Жизнь без тебя – одна тоска,

Скрипит под мальчиком доска.

Скамейка, сад, сирень, берёза,

Измятый лист, потёк, слеза,

Верёвка, сук от той берёзы,

Девчонка, серьги, бирюза.

2

С самых первых строк моя былая радость и даже некоторая гордость за себя сразу же куда-то улетучились, я стоял и просто сгорал от стыда. «Да разве такое можно было рассказывать?» – думал я. Теперь это стихотворение казалось мне слишком откровенным для посторонних ушей, оно было моим, личным, и больше ничьим. А она вон как!.. Да ещё так громко!.. А ведь в тетрадке было много других стихов: и об училище, и о местной природе, и о людях. Неужели она этого не понимает?.. Но у учительницы на этот счёт было, видимо, совершенно другое мнение. «Ах, какие строки!» – произнесла она, как только закончила своё чтение. «Ты слышишь меня?! Ты просто гений! Да не смущайся ты так, – как-то совсем уж по-простому сказала она. – Я ведь знаю, о чём ты сейчас думаешь. Ругаешь, наверное, себя за то, что вообще решился дать мне эту тетрадь. Ну, признавайся, я права? Или, может, выбранное мною стихотворение не понравилось?» Сбитый с толку её прямотой, я промолчал. «Понятно…» – сказала она. А после небольшой паузы добавила: «Раз уж ты доверился мне, то и я хочу быть перед тобой до конца откровенной. Знаешь, что с тобой сейчас происходит? Скорее всего, ты и сам ещё не до конца понимаешь настоящую силу и красоту этого стихотворения. И, судя по твоей реакции, это только потому, что тебе ещё никогда не приходилось слушать свои стихи со стороны, вот и всё. А лично для меня именно в этом стихотворении, как ни в каком другом, за твоими, казалось бы, совсем ещё детскими, наивными строчками прячется ни с чем не сравнимая есенинская боль. Но даже если брать во внимание, что от стихов Есенина я всегда просто сходила с ума, я не имею никакого морального права льстить тебе. Тем не менее я не боюсь повториться, у тебя действительно есть талант, но предвосхищать твоё будущее я всё-таки не могу. В общем… всё в твоих руках. Пиши, твори, поступи в институт, и кто знает, может, в недалёком будущем из тебя действительно получится прекрасный советский поэт, а может, даже известный на всю страну писатель».

3

К сожалению, этот наш первый с ней такой доверительный и совершенно откровенный разговор оказался последним, потому что состоялся он совсем незадолго до выпускного вечера. А потом, когда я получил аттестат, всё у меня как-то закрутилось, завертелось, и череда не зависящих от меня обстоятельств повернула ход моей жизни совершенно в другое русло. Буквально через пару дней после окончания училища мне неожиданно пришла повестка из военкомата, так что, хотел я этого или нет, надо было идти в армию. Служил в авиации, старший механик по самолётам и двигателям, правда, вначале мне ещё пришлось окончить специальную школу, и только потом уже я был отправлен в действующую часть. Часть оказалась секретной, обслуживал самолёты Ту-95, стратегические, дальние, и это всё, что я мог об этом говорить. Служба оказалась нелёгкой, но как раз по моей душе, так что время, проведённое в армии, пролетело для меня, как один день. Страстно влюбившись в самолёты, я даже после демобилизации, не заезжая домой, продолжил свою работу в гражданском аэропорту. Но за те три с небольшим года, которые я посвятил авиации, моя любовь к самолётам постепенно угасла. Хорошо ещё, что как память о том прекрасном, как я его называл, «крылатом времени» у меня каким-то чудом сохранились вот эти коротенькие строки:

О, век мой двадцатый, я твой современник,

Я смена эпох, я вектор, черта,

Я стою пред тобой, за плечами столетья,

Но я строг, многозначен, ведь я чья-то мечта.

Ну а что за мечта без полёта, без крыльев,

Без шума людского, без рёва турбин?

Все куда-то спешат, все сегодня в движении,

Только я вот на службе, я хозяин машин.

Я хозяин порта, воздушного флота,

Я символ его, я его торжество,

Я шагаю по взлётке под гул самолётов,

Я в белой рубашке, мой галстук – бобо.

Мне б с толпою смешаться да в Париж улететь

Иль в горах у костра песни громкие петь,

Мне бы счастья, как всем, да хорошей погоды,

Но я строг, многозначен, моя жизнь – самолёты.

Моя жизнь – это небо, воздушная гавань,

Я хозяин её, я её торжество,

Я шагаю по взлётке под гул самолётов,

Я здесь ангел-хранитель, я почти божество.

Да, всё верно, строки остались, но, бесславно закончив свой небесный вояж, я всё-таки вынужден был вернуться домой. Впрочем, через три месяца я снова уехал. Куда? Да мало ли куда. Главное, что это была уже совершенно другая, ни на что из прежнего не похожая жизнь.

1

Иногда самые банальные вещи приводят к очень серьёзным последствиям. Вот взять хотя бы меня: моя привычка перечитывать что-нибудь из старого подвела однажды к тому, что, взяв в руки пьесу Александра Островского «Гроза», я вдруг понял, что вообще её не читал. «Какой стыд», – подумал я и всё-таки положил книгу на прежнее место. Но не тут-то было! Как только я отошёл от книжного шкафа на несколько шагов, моя совесть тут же начала нашёптывать мне самые обидные слова. Всё, мол, тебе некогда, всё-то у тебя какие-то дела, а вот-де все умные и интеллигентные люди давно уж прочли эту пьесу. А подойди сейчас кто-нибудь из них, да и спроси тебя, дурака: «Ах, а это что, мол, у вас на полке?! Уж не Островский ли? Уж не пьеса ли „Гроза“? А вот, дескать, сейчас только и разговора что о Катерине да Варваре! А как, мол, вам тот монолог?» И что ты ответишь? Ситуация, как вы понимаете, стала безвыходной. Взяв пьесу, я присел на край подоконника и, с неохотою листая страницу за страницей, начал читать. Но постепенно я так погрузился в чтение, что даже сам того не заметил, как стал невольным участником этой давно минувшей семейной драмы. И вот я уже и прочёл всю пьесу, и в какой-то мере пришёл в себя, а перед моими глазами всё ещё продолжали витать одухотворённые мною образы моих главных героинь. А в моих ушах слышался их задушевный разговор. «Отчего люди не летают так, как птицы?» – спрашивала Катерина Варвару. «Знаешь, – продолжала она, – мне иногда кажется, что я птица. Когда стоишь на горе, так тебя и тянет лететь. Вот так бы разбежалась, подняла руки и полетела. Попробовать нешто теперь?» Ну и как вам сей монолог? Вы сами-то хоть понимаете теперь, почему именно он стал столь популярен? Молчим? То есть вы так ничего и не поняли? Или вам просто лень размышлять на эту тему? Так, что ли? Да, господа хорошие, не ожидал я от вас такого, а ведь здесь действительно есть над чем задуматься! А знаете, я вам сейчас, пожалуй, расскажу как этот монолог видится мне. На самом-то деле всё очень просто, чтобы уйти от земных проблем, Катерина выбрала для себя совершенно необычное для того времени решение. Какое?!. Стать птицей и просто улететь от всех этих проблем. Ну разве это не Апофеоз человеческой мысли, господа?!. Не божественно ли?!. А вы, я смотрю, и теперь не очень-то в восторге!.. А я, признаюсь, был просто потрясён! Я как будто очнулся, во мне будто проснулись дремавшие до этой поры демоны, а моё имя наполнилось глубочайшим смыслом. Оно начало трубить, призывать и требовать, и я вдруг совершенно чётко осознал, что я всё-таки не Катерина, что я – Валерий! И то, что для Катерины, как женщины, являлось всего лишь душевным порывом, для меня оказалось прямым направлением к действию.