Чёрт. Только этого не хватало.

– Он дорабатывал у нас буквально последние дни. Ему и место в администрации было уже готово стартовое – начальника комитета по муниципальному имуществу. И представляете – всё бросил! Вот это решимость, вот это сила духа! Для мужчин, конечно, это подвиг. Женщины – они другие. Я бы никогда даже помыслить в вопросах брака не смогла бы на тему расчёта! Я бы…

– Послушайте, в пятницу он вам не говорил ничего такого, что в свете последних событий могло что-то значить?

– Конечно! – она будто ждала этого вопроса. – Говорил! Только не мне… – она возвела очи долу, подняла указательный палец и замерла так на несколько мгновений, припоминая. – Он по телефону разговаривал, вышел в коридор. Но я как раз мыла в туалете чайные чашки и некоторые фразы расслышала. Он что-то упомянул про Заовражную… Потом типа: «хорошо, вечером буду»… Потом типа: «обсудим»…

– Может, с невестой говорил?

Анфиска фыркнула:

– Невеста… Он не мог с ней договариваться о встрече в пятницу вечером, потому что она была в отъезде.

– Откуда вам известно?

– Да все знают! – возмутилась сплетница такой неосведомлённости следственных органов. – Она каждую пятницу на все выходные уезжает в область по бутикам шопиться. Говорят, выпендрёжница эта никогда не надевает дважды один и тот же наряд! Вот! Наряжается! Чем ещё мужиков очаровывать – сама-то дура и внешность у неё, как у скакового коня… Бедный Виталик… Хорошо, что он вовремя одумался.

Должно быть, подумал Марамыжкин, хлебая суп комплексного обеда, дочка главы была не единственной прилипалой в жизни володарьевского донжуана. Кое-кто тоже был не прочь повисеть на его многострадальной шее. Истоки версии про бегство от нелюбимой невесты видны невооружённым глазом. Да уж… Это, конечно, весьма романтичное предположение, но, увы, маловероятное. Гришка бы уж точно не сбежал. Напротив, судьбу до конца жизни благодарил бы за такой подарок! Если бы в его случае он был возможен.

Марамыжиков вполне отдавал себе отчёт в том, что его карьерный путь вряд ли когда будет пролегать через постель дочери или жены влиятельных мира сего. Не одарила его природа лощёной внешностью и способностью очаровывать женщин. Приходится брести через тернии…

– Значит, Заовражная… – вслух подумал он.

Анфиса сделала круглые глаза и в ужасе прикрыла рот ладошкой:

– Вы полагаете? Думаете, здесь всё же замешаны они?

– Кто? – заговорщически склонился Марамыжиков к юной риэлторше.

Она тоже склонилась – лицо к лицу:

– Тёмные силы, конечно!

– Безусловно, – свистящим шёпотом подтвердил Гришка. – Не исключаю, что он мог быть похищен инопланетянами… Зелёными такими, знаете? С антенками…

Девушка какое-то время смотрела ему в глаза, потом откинулась на спинку стула;

– Издеваетесь?

А она ничего, хоть и дурочка с ёжиком. Попка круглая, губки пухлые…

– Может, – Гришка покрутил в руке вилку, – встретимся сегодня вечером?

На её простоватом лице неожиданно проступило настороженно-оценивающее выражение:

– Зачем?

– Вы расскажете мне легенды и мифы Заовражной. Я, видите ли, не местный…

– Ммм… – понимающе мыкнула собеседница, сунув в рот последний кусок котлеты. Потом торопливо глотнула сок и засобиралась: – Сходите лучше в библиотеку. О! Нет – лучше в краеведческий музей. Там и легенды, и мифы, и статистика по Заовражной…

«Овца», – подумал Гришка, приветливо улыбаясь ей вослед.

«Козёл», – подумала Анфиса Павловна, помахав ему от двери пальчиками.

* * *

Женька поставила на плиту чайник и распахнула тщательно вымытый и вполне себе рабочий пузатый «Орск». Холодильниковая лампочка радостно вспыхнула на боках эмалированной миски с пирожками баб Мани.

Ассортимент энтузиазма не вызвал. Трёхдневная пирожковая монодиета уже порядком утомила. Как не любила Женька печёное, но всему есть предел. Нет предела только Тырлыковскому пирожковому конвейеру. Который, правда, был весьма удобен все эти дни генеральной уборки – не надо было отвлекаться на готовку и походы по магазинам. Но теперь, пожалуй, время пришло…

Наскоро запив пирожок кофе и подхватив корзинку, Женька распахнула входную дверь…

– Ой!

В дверном проёме, как в раме, вся в импрессионистской свето-тени стояла высокая элегантная старуха. На ней очень органично смотрелась соломенная шляпка-канотье, на затылке благородно опирающаяся на узел седых волос.

– Я вас напугала? – строго осведомилась гостья. – Простите, ради бога. Меня зовут Спржельская Дина Владимировна, я живу по соседству, вон в том доме, наискосок. Видите, под красной крышей?..

–Д-да, – опомнилась Женька, – очень приятно.

– Вот, – тонкие брови приподнялись недоумённо-вопросильно, она сделала паузу, словно чего-то ожидая от хозяйки. – Зашла к вам по-соседски. Мы с Феодорой Яковлевной были весьма дружны…

– О, простите, – спохватилась наконец хозяйка, – может, чаю? Проходите, – она прикрыла дверь за спиной соседки, – меня Женей зовут.

– А я знаю, дорогая. Ваша тётя рассказывала…

– Вот как, – Женька быстро вскипятила ещё не остывший чайник, – честно говоря, не знаю что она могла рассказывать… Мы ведь были едва знакомы… Дальнее родство, знаете ли…

Дина Владимировна понимающе покивала и коснулась губами края чашки. Манеры её были на высоте. Женька поймала себя на том, что залюбовалась на этот невероятный персонаж, забредший на её кухню будто из другой эпохи. Потом опомнилась и метнулась к холодильнику за пирожками.

– Вот, не совсем ещё обжилась… Вы уже извините, у меня и к чаю подать нечего.

– Ну что вы, Евгения, – тонко улыбнулся персонаж. – Это я виновата, что пришла с пустыми руками, да на чай напросилась. Вы ведь уходили как раз?

– Ничего срочного, не переживайте. Просто хотела за продуктами сбегать. Мария Ивановна говорит, недалеко есть небольшой рынок…

– Да, действительно. Спуститесь по улице, потом свернёте налево и – до конца. Пойдёмте, я провожу вас немного, мне по пути.

Они шли по извилистой и невероятно живописной Заовражной, и Женька глазела по сторонам с открытым ртом.

– Красиво, не правда ли? – Дина Владимировна плыла подле походкой отставной балерины, и рядом с её элегантным образом Женька казалась себе вахлаком. – Жаль, люди разъезжаются, дома пустеют… Таких местечек всё меньше в Старом городе. Дома, созданные профессиональными архитекторами, идут на слом или же перестраиваются в безликие коробки. Прекрасные старинные фасады обивают жутким сайдингом, перекраивают окна, переделывают крыши, пристраивают нелепые, безобразные аппендиксы, ставят глухие сайдинговые же заборы… Боже мой, эта вакхалия безвкусицы не имеет границ, – было видно, что женщина говорит о давно наболевшем. – Некоторые улицы, моя дорогая, я давно обхожу стороной – сердце кровью обливается смотреть на уродцев, что некогда были прекрасными домами…

– Как же я вас понимаю! – поддержала Женя. – Мне тоже жаль прошлой красоты. Она уходит, а новая пока не торопится нарождаться…

Провожатая посмотрела на неё внимательно:

– Вам нравится здесь?

– Очень! – ничуть не покривив душой, горячо заверила она собеседницу.

Та удовлетворённо кивнула:

– Вы уж простите меня, Евгения, может, я лезу не в своё дело, но… каковы ваши планы относительно дома Феодоры?

Женька задумалась:

– Трудно сказать… Я ведь только приехала… И решение о приезде было принято так внезапно, что… Возвращаться мне, правда, некуда. Но и здесь пока я жизнь свою не вижу… Вот осмотрюсь немного…

– Да-да, – раздумчиво покивала спутница, – всё так… Ну что ж, дорогая, здесь я вас, пожалуй, покину, – она остановилась через четыре дома от Женькиного. – Вы заходите ко мне. В любое время. Буду рада. Да! – окликнула она уже было отошедшую Женьку. – Чуть не забыла. У Феодоры был прекрасный куст чайных роз. Она очень просила за ним ухаживать. Я немного присматривала в эти годы, чтобы в шиповник не переросли. Да на зиму закрывала, чтобы не помёрзли… Думаю, его надо рассадить. Вы уж займитесь этим, Женечка. Мне земляные работы уже не по силам.