несколько дальше, дала тому веское подтверждение. .

Но о собаках на космодроме рассказывали не только анекдоты, но и новеллы, которые следовало с полным

161

основанием отнести к любимому мной художественно-документальному жанру.

Одну собаку, очень смирную и послушную, прокатили на ракете по

вертикальной траектории в верхние слои атмосферы. Собака благополучно

поднялась и столь же благополучно спустилась на парашюте. Физиологи, ставившие этот эксперимент, обследовали ее, как говорится, с севера и с юга, после чего решили запуск повторить. Но в самый последний момент, уже по

дороге к ракете, собака внесла в ход эксперимента (явно недопонимая степень его

значения для науки) собственные коррективы — вырвалась, отбежала метров на

пятьдесят и не давалась гонявшимся за ней людям, не поддаваясь ни на команду, ни на всякого рода соблазны, ни на лесть, ни на угрозы. Руководившие

экспериментом медики, безуспешно погонявшись за неожиданно пресытившимся

космической славой псом, плюнули и схватили случайно подвернувшегося под

руку щенка. Щенка, вообще говоря, к эксперименту никак не подготовленного, не

обклеенного датчиками, не испытанного на «фон». Но, вопреки ожиданию, все

дальше прошло удачно. Щенок отлично слетал в ракете, за что и получил кличку

Зип — так в технике принято сокращенно называть комплект запасных частей и

принадлежностей.

Относительно дальнейшей судьбы Зипа я слышал две версии. Согласно

одной из них, он сразу после своего благополучного спуска попросту удрал, а

согласно другой, против повторных полетов не возражал, но, к сожалению, очень

скоро вырос и превратился в огромного пса, по каковой причине его космическая

карьера и не получила дальнейшего развития.

Внесли свою лепту в собачью ветвь космодромного фольклора и Чернушка со

Звездочкой.

Чернушка отличилась тем, что соблазнилась поролоном, которым была обита

ее персональная космическая кабина. Увидев, что она объела этот злосчастный

поролон, представители молодой отрасли науки — космической физиологии и

медицины — пришли в состояние полной паники. И их было нетрудно понять: заболеет собака от подобной пищи, а потом иди доказывай, что космос тут ни при

чем.. Я несколько подлил масла в огонь, напомнив расстроенным ученым, как

накануне они с негодованием пресекли мое намерение угостить Чернушку

кусочком сахара («Что вы, Марк Лазаре-

162

вич! Она же на спецдиете!..»). Вряд ли такое количество именитых профессоров

и докторов медицины когда-либо хлопотало вокруг самого что ни на есть

высокопоставленного пациента при элементарном расстройстве желудка (вернее, при одном лишь подозрении о возможности такого расстройства), сколько их

было вокруг бедной собачонки! Но, ко всеобщему удовлетворению, все обошлось

благополучно: через сутки после нарушения Чернушкой диеты медики с полной

уверенностью сообщили, что, по совершенно бесспорным научным данным, допущенная гастрономическая вольность отрицательного влияния на здоровье

нарушительницы не оказала.

И в космос Чернушка слетала вполне исправно.

А со Звездочкой, когда дело дошло до ее полета, возникли проблемы другого

характера: не желудочно-кишечные, а, так сказать, номенклатурные. Дело в том, что ранее она спокойно существовала, нося неофициальную кличку Удача. И это

имя полностью устраивало как саму его владелицу, так и всех окружающих. Но

так было лишь до тех пор, пока не подоспела очередь Удачи отправляться в

космос. Когда же приблизился этот торжественный момент, кто-то высказал

глубокую мысль, что, мол, слово «удача» в превратном свете отражает истинные

корни наших успехов в области космических исследований, ибо в

действительности означенные успехи зиждятся не на случайной удаче, а на

факторах закономерного характера.

Один из нас заметил, что если кличка подопытной собаки так уж обязательно

должна отражать корни наших успехов в космосе, то давайте назовем ее

«Коллективный подвиг советских инженеров и ученых». Коротко и мило.

Неуместной шутке был тут же дан достойный отпор («Потом поостришь!»), но сама идея — Удачу переименовать — получила одобрение. До этого я более

или менее представлял себе причины, порой толкающие людей на перемену

фамилий. Теперь выяснилось, что бывают на то свои причины и у собак. .

Так или иначе, на новую кличку было объявлено что-то вроде

неофициального блицконкурса. И через час Удача — по поддержанному всеми

предложению космонавтов — уже фигурировала как в устной речи, так и в

официальных документах под именем Звездочка.

163 Под этим же именем она упоминалась и в Сообщении TACС о полете

космического корабля-спутника 25 марта 1961 года. Сообщении, которое было

воспринято читателями и слушателями со спокойной доброжелательностью, но

отнюдь не как сенсационное. Напротив, кое-кто высказывал удивление: зачем

нужно было пускать еще один корабль по точно такой же программе, по которой

уже слетал другой всего две недели назад?

О том, что этот пуск — последняя, генеральная репетиция перед полетом

человека, мало кто знал..

Вот сколько событий — пусть достаточно мелких, по существу никак не

повлиявших на общий ход дел, но тем не менее на какое-то время занявших умы

обитателей космодрома — повлекло за собой присутствие собак на борту

кораблей-спутников.

В отличие от них манекен, как существо неживое (которое, например, объесться чем-либо было не в состоянии), казалось бы, никаких дискуссионных

проблем вызвать не мог. Не должен был.. Однако это только так казалось. Как

вскоре выяснилось, одна из извечных общих проблем моделирования — об

оптимальной мере приближения модели к натуре — проявила себя и здесь.

В одной из комнат пристройки к монтажно-испытательному корпусу

расположились «спасенцы» — представители конструкторского бюро, создавшего катапультируемое кресло и скафандр космонавта. За несколько дней

до пуска корабля-спутника — это было, если не ошибаюсь, как раз в день моего

первого приезда на космодром — они предъявили Королеву и нескольким

«сопровождающим его лицам» все свое хозяйство в собранном виде: кресло и

прикрепленный к нему системой привязных ремней облаченный в ярко-оранжевый скафандр манекен.

Изготовители манекена постарались, чтобы все — во всяком случае, все

доступное обозрению — в нем было «как у человека». А посему сделали ему

лицо совершенно человекоподобное: со ртом, носом, глазами, бровями, даже

ресницами. . Я не удержался от реплики, что, мол, увидев такую фигуру где-нибудь в поле или в лесу, наверное, в первый момент принял бы ее за покойника.

164 И действительно, было в сидящем перед нами манекене что-то мертвенно-неприятное. Наверное, все-таки нельзя, чтобы нечеловек был чересчур похож на

человека.

Манекены! За годы работы в авиации я не раз имел с ними дело. Почему-то

их называли Иванами Ивановичами, и это прозвище (как и многое другое, унаследованное космосом от авиации) оказалось в ходу и на космодроме.

Мое первое близкое знакомство с Иваном Ивановичем состоялось во

времена, когда только что народившаяся у нас реактивная авиация вызвала к

жизни новые средства спасения — катапультируемые кресла. Тогда-то мне

вместе с моими коллегами и пришлось впервые заняться отстрелом этих кресел с

борта летящего самолета.

Конечно, предварительно кресла были тщательно отработаны на наземной

катапультирующей установке, иначе в испытательной авиации не бывает: все, что

будет испытываться в воздухе, сначала всесторонне исследуется на земле.

И вот я взлетаю на двухместном тренировочном реактивном истребителе

УТИ-МиГ-9. Мое место в передней кабине. А в задней находится манекен.