сказать, особый случай номер один: отказ автоматической ориентации и

автоматического включения ТДУ.

111 Нетрудно представить себе, какими последствиями грозили бы эти отказы, не

будь у космонавта в запасе второй — ручной системы управления. Гамма этих

возможных малоприятных последствий начиналась с посадки вне заданного

района — в тайгу, тундру, океан — и завершалась вынужденным пребыванием на

орбите, если она к тому же окажется существенно выше расчетной — в течение

неопределенно долгого срока, возможно более продолжительного, чем тот, на

который были рассчитаны запасы пищи, кислорода и средств жизнеобеспечения

на борту корабля. Превратиться в мертвый искусственный спутник Земли —

перспектива достаточно мрачная, чтобы принять все меры для ее надежного

исключения.

Поэтому в ходе тренировок отработке ручного управления спуском мы

уделяли особое внимание.

Нельзя сказать, что такой подход к делу — с упором на особые, так называемые

«нештатные» ситуации — не встретил возражений. Высказывалось и такое

мнение, что ни к чему раньше времени травмировать психику космонавтов, фиксируя их внимание на осложнениях и неприятностях, которых, скорее всего, вовсе не будет. Другие оппоненты напирали не столько на нежелательность, сколько на ненужность отработки нештатных случаев: автоматика корабля, мол, настолько отработана, что готовить космонавтов к действиям при ее отказе —

дело просто излишнее. Разумеется, обе эти позиции легко опровергались — и

ссылкой на тот самый, дорогой ценой добытый опыт авиации, и чисто

умозрительно. Ведь первые космонавты были летчиками и к проработке своих

действий при разного рода отказах техники успели привыкнуть как к делу вполне

обычному, и если уж говорить о психике, то вселяющему лишь уверенность, а

никак не сомнение в благополучном исходе полета. Что же касается второго

тезиса — об абсолютной надежности всей автоматики «Востока», то на это

приходилось отвечать, что, увы, ничего абсолютного на свете нет! Вскоре

опровергла этот сомнительный тезис и сама жизнь — когда на восьмом по счету

пилотируемом космическом корабле «Восход-2» отказала автоматическая

система спуска. Но то было четыре года спустя. А при подготовке «авангардной

шестерки» меня решительно поддержали и Строев, и Карпов. Они же

предложенную методику и утвердили — с этого момента она стала законом.

112 Однажды к нам на тренажер — посмотреть на занятия первых космонавтов

— заглянул Олег Григорьевич Макаров — в то время конструктор и проектант, один из заметных работников королевского КБ, а в будущем сам известный

космонавт, дважды Герой Советского Союза, имеющий на своем счету четыре

космических старта. Много лет спустя он рассказал мне, что прямо ужаснулся, услышав, как я, ничтоже сумняшеся, рекомендовал космонавтам, отрабатывая

ручную ориентацию корабля, не беспокоиться о расходе рабочего тела.

Ужаснулся, потому что в действительности запасы этого тела были на «Востоке»

не ахти какими обширными, что как раз и было предметом некоторого

беспокойства разработчиков. А тут — нате вам! — такая безответственно лихая

рекомендация!

— Потом-то я понял, — улыбнулся Макаров, — что начинать нужно было

именно с этого: не сковывать ребят заботой о запасе рабочего тела, а выработать

сначала автоматизм — когда куда отклонять ручку; мелкая дозировка придет

потом сама. Но в первый момент это звучало страшновато.

Тем не менее тогда, у тренажера, Макаров ничего не сказал, промолчал. И

оценил я его сдержанность, а главное, умение вникать в логику действий другого

человека (умение, скажем прямо, не так уж часто встречающееся в жизни) лишь

через несколько лет, когда он сам вспомнил свое первое посещение нашего

тренажера.

Вся шестерка будущих космонавтов работала на тренажере очень охотно, со

вкусом и с большим вниманием не только к тому, что каждый из них делал сам, но и к тому, что делали его товарищи. Малейшая ошибка очередного

тренирующегося замечалась его коллегами едва ли не раньше, чем инструктором, и вызывала бурное оживление:

— Юра! Не туда крен даешь!.

— Гера! Чего жмешь на кнопку? Систему не включил!..

— Валера! А про давление в ручной почему не доложил?.

Но с каждым днем поводов для замечаний возникало все меньше, и очень

скоро все шестеро наших подопечных стали выполнять все мыслимые на корабле

«Восток» операции совершенно безукоризненно. Этому способствовали и их

очевидная природная ода-

113

ренность, и опыт — пусть сравнительно небольшой — летной работы, а главное, активный, живой интерес, который они все проявляли к занятиям па тренажере.

Последнее обстоятельство, я думаю, играло решающую роль. Впрочем, оно и

неудивительно: каждому было ясно, что здесь они осваивают не что-то полезное

«вообще», а как раз то самое, что им предстоит выполнять, когда дело дойдет до

настоящего космического полета! Рассматривать получаемые на тренажере

навыки иначе как самые что ни на есть жизненно важные не приходилось.

Зоркость, с которой наши будущие космонавты следили за работой друг

друга, не могла не навести на мысль о том, как полезен для них такой анализ, в

сущности — собственной деятельности, со стороны. Я удивился только, почему

эта нехитрая мысль не пришла мне в голову раньше — хотя бы по аналогии с

летным обучением, во время которого учлеты, ожидающие очереди лететь, наблюдают за взлетами и посадками своих товарищей и разбирают их ошибки.

Опытные инструкторы-летчики утверждают даже, что посмотреть сто посадок —

все равно что выполнить одну посадку самому. Не берусь судить о

справедливости соотношения — сто к одному, но в принципе точка зрения, конечно, верная.

Логическим завершением всех этих соображений было то, что инструктора за

его пультом все чаще начали подменять Титов, Гагарин и их товарищи.

Когда я впоследствии наблюдал некоторых из них на космодроме, в пункте

управления полетом, с микрофоном в руках, на связи с очередным, готовящимся

к старту или уже находящимся в полете космонавтом, то не раз думал, что самые

первые навыки и в этом, тоже очень непростом, деле они получили за

инструкторским пультом нашего первого космического тренажера.

Будущие космонавты — и «шестерка первой очереди», и их товарищи, которые

вскоре начали появляться, пока еще в качестве экскурсантов, на нашем

тренажере, — вызывали чувство глубокого уважения к себе. Вызывали самим

фактом своего присутствия здесь, самой решительностью, с которой так круто

повернули они весь ход своих столь удачно начавшихся биографий.

114 Судите сами: человек служит летчиком в военной авиации. Ему нравится его

работа. Он на хорошем счету, хорошо летает (летавших плохо в группу будущих

космонавтов не брали). Он ощущает романтичность и в то же время

престижность и даже государственную нужность своего дела. Видит ясную

перспективу повышения своей летной и командирской квалификации и

соответствующего продвижения по должностям, чинам и званиям. Наконец, он и

его семья обеспечены материально. Словом, он, что называется, твердо стоит на

рельсах. Казалось бы, что еще остается желать человеку?

И вдруг его вызывают к командиру части и представляют какому-то

совершенно незнакомому, хотя и явно симпатичному полковнику медицинской

службы, который предлагает ему бросить все, что составляет его жизнь, ради

довольно туманной перспективы каких-то экспериментальных полетов на

летательных аппаратах принципиально нового типа (тут его в детали заранее

особенно не посвящали), причем полетов достаточно опасных (этого от него с

самого начала не скрывали), да еще и неизвестно, на какие сроки планируемых..