на счету, накладывали на комплекцию космонавта довольно жесткие

ограничения; это обстоятельство тоже в значительной мере определило состав

первой «шестерки». На правой стороне груди у каждого под значком военного

летчика третьего класса — значок инструктора парашютного спорта с подвеской, выгравированная на которой цифра свидетельствовала, что владелец значка

выполнил несколько десятков прыжков с самолета: 40, 50, 60.. Вскоре я узнал, что среди этих прыжков большая часть не простые, про которые говорят: вывалился, автомат раскрыл тебе парашют, спустился, ткнулся о землю, вот и

все, — а либо затяжные, с управлением своим телом в воздухе в свободном

падении, либо с приводнением, либо с дополнительным грузом; словом, 104

усложненные. Учил будущих космонавтов парашютному делу замечательный

человек, видный мастер парашютного спорта и, что в данном случае, пожалуй, еще важнее, большой психолог и педагог Николай Константинович Никитин, к

несчастью, вскоре погибший при выполнении экспериментального парашютного

прыжка. Когда я спросил его: «А для чего мальчикам нужна такая солидная

парашютная подготовка? Им ведь все эти штуки проделывать не придется: автомат их на катапульте из корабля выстрелит, другой автомат раскроет

парашют — и вся игра!» — Никитин ответил:

— Не совсем так. Во-первых, мы не знаем, куда их парашют опустит.

Возможно, на высоковольтную сеть, или на дом какой-нибудь, или на железную

дорогу, да еще когда поезд идет, — тут ведь, знаешь, всегда закон наибольшей

подлости действует. Вот и понадобится управлять спуском, отскользнуть от

препятствия. Ну, а во-вторых, это дело для воспитания характера пользительное.

У кого в свободном падении голова ясно работает и руки-ноги слушаются, тот

нигде не растеряется. . Ты-то сам с парашютом прыгал?

— Прыгал.

— Для спорта или когда припирало?

— И так, и так приходилось.

— А затяжные?

— Тоже. Но очень давно — в середине тридцатых годов. Тогда на затяжном

что требовалось? Только время точно выдержать: десять там секунд, или

пятнадцать, или двадцать. Ну и, если закрутит «штопором», руку или ногу

выбросить — вращение прекратить. Вот и все. А всякие там сальто, спирали и

прочее — до этого тогда еще не додумались.

— Вот то-то и оно! А теперь додумались. Наши мальчики по заказу все

фигуры крутят. . Нет, это для характера полезно. Не сомневайся.

Я и не сомневался. Объяснение было убедительное. Что говорить, наверное, в

любом деле воспитание важнее обучения. . Но весь этот разговор состоялся

позднее.

А в день первого прихода будущих космонавтов на тренажер мое внимание

привлекли прежде всего, конечно, не столько их парашютные значки, сколько

хороший, бодрый тонус и та активная заинтересованность, с которой они, кратко, по-военному, представившись, устремились к тренажеру, пытаясь все вместе

105

одновременное просунуть головы в его открытый люк, хотя, конечно, уже не раз

видели раньше космический корабль, даже изучали его, но—не «живой», не с

действующим кабинным оборудованием.

Увидев эту картину, я вдруг почувствовал, что все это когда-то однажды уже

было, что я это уже один раз видел.. Это или нечто очень похожее.. Но что же

именно?. Когда?..

И вдруг вспомнил!

Почти за полтора десятка лет до описываемых событий..

Я снова ловлю себя на том, что отрываюсь от строгой хронологической

последовательности изложения. Но я и не стремлюсь придерживаться ее в этой

книге. Моя цель — не написать историю космонавтики (о ней и без меня

написано достаточно много и, как мне кажется, в большинстве своем совсем

неплохо), а поделиться с читателем своими воспоминаниями. Ну и, конечно, размышлениями, без которых никаких воспоминаний, как известно, не бывает.

Итак, я вспомнил. За полтора десятка лет до описываемых событий, когда

испытывались первые отечественные реактивные самолеты МиГ-9 а Як-15, в

один прекрасный день на наш аэродром прибыла группа летчиков-испытателей, которым предстояло сразу после летчиков-испытателей авиационной

промышленности садиться в кабины этих самолетов, осваивать их и продолжать

испытания.

Так вот они, увидев на стоянке МиГ-9 с расчехленной кабиной и открытым

фонарем, все одновременно, будто по команде, полезли рассматривать его кабину

— свое будущее рабочее место.

Это была естественная реакция активных, моторных людей, внутренне

нацеленных на выполнение трудного, сложного, но всеми фибрами души

желанного дела.

Точно такой же была реакция будущих космонавтов, увидевших тренажер.

Впрочем, тренажер ли? У меня в ту минуту создалось впечатление, что

расположенный в нашей комнате шар они восприняли не как тренажер — как

космический корабль!

Впоследствии я узнал, что на начальном этапе разработки идеи космических

полетов человека было немало дебатов по вопросу о том, кем должен быть

космонавт по своей «докосмической» профессии. Пришли

106

почти единогласно («почти» —потому, что были и другие точки зрения) к тому, что лучше всего готовить космонавтов из летчиков. При этом преобладали

соображения, связанные с физиологией: летчик привычен к перегрузкам, к

пребыванию в разреженной атмосфере и так далее. Интересно, что, исходя из тех

же соображений, фигурировали в этих дебатах как возможные кандидаты в

космонавты и акробаты, и артисты балета — у них, мол, вестибулярный аппарат

хорошо оттренирован.

Первые же полеты человека в космос показали, что ориентация на летчиков

не подвела. Хотя в дальнейшем выяснилось, что и инженеры, особенно

участвовавшие в создании космической техники, справляются с работой в

космосе уж по крайней мере никак не хуже!

Так что, в общем, наверное, надо полагать, что знания, техническая эрудиция

и такие чисто человеческие качества, как воля, организованность, коммуникабельность, смелость, выдержка для космонавта гораздо важнее рода

его предыдущих занятий. И еще: явно требуется активное, страстное желание

лететь в космос!

В свое время на вопрос о том, что нужнее всего, чтобы стать хорошим

летчиком-испытателем, я ответил: прежде всего — горячее желание стать

хорошим летчиком-испытателем. Если оно налицо, то все прочее человек

преодолеет: и недостаток знаний пополнит, и здоровье отладит, и характер свой, если надо, укротит. Наверное, нечто подобное справедливо и по отношению к

профессии космонавта.

Пошли дни тренировок.

Вскоре космонавты и, как сейчас принято выражаться, «сопровождающие их

лица» поселились в нашем общежитии, чтобы не тратить по нескольку часов в

день на переезды от места, где они постоянно жили (столь популярного ныне

Звездного городка тогда еще не существовало), на тренировки и обратно.

Поселились — и как-то сразу растворились среди наших работников и множества

командированных, посещающих, приезжающих и уезжающих. Ребята ходили в

кино и на вечера танцев в наш клуб, широко общались с нашими старожилами,

но особого внимания к себе не

107

привлекали: мало ли па свете молодых людей в форме военных летчиков!

Зато потом, когда портреты этих веселых, компанейских недавних старших

лейтенантов и капитанов начали появляться на первых страницах газет, немало

наших сотрудников (и еще больше сотрудниц), широко раскрыв глаза, всплескивали руками:

— Бог ты мой! Неужели это.. — следовало имя очередного космонавта. —

Вот уж в жизни не подумала бы! Он ведь совсем как все.. Только симпатичнее. .

И остроумный. . Ну, а уж героического совсем ничего из себя не строил..

«Ничего героического».. Казалось бы, давно пора нам привыкнуть к тому, что, если бы героические поступки совершались только персонажами плакатно-героической внешности, количество таких поступков, скажем, во время войны