летчиков с опытным и вдумчивым авиационным начальником, специально
занимающимся лишь несколькими расположенными по соседству частями.
Не следует понимать сказанное в том смысле, что наш начальник сектора
ограничил свою деятельность функциями консультанта. Нет, конечно, командир
есть командир, и ему приходится использовать всю гамму находящихся в его
руках средств управления подчиненными.
Но начал Якушин именно с того, что постарался, как говорится, «составить
себе мнение».
Особенно, помнится, интересовали его сильные и слабые стороны наших
истребителей.
Сильные и слабые стороны наших истребителей!
Разговаривая с Якушиным, мы могли уже многое сказать о них. Несравненно
больше, чем каких-нибудь две недели назад.
Мы уже чувствовали себя «понюхавшими пороху». Боюсь, что по молодости
лет это обстоятельство придавало нашим высказываниям, в том числе и о новых
истребителях, некоторую избыточную безапелляционность. Но это касается
только тона, а по существу мы, конечно, многое, очень многое действительно
поняли, Война хотя и продолжала преподносить нам свои сюрпризы, но уже все-таки не в таком умопомрачительном количестве, как при первом столкновении с
противником. А главное, мы сами изменились. Бывают дни, меняющие человека
больше, чем годы. Именно такие дни мы и пережили. На многие категории
смотрели мы теперь новыми глазами. В том числе и на находящиеся в нашем
распоряжении самолеты.
У нас возникло немало претензий: хотелось и обзора пообширнее, и
вооружения более мощного, и чтоб выхлопа не слепили, и чтоб горючего было
хотя бы минут на двадцать побольше. . Много чего хотелось!
76
И к чести нашей авиационной промышленности надо сказать, что довольно
быстро — практически к весне сорок второго года — все это было реализовано.
Но и в сорок первом году, с самого начала войны, стало очевидно, что
воевать на этих машинах в общем можно! И МиГ-3, и Як-1, и ЛаГГ-3, и Пе-2, и
особенно Ил-2 прошли проверку боем и выдержали ее.
Я уже рассказывал о том, как воевали летчики Московской зоны ПВО.
Вскоре стали доходить до нас сведения и об успехах на фронте полков, сформированных из военных летчиков-испытателей.
Один из них — Юрий Александрович Антипов (ныне Герой Советского
Союза и заслуженный летчик-испытатель СССР) — поначалу, как и все мы, тоже
считал, что хотя по скорости, особенно на больших высотах, МиГ-3 вне
конкуренции, но маневренность у него не то чтобы очень. . Очень скоро ему
пришлось проверить свою точку зрения на практике.
В одном из первых же боев с «мессершмиттами» Антипова крепко зажали.
Немцев в воздухе — и над линией фронта, и в ближайших тылах — было в то
трудное время значительно больше, чем наших самолетов. Отсюда почти всегда
неравные воздушные бои. В отличие от противника наши летчики не уклонялись
от схваток в невыгодных для себя условиях. Да и что им оставалось делать —
иначе пришлось бы уклоняться едва ли не от всех соприкосновений с
противником. Это было очевидно, хотя и нерадостно. Естественное раздражение
летчиков против сложившейся обстановки выливалось чаще всего в несколько
неожиданном направлении: на головы журналистов, публиковавших в газетах
очерки о неравных воздушных боях — «Трое против восемнадцати», «Семеро
против двадцати пяти» и тому подобное. По существу, в этих очерках все было
правильно. Раздражал тон — такой, будто нашим богатырям воздуха прямое
наслаждение идти всемером против двадцати пяти — двадцать четыре им уже
мало..
Через полгода после начала воздушной битвы за Москву уже в другом месте
— на Калининском фронте — в аэродромной землянке собралась группа
летчиков, ожидавших вылета. Сидели в теплых комбинезонах, и не только
потому, что предстояло вскоре идти
77
в воздух. Было холодно. Железная печурка грела плохо. Через узкое окошко, прорезанное над самым уровнем земли, у потолка землянки, еле светило
сумрачным зимним светом. Разговор шел о бое, который летчики соседнего
полка — Алкидов, Баклан и Селищев — дали втроем восемнадцати самолетам
противника. Дали — и выиграли его: сбили несколько немецких машин, а
главное, не допустили бомбежки нашего переднего края — это котировалось еще
выше, чем лишние сбитые на боевом счету истребителя. Словом, бой был по всем
статьям отличный. Но он был уже обсужден во всех подробностях несколько
дней назад — сразу после того, как произошел. И текущие дела — удачи и
неудачи, которые на войне сменяют друг друга очень быстро, — привлекли
внимание к себе. Но вот пришла на фронт газета, где этот бой был описан, и
разговоры о нем, вернее о статье, возобновились. В землянке пошли
комментарии:
— Очень уж гладко все тут получается.
— Вроде им еще три-четыре «яка» только помешали бы!
А один из присутствовавших мечтательно произнес:
— Эх, ребята! Дожить бы нам до такого времени, чтобы шестеркой или
восьмеркой зажать пару «мессеров», да дать им жизни, да загнать, сукиных детей, в землю! Вот это было бы дело.. А то пишут и радуются: смотри-ка — трое
против восемнадцати. Ах, как хорошо!. Тьфу!
— Не плюй в землянке, — сказал наставительно самый старший из нас. И
сказал, конечно, правильно — не столько по соображениям поддержания
должной чистоты и гигиены в помещении, сколько по причине очевидной
беспочвенности мечтаний предыдущего оратора.
«Дожить бы до такого времени!»
Дожили далеко не все. Но такое время пришло! Когда наша армия подошла к
Берлину так же близко, как стоял противник под Москвой в сорок первом году, советские самолеты — вопреки всем правилам военного времени — летали
бомбить и штурмовать подступы к вражеской столице с зажженными
аэронавигационными огнями на крыльях и хвостовом оперении. Почему? Очень
просто: опасность противодействия противника была к тому времени меньше, чем опас-78
ность просто столкнуться в темноте со своими же самолетами — настолько много
их участвовало в этой операции.
Соотношение сил в воздухе стало в точности таким, о котором мечтали
летчики в той землянке суровой, холодной зимой сорок первого года.
. .Итак, в одном из первых же воздушных боев Антипова крепко зажали
«мессеры». Чтобы выйти из-под удара, хочешь не хочешь, надо маневрировать, причем маневрировать как можно более энергично. Через много лет после этого
боя он рассказывал:
— Чувствую, что еще секунда — и по мне дадут. Потянул ручку на себя: ничего, крутится «миг», дрожит весь, но не сваливается. Только краешком глаз
вижу, что мне в концы крыльев упираются сзади какие-то полосы. Первое, что
подумал: трассы! Но тут же усомнился: не могут же они так точно попадать
именно по консолям, а главное, так устойчиво держаться — без перерыва и все
по одному и тому же месту. Повернул голову: батюшки, оказывается, это жгуты
срывные. Вот тебе и неманевренная машина! Виражит со струями с консолей, как
тебе какой-нибудь И-пятнадцатый, и в ус себе не дует!..
С тех пор взгляд на маневренность «мига» у Антипова и его однополчан
существенно изменился к лучшему. Не скоростью единой жив был этот самолет.
Впрочем, так часто бывает в жизни: увидев какое-то одно, доминирующее, наиболее ярко выраженное свойство, мы на его фоне не замечаем многого
другого, пусть менее «профилирующего», что ли, но подчас весьма
существенного. И не только при оценке самолетов. .
Так что маневренные возможности самолета МиГ-3 оказались для многих
наших летчиков сюрпризом. Причем на этот раз сюрпризом приятным —
неприятных и без того хватало.
Относительно же вооружения «мига» — три пулемета, из которых два, хотя и
чрезвычайно скорострельные, имели тот же калибр, что обычная винтовка, —