боем истребителей врага, прикрывавших «раму», Березкин атаковал

корректировщика. Однако «рама», словно издеваясь над Березкиным, уходила от

огня. И тогда Слава. . пошел на таран.

Мотивы его поступка были всем ясны: человек не сбил еще ни одного

самолета, и его, смелого и честного парня, мучила совесть. Однако погибла

машина, и мы долгое время не знали о судьбе самого летчика. Наконец, худой, бледный, с перебитой ногой, он явился в часть.

Я смотрел на Березкина, слушал его и думал: конечно, таран — это подвиг, который может совершить только сильный духом и преданный Родине человек.

Но теперь (дело происходило во второй половине войны.— М. Г. ), когда мы

имели новые, маневренные, прекрасно вооруженные машины, когда наше

превосходство в воздухе стало очевидным, таран, как говорится, вышел из

моды. . К нему можно было

72

прибегать лишь в исключительных случаях, когда сложилось безвыходное

положение. .»

Ничего не скажешь — точка зрения разумная и убедительная. Но, при всем

при том, нельзя, размышляя о таране, полностью сбрасывать со счетов и такой

первостепенный на войне фактор, как моральное воздействие этого отчаянного

приема воздушного боя на немецких летчиков. Они знали, что наши истребители

идут и на такое, и это знание отнюдь не прибавляло им бодрости. Летом и осенью

сорок первого года пренебрегать подобными обстоятельствами не приходилось!

И что уж совсем бесспорно — это оценка личных качеств летчика, пошедшего на таран. Товарищи по оружию смотрели на него как на героя и, конечно, были в этом совершенно правы. Чтобы таранить врага, нужно большое

мужество. Риск тут чрезвычайно велик. За примерами далеко ходить нам не

приходилось: они были и в истребительной авиации ПВО Москвы. Во второй

половине августа — вскоре после Талалихина — летчик 24-го полка Деменчук

(кстати, сбивший в тот же день «Юнкерса-88» «обычным» способом) таранил

«Хейнкеля-111» и погиб при этом.

Правда, были и другие примеры — примеры большого мужества, сочетавшегося с редким искусством пилотирования.

В первой, журнальной, публикации этой повести я рассказывал о таране, выполненном летчиком Катричем. Позже я узнал, что это был не первый таран в

небе Подмосковья, после которого летчик не выбросился с парашютом, а сумел

благополучно посадить свой самолет. Еще в начале июля 1941 года лейтенант С.

С. Гошко, у которого в бою отказало оружие, таранил под Ржевом «Хейнкеля-111» и, сбив таким образом противника, произвел на своем истребителе посадку.

Слухи о боевых успехах лучших летчиков нашего корпуса распространялись

очень быстро — солдатский телеграф действовал исправно. Многих летчиков, приткнувшихся, так сказать, на огонек, после боевого вылета к нам на аэродром, мы уже знали заочно задолго до личного знакомства. Их воинская слава

опережала их самих.

Впрочем, иногда гости не сваливались к нам с неба, а приезжали при помощи

прозаического наземного транспорта.

73

В один прекрасный день мы узнали, что в нашем корпусе в целях

усовершенствования оперативного руководства частями вводится разделение на

сектора. Сама по себе эта новость особого впечатления на нас не произвела: к

разного рода организационным перестройкам мы были уже тогда хорошо

привычны и научились реагировать на них с должной сдержанностью, да и по

существу дело непосредственно вроде бы не касалось ни рядовых летчиков, ни

даже командиров звеньев (в числе которых был к тому времени утвержден и я).

Еще, кажется, древние римляне установили, что каждый начальник может

полноценно руководить, особенно в бою, не более чем тремя — пятью

подчиненными. Если же подчиненных больше, то следует разбить их на

соответствующее количество групп и непосредственно иметь дело с командирами

этих групп. В дальнейшем опыт организации вооруженных сил всех времен и

всех стран мира в общем подтвердил справедливость этого правила. По-видимому, на ту же точку зрения встало и наше командование. Но, повторяю, нам, низовым работникам (если позволительно применить такой термин к

летчикам-высотникам), вполне хватало своих собственных забот, чтобы особенно

заинтересоваться организацией секторов.

Однако сама персона нашего вновь назначенного начальника сектора вызвала

неподдельный интерес, симпатию и уважение. Это был майор (ныне генерал-майор авиации) Михаил Нестерович Якушин — один из героев испанской войны, события которой не померкли даже в свете начавшейся битвы несравненно

большего масштаба.

Когда немецкие летчики, воевавшие в Испании на стороне франкистов, начали предпринимать ночные бомбардировки одиночными самолетами городов, аэродромов и позиций республиканских войск, то поначалу ничего, кроме

средств пассивной обороны (маскировка, затемнение), этому не

противопоставлялось. Инициатива советских летчиков, предложивших

использовать их истребители ночью, была поддержана не сразу. Но все же

попробовать начальство разрешило: как говорится, попытка — не пытка, вдруг

что-нибудь да получится. И получилось! Первого «Юнкерса» в ночном бою сбил

не кто иной, как будущий начальник нашего сектора Якушин. Вслед за ним

74

одержал такую же победу Анатолий Серов — и дело пошло. Ночные

бомбардировки быстро прекратились. Как говорится, отучили.

Трудно было бы найти на должность начальника сектора человека более

авторитетного в глазах ночных истребителей. Что бы Якушин нам ни сказал, все

было бы воспринято как непререкаемая истина.

Но, приехав в нашу эскадрилью, Михаил Нестерович не стал вещать

непререкаемые истины. Он начал с обратного — стал расспрашивать нас.

Расспрашивать обо всем: удавалось ли кому-нибудь из нас заметить самолет

противника вне лучей прожекторов, как маневрируют немцы, чтобы уйти от

нашего истребителя, сколько неиспользованных патронов остается у нас обычно

после боя, — словом, обо всем.

Якушин ясно понимал, сколько нового принесла большая война по

сравнению даже со столь недавними событиями в Испании или на Халхин-Голе, а

потому счастливо избежал ошибки, в которую впали иные военачальники, в том

числе и достаточно высокого ранга, пытавшиеся командовать в Отечественной

войне, опираясь в основном на опыт войны гражданской.

Положение командования секторов было, как я узнал впоследствии, непростое: сектора эти были, так сказать, не вполне законнорожденными и ни по

штатам, ни по техническому оснащению, ни даже по четко очерченному кругу

прав и обязанностей не имели всего, что нужно.

Полгода спустя командование корпуса в «Отчете о боевой работе 6-го

истребительного авиакорпуса ПВО Москвы» с сожалением констатировало, что

«начатое хорошее дело — разбивка авиации по секторам— не получило

должного развития»: не хватало людей для создания при начальниках секторов

оперативных групп, не хватало и техники для организации узлов связи. Главную

причину всего этого авторы «Отчета» усматривали в «нештатном существовании

указанных секторов». Примерно такие же взгляды высказал четверть века спустя

военный историк Н. Светлишин на страницах «Военно-исторического журнала»:

«Что касается командования секторов, то оно не могло осуществлять управление

полками из-за малочисленности своего состава и отсутствия необходимых

средств управления и наведения».

75

Слов нет, имей начальники секторов в своем распоряжении необходимые

технические средства и кадры, это нововведение, наверное, дало бы еще больший

эффект, чем дало в действительности. Но и при всех фактически сложившихся

неблагоприятных обстоятельствах начальники секторов сделали немало. Большая

польза — не говоря уже о всем прочем — была хотя бы от одного общения