Я остановил караван. Ваня сидел рядом, погружённый в чтение какого-то справочника. Почувствовав, что машина встала, он поднял глаза. Перехватил направление моего взгляда.

– Ах ты ж… – Он крепко выразился, но вовремя взял себя в руки. – Прошу прощения, товарищ капитан.

– Ничего, – кивнул я. – Совершенно с тобой согласен.

– Надо сказать научникам. Как считаете?

– Пожалуй, – кивнул я, – как раз время ужина.

За столом почти не говорили. Не о чем было. Уже под конец трапезы Лев вздохнул и выдавил из себя:

– Можно завтра попробовать. Синхронно со временем суток…

– Конечно, – кивнул я.

– И ещё катер на воздушной подушке на базе, – добавил Ваня, – если по земле не получится. Может, над морем Аномалия действует по-другому?

У меня были на этот счёт большие сомнения, но мы были не в том положении, чтобы открыто проявлять пессимизм.

– Конечно, – кивнул я, – есть и этот вариант. Катер совершенно исправен. И горючего достаточно.

– Что ж… тогда до завтра, – кивнул Михаил и вышел из-за стола.

– До завтра. – Я кивнул в ответ и добавил, обращаясь к Ване: – Сегодня первая вахта – моя.

– Так точно, товарищ капитан. Я мог бы всю ночь, чтобы…

– Отставить, – перебил я. – Действуем разумно. Сейчас это главное.

– Есть, – ответил лейтенант, убирая остатки сухпайка в мусорный контейнер.

Я поднялся в рубку управления. Покопавшись в скудной бортовой библиотеке, достал книгу. Художественную – штудировать учебники и справочники совершенно не хотелось. Даже начал читать, пытаясь следить за сюжетом, но тут мой взгляд случайно упал на часы. Время приближалось к полуночи.

Почему-то было очень тревожно, и я никак не мог понять причины этой тревоги. Начал прокручивать в голове события последних дней и факты.

И тут в голове словно что-то щёлкнуло.

Четыре спальных места на базе диверсантов. Три башни вчера. Четыре минус снайпер-самоубийца. Пропавший Семёныч. Четвёртая башня.

Я похолодел. Проглотил вдруг застрявший в горле комок.

Пятнадцать минут до полуночи. Надо успеть!

Метнувшись к аптечке, я наскоро изучил содержимое. Повезло! Снотворное было в комплекте – причём довольно сильное! Должно подействовать за десять минут максимум!

Я тут же проглотил таблетку и бегом спустился вниз.

Научники спали в своих каютах. Пришлось разбудить всех. Лейтенант тоже проснулся от поднявшегося шума.

– Мы все должны крепко спать! – объяснял я. – До рассвета как минимум!

– Я и так сплю крепко, при чём тут… – сердитым тоном ответил Лев, пожав плечами и скрестив руки на груди.

– Думаю, что Семёныч проснулся среди ночи, – сказал я, – поэтому одной башней стало больше. Понимаете?

Они всё-таки были учёными. Соображали. Долго объяснять не пришлось. Через пару секунд оба уже протягивали руки за таблетками снотворного.

– Нет, ну я всё же не понимаю, при чём тут… – Лейтенант всё ещё рассуждал вслух, не оставляя мне выбора.

– Товарищ лейтенант! Немедленно принять таблетку снотворного и отключить будильник! В своей каюте спать до естественного пробуждения! Это приказ!

– Так точно, – ответил Ваня, принимая из моих рук таблетку.

После снотворного было довольно мерзко. Не как с полноценным похмельем, конечно, но что-то вроде. Есть не хотелось. Я сидел и ковырял вилкой подогретую в микроволновке кашу из сухпайка. Сейчас, утром, моё внезапное «озарение» уже не казалось таким на сто процентов убедительным. Но научники, в конце концов, сами прислушались к моим аргументами и согласились принять лекарство.

– Доброго утра, – сказал Лев скрипучим голосом, протискиваясь через узкий дверной проём.

– Доброго, – ответил я нейтральным тоном.

– Остальные спят? – спросил он, устраиваясь рядом.

– Видимо, – кивнул я и запихнул в рот кашу.

– Ясно… – Лев достал из резервуара под столом сухпаёк, разорвал упаковку и вытащил пачку печенья. – Знаете…

Я уже приготовился выслушать претензии, но Лев, нажав на кнопку в кофейном аппарате и подставив чашку, сказал:

– Похоже, мы вам обязаны тем, что по-прежнему существуем.

– Думаете, я всё-таки был прав? – Я проглотил кашу и поднял бровь.

– Безусловно, – кивнул учёный. – Вы заметили очень важную закономерность в информационной ткани. А внутри Аномалии информация – это всё.

– Это… очень странно, – признался я.

– Нормальная, естественная реакция, – улыбнулся Лев.

– Что же это получается? Тот, кто не спит или просыпается ночью в этом месте, превращается в башню этого странного замка?

– Думаю, всё не так просто, – Лев покачал головой, взял готовый кофе и сделал глоток, – но, безусловно, исчезновение людей и восстановление того сооружения связаны. Возможно, люди погибают. Или их похищают для того, чтобы использовать информационную матрицу… Пока сложно сказать. У каждого мира, а тем более в переходном пространстве, куда мы с вами попали, своя логика. Она может быть нам совершенно чуждой, странной – но важно видеть и находить закономерности. Думаю, так больше шансов выжить.

Помолчали. Лев распечатал печенье и опустил одно в чашку с кофе. Потом откусил размокший кусок.

– Расскажите про Аномалию, – попросил я, – про Зону.

– Боюсь, что не смогу, – улыбнулся учёный. – Я тут впервые. Как и вы.

– Что она такое? – не сдавался я. – С теоретической точки зрения. У вас ведь есть теории? Не может такого быть, чтобы не было.

Лев посмотрел на дверной проём, словно убеждаясь, что никто не собирается войти в помещение. Потом ответил, почему-то понизив голос.

– Понимаете, существует несколько теорий, – сказал он, – а мои коллеги придерживаются традиционного видения.

Он сделал паузу, видимо, ожидая какой-то поощрительной реплики с моей стороны. Но я просто улыбнулся и кивнул.

– После создания теории всего на основе принципа информационного квантования появилось несколько интерпретаций экстремальных эффектов при информационной сингулярности. Та, которой придерживаются коллеги, если сильно упростить, заключается в том, что вся информация, когда-либо и где-либо организованная внутри горизонта событийной сингулярности нашей Вселенной, может быть доступна при локальной реализации эффектов информационного экстремума.

– В Зоне, – сказал я.

– В Зоне, – согласился Лев. – Однако лично я являюсь сторонником многомировой интерпретации.

Он снова сделал паузу, внимательно глядя мне в глаза.

– Поясните, – не выдержал я.

– Информационную конструкцию, лежащую в основе привычного нам мира, можно сравнить с операционной системой, – продолжил учёный, – в которой нечто может возникнуть только после определённой работы программ, производящих информацию. При этом сама суть работы этой системы анизотропна. Вы понимаете, о чём это?

– Вы о том, что раньше называлось термодинамикой, – ответил я.

– Совершенно верно, – кивнул Лев. – И в этом случае эффекты, доступные в Зоне, могут объясняться только существованием параллельных информационных систем.

– Это всё очень интересно, – сказал я, пожимая плечами, – но, к сожалению, любая из теорий никак не поможет нам разобраться в происходящем.

– Отнюдь, – хитро улыбнулся Лев.

– Поясните.

– Традиционный подход предполагает, что логика информационного экстремума будет в целом подчиняться привычной и понятной логике нашего мира, в котором мы все существуем, с поправкой на сложность информации, – ответил Лев. – Тогда как многомировая интерпретация предполагает существование информационных систем, кардинально отличающихся от нашей. С точки зрения обывателя даже близкие информационные структуры – миры – могут значительно отличаться рутинной логикой. И открытая вами закономерность косвенно подтверждает именно эту теорию. Хотя, конечно, оппоненты мне могли бы возразить, что эта закономерность – проявление некой совершенной технологии, цели использования которой мы пока просто не в состоянии постичь. – Лев сардонически усмехнулся и развёл руками, как бы демонстрируя всю нелепость подобного предположения.