Вечером я стал расспрашивать бабушку. Она ответила:

— К новолунью цыплята уже будут бегать по двору. «Когда же новолунье?» — подумал я, но спросить побоялся, чтобы не вызвать подозрений.

Раз десять в день прохожу мимо курятника. Заглядываю в щелку. Никаких признаков.

Вечером мы с Мишико пошли к роднику.

— Ты сам догадался вытянуть белок шприцем? — спросил я его по дороге.

Он не ответил.

— Или и об этом мельник читал в газете?

— Да, мельник… Зато насчет соловья я сам придумал.

На обратном пути он спросил:

— Как ты думаешь, кто вылупится из нашего яйца — петушок или курочка?

— Не все ли равно? Был бы только похож на соловья.

— Нет, лучше петушок… интересно, как он запоет.

Первые цыплята! Три сразу, и такие хорошенькие!

Мишико почти переселился к нам, ни шагу со двора.

— Вот так-то лучше, — сказала бабушка, — а то носитесь целые дни по горам как ошалелые…

Мы никак не найдем свое яйцо. Наверное, бабушка просматривала яйца — я видел, она зачем-то даже новые подкладывала. Искать метку мы не можем, боимся наседки. У нее уже семнадцать цыплят. Мы все время крутимся возле курятника, притворяясь, что любуемся цыплятами.

Сегодня Мишико вздули. Его маме понадобился шприц, но она не могла вытащить поршень — оказывается, мы забыли его промыть и белок присох к стенкам.

— Для чего он тебе понадобился? Что ты с ним делал? — слышал я крики тети Пелагеи.

Мишико растерялся и ответил, что шприцем он выкачивал из пчел мед…

Все цыплята уже вылупились, только один никак не мог вылезти. Высунул головку, и наседка помогает ему, разбивая скорлупу клювом.

— Этот! — шепнул Мишико.

Мы переглянулись. Мишико кусал губы, я опустил голову, словно мы были виноваты в том, что наш цыпленок оказался обыкновенным. Мы долго молча смотрели на гнездо.

— Знаешь что? — заговорил Мишико. — Потом видно будет… Только мы должны сделать ему метку.

— Как это? — спросил я и подумал: «Какой Мишико умный, конечно, только что вылупившийся цыпленок не может быть похож на соловья. Разве птенчики соловья умеют летать или петь?»

— Видишь, на голове у него черные точечки, — сказал Мишико.

Действительно, у нашего цыпленка две черные родинки на голове, словно вторая пара глаз.

— Да, но такие точечки есть и у того, — показал я пальцем на другого цыпленка.

Наседка сердито закудахтала, решив, что ее семейство в опасности.

— У того не такие! — проговорил Мишико упавшим голосом, понимая, что говорит неправду.

— Знаешь что, давай привяжем ниточку!

Мишико поспешно оторвал от рукава болтавшуюся пуговицу и вытянул нитку.

Несмотря на то что наседка очень злилась, мы все-таки привязали нитку к ноге цыпленка: пусть не забывает, что он соловей, а не курочка.

— А как мы его назовем? — спросил я Мишико.

— Мы же еще не знаем, петушок он или курочка!

— Спросим бабушку.

— Но ведь и бабушка пока не знает.

Мы сами кормим цыплят, и бабушка довольна нами. С нашего цыпленка мы не сводим глаз. Кажется, ниточка давит ему ножку. Мишико говорит, что он, наверное, растет и лапка стала толще. Видно, надо было привязать резинку.

— Пи, пи, пи! — пищит наш цыпленок, и голосок его нам кажется музыкой.

Цыплята уже бегают по двору, ищут червяков, пьют из лужи, задрав головки, совсем как игрушечные.

И наседка, кажется, привыкла к нам.

— Идите-ка, ребята, хоть искупайтесь, что вы все дома сидите, — сказала нам как-то утром бабушка Фати.

— Мы же тебе помогаем, бабушка, за цыплятами смотрим, чтобы коршун их не унес.

— Я и сама присмотрю!

— А вдруг ты заснешь? — нашелся я.

— Тогда мама твоя приглядит. Первый раз вижу, чтобы дети летом целыми днями сидели дома.

— А ведь коршун может и вправду унести нашего цыпленка, — сказал я Мишико, когда мы остались одни.

Мы еще издали увидели, что наседка почему-то клюет одного цыпленка. Оказалось, это Ласточка (Мишико предложил назвать нашего цыпленка Ласточкой — так бабушка не догадается, что он соловей. Я согласился).

Мишико взял цыпленка на руки и подул на него, на тоненькой лапке показалась ниточка.

— Это наседка хотела снять ниточку, — решил он, — снимет, а потом ищи ветра в поле.

— Что же делать? Может, белую ниточку привязать?

— Будто наседка белую не разглядит!

— А может, и не разглядит…

— Привяжем.

Привязали свободно, не затягивая.

Почтальон принес письмо от папы. В Тбилиси, оказывается, жара.

Просматривая мои книги, Мишико случайно нашел мой дневник. Я заметил только тогда, когда он успел прочесть два листа.

— Чужие дневники читать нельзя! — сказал я, выхватывая у него тетрадь.

Мишико мрачно посмотрел на меня.

— А все записывать можно? Вдруг твоя мама найдет? Или бабушка прочтет? Она же меня тогда на порог не пустит, — сказал Мишико и ушел надувшись.

А вдруг действительно найдут мой дневник? Или мама застанет меня за тетрадкой? Пожалуй, не зря рассердился Мишико. Нужно куда-нибудь запрятать дневник или совсем не писать. Лучше в Тбилиси все вспомню и запишу…

Наша Ласточка так выросла и похорошела, что трудно узнать ее. Она выделяется своей окраской, перья стали у нее темнее. Она расхаживает, покачивая головкой, совсем как тот соловей, за которым мы гонялись у речки. Мы часто приманиваем цыпленка кормом и прислушиваемся. Ну конечно, голосок у него гораздо красивей, чем у других цыплят.

— Бабушка, ведь мы за цыплятами ухаживали, разве нам не полагается по одному цыпленку? — спросил как-то Мишико.

— Полагается, детка, можете выбирать любого.

От радости мы покраснели. Теперь Ласточка будет наша.

Ласточка оказалась петушком.

Какие мы несчастные! Ласточка сломал себе ногу. Бабушка во всем обвиняет Тигренка, уверяя, что петушок пробежал мимо в тот момент, когда пес грыз кость, и Тигренок укусил петушка. Мишико отдубасил Тигренка, но что с того…

Нет худа без добра, теперь не нужно привязывать ниточку, с другими цыплятами мы Ласточку уже не спутаем.

Мы с Мишико сидим в бабушкиной комнате и уплетаем инжир. Собирали мы его для бабушки, но она поела немного, прилегла и, повернувшись к стене, заснула. Вдруг на пороге показался Ласточка, мы замерли, боясь его спугнуть. Ласточка немного постоял на месте и, прихрамывая, шагнул в комнату. Забрался под стол и начал клевать все быстрее и быстрее. Видно, он не думал найти здесь так много крошек. Он клевал быстро-быстро, наверное, боялся, что его скоро выгонят во двор. И вдруг закукарекал от удовольствия.

— Этот цыпленок прямо как птичка чирикает… Проголодался, наверное, корма просит, — неожиданно произнесла бабушка.

Мы быстро переглянулись. Мишико сорвался с места и выбежал. Я за ним.

— Гогия, детка, скажи маме, пусть покормит кур, — услышал я вдогонку полусонный голос бабушки Фати.

Мишико остановился только у гранатового дерева на проселочной дороге. Он тяжело дышал от волнения и усталости.

— Ты слышал, что она сказала? Слышал, что сказала бабушка Фати? Поет, говорит, как птичка! А мы привыкли и даже не замечаем. — В этот момент Мишико был похож на сумасшедшего.

Не помню, сколько времени сидели мы и разговаривали, одуревшие от радости. Да и как не одуреть! Ведь и другие заметили, что Ласточка щебечет, словно птичка. Это была наша победа, наша первая награда. Спасибо бабушке Фати! Правда, она еще ничего не знает, но, если бы не она, мы и внимания не обратили бы на пение нашего цыпленка. Все-таки много значит опыт старого человека!