С дерева Мишико слез усталый, весь в ссадинах и царапинах. Он ничего не нашел. А тем временем соловей перелетел на новый куст.

Долго гонялись мы за соловьем, но гнезда так и не нашли.

— Сегодня соловей обманул нас, — сказал Мишико, когда мы возвращались домой, — но он от меня не уйдет: и яйца отыщу и самого поймаю.

— Живьем?

— Да, нужно только вырыть яму, выложить ее стеклом и насыпать червяков. Соловей прыгнет, но обратно вылезти не сможет, поскользнется на стекле и уж никуда не улетит.

— А ты пробовал так ловить?

— Я не пробовал, но… — Мишико не закончил и почесал нос.

Гнездо оказалось в ветках шиповника, и именно на том кусте, где мы впервые увидели соловья. Бедная пташка, когда мы брали яичко, ее там не было, но теперь она уже знает о своем несчастье. Кто ей расскажет, что мы так жестоко поступили только ради науки! Наверное, мечется и плачет, бедняжка, хотя Мишико уверяет, что она и не заметит пропажи одного яичка. Но разве ему можно верить?..

Я первый раз в жизни увидел соловьиное яйцо. Оно зеленоватое, в желтую крапинку.

Вечером Мишико принес из дому шприц, каким врач делает бабушке уколы.

— Спрячь, чтобы никто не видел. Смотри не проболтайся, — предупредил он меня.

Кажется, я догадываюсь, как он собирается смешать белки. Завтра утром бабушка сажает наседку на яйца.

В полдень я подошел к изгороди и свистнул. Это означало, что бабушка Фати заснула и нам никто не помешает.

Я увидел, как Мишико суетился у своего дома — кажется, обтесывал топориком ножку табурета. Затем он все бросил и взбежал на балкон, чтобы захватить с собой соловьиное яйцо.

— Знаешь, чуть кошка не утащила яйцо, еле спас, — сказал он, перелезая через изгородь.

Мы отправились в курятник.

— Бабушка спит? Может, только глаза закрыла, притворяется?

— Не знаю, — пожал я плечами.

— А мама?

— Мама пошла к соседке одолжить рамы для шелковичных червей.

Мы подошли к курятнику и приоткрыли сплетенные из прутьев орешника дверцы. Мишико просунул голову.

Закудахтала наседка.

Весь курятник был устлан початками прошлогодней кукурузы. В середине, в углублении, сидела наседка. Сквозь перья растопыренных крыльев кое-где виднелись яйца.

— Начинаем? — шепнул я Мишико.

Вместо ответа он шмыгнул в курятник. Наседка приподнялась и закудахтала еще громче.

— Сейчас она подымет такой шум, — сказал Мишико, — что не только бабушку разбудит, но и бедного дедушку поднимет из могилы.

— Что же делать?

— Придется ждать, пока наседка выйдет во двор.

Дело осложнялось. Нелегко улучить такой момент, когда бабушка заснет, мама уйдет куда-нибудь, а наседка покинет гнездо.

Сегодня мама уходила собирать листья шелковицы, бабушка дремала, а наседка выходила из курятника, но все это произошло в разное время. Мишико говорит, что, если мы все не закончим за два дня, яйцо испортится и ничего из нашей затеи не выйдет.

Радости нашей нет предела: сегодня бабушка и мама нарядились и ушли в деревню за рекой навестить больную родственницу.

Мы с Мишико направились к курятнику.

— Давай неси шприц да захвати кувшин с родниковой водой. — Мишико говорил громко, ведь бояться было некого.

Я достал шприц из камина, который летом не топили. Наконец все было готово, и мы с шприцем и кувшином в руках залезли в курятник. На этот раз наседка еще больше рассвирепела — закудахтала и так закатила глаза, словно помирать собралась.

— Советую тебе вести себя прилично или так проучу, что забудешь о своих яйцах, — предупредил Мишико наседку.

В ответ наседка больно клюнула Мишико в руку.

— Ой! — закричал Мишико и ударил наседку кукурузным стеблем.

Испуганная курица взлетела на крышу курятника, оттуда перелетела во двор, кудахтая и проклиная нас на своем языке. Наверное, она очень удивилась: почему это ребята перестали бояться бабушку Фати. Наше «наступление» завершил Тигренок — погнался за наседкой и куда-то загнал ее.

В гнезде оказалось двадцать пять яиц. Мишико несколько раз пересчитал их. Все они были горячие, как нагретые на солнце камни. Мишико сунул руку в карман. Я думал, что сейчас он вынет соловьиное яйцо, но ошибся.

— Зачем ты принес куриное яйцо?

— Это мое дело, — улыбнулся он.

— А может, оно утиное?

— Нет, куриное… наседка сидит уже третий день, вдруг нам попадется испорченное яйцо! Лучше мы одно выкинем и заменим этим. А ну, еще раз пересчитай.

Пока я считал яйца, Мишико наклонил кувшин так, чтобы показалась вода, окунул шприц и потянул к себе поршень, но вода не прошла в иголку.

— Наверное, проволока продета, а ну посмотри! — сказал я.

Мишико взглянул на кончик иглы и вытащил длинную проволочку.

— Молодец! — проговорил он.

Затем Мишико три раза промыл шприц, взял в руки куриное яйцо и ловко проколол его иглой.

Мишико передал мне яйцо, а сам стал осторожно вытягивать поршень. Сперва показался белок, затем желток, потом все смешалось в прозрачном стеклянном шприце.

— Хватит! — сказал Мишико, снял иглу со шприца и вылил содержимое.

Потом раскрыл листья смоковницы и взял в руки соловьиное яйцо. От волнения сердце у меня заколотилось сильно-сильно. На одну минуту я представил, что мы добились своей цели, что всему миру стали известны наши имена, что о нас пишут в газетах, что нас вызвали в Москву. Ведь всякое бывает в жизни. Интересно, когда прибывает поезд в Москву, днем или вечером?

— А тут нужна особая осторожность, — сказал Мишико, взял двумя пальцами соловьиное яйцо, проколол и выкачал из него белок.

Поглядев на шприц, Мишико убедился, что выкачал достаточно, затем он взял полупустое куриное яйцо, второй раз вонзил в него иглу и осторожно нажал на поршень. Цилиндр постепенно опорожнялся, а наши опасения все усиливались. Разве не чудо — смешать белок куриного яйца с соловьиным!

— Операция окончена, — улыбнулся Мишико. Я взглянул на него: мой брат побледнел от волнения. — Химический карандаш есть? — спросил он дрожащим голосом.

Я сбегал за карандашом.

— Нужно сделать метку на нашем яйце, чтобы не спутать, — пояснил Мишико и, лизнув кончик карандаша, поставил на яйце большую, как родинка, точку. — Смотри и запоминай, куда я кладу яйцо.

Мы вышли из курятника, захватив с собой вынутое из гнезда яйцо, и, спустившись в сад, забросили его далеко в кусты. Мишико как-то сразу изменился, стал ходить медленно и степенно; раза два даже обратился ко мне на «вы», будто я весьма почтенная персона, и наконец торжественно произнес:

— Пожалуйте сегодня к нам обедать!

От всего пережитого я и сам мало что соображал. Может быть, Мишико действительно прав? Ведь скрестили же курицу с гусем!..

Вечером бабушка возмущалась и ворчала:

— Что такое? Видно, кто-то спугнул наседку, и она не хочет подойти к гнезду.

Мне стало жарко… А что, если наседка больше совсем не захочет сесть на яйца?

Я заглянул в курятник. К моей радости, наседка уже сидела на месте.

Ночью я никак не мог заснуть, все думал, на кого будет похож наш цыпленок — на курицу, на соловья или на обоих вместе? А Мишико, наверное, уже спит, лежит себе в темной комнате и даже во сне теребит свой нос, хотя в такую темную ночь можно и собственного носа не найти.

Ночью мне приснилось, будто наступила осень. А наши куры вдруг вспорхнули на деревья и стали сладко распевать, словно соловьи, потом поднялись высоко-высоко и полетели в теплые края. И будто все село высыпало на улицу посмотреть на такое чудо. А бабушка Фати рвала на себе волосы и причитала: «Ой, без меня кто-то напугал кур, и теперь они и близко не подходят к насесту…»

Сегодня я снова заглянул в курятник, наседки там не было. Пока еще нет никаких признаков того, что цыплята вылупятся.