Кирцэй кивнул, он не знал, понравилось девушке его имя или нет.
— Ха-ха!.. Кирцэй!
— Чего ты смеешься, девушка?
— Кирцэй… Кирцэй… Какое смешное имя!.. Хи-хи!..
— А тебя как звать?
— Татия зовут меня, Кирцэй.
— Татия?
— А почему ты не смеешься над моим именем, Кирцэй?
— Не знаю, Татия. Мне нравится твое имя…
А Салуки недвижно стоял в стороне, не сводя глаз с Кирцэя и девушки.
— Тебе очень идет, когда ты смеешься, Татия.
— Правда идет, Кирцэй?
— Правда…
— Ну, а тебе-то что с того, Кирцэй?
— Мне ничего, Татия.
— А что еще мне идет, Кирцэй? — кокетливо улыбнулась девушка.
— Все идет тебе, Татия.
— А все же?
— Платье идет тебе, Татия.
— А что еще?
— Волосы идут тебе, Татия.
— Волосы всем женщинам идут, Кирцэй.
— А у тебя особенные волосы, Татия… Я таких не встречал…
— Чем же у меня особенные волосы, Кирцэй?
— У тебя золотистые волосы, Татия.
— Золотые, золотистые. Ха-ха!
— Ты опять смеешься, девушка?
— Мне смешно, вот я и смеюсь, Кирцэй.
— Не надо мной ли ты смеешься, Татия?
— Над тобой, Кирцэй.
— А почему ты смеешься надо мной, Татия?
— Ну, как может нравиться мое рабочее платье, оно же изорванное!
— Твое изодранное платье лучше ста парчовых, Татия.
— Уж и скажешь, парень! А как могут нравиться мои соломенные волосы, Кирцэй?
— Не соломенные, а золотые. — Я еще не видел таких красивых волос, Татия.
— Эти волосы извели меня, Кирцэй, — девушка нетерпеливо тряхнула головой, откинув волосы и открывая свое прекрасное лицо.
— Таких глаз я еще не видел, Татия. Только в сказках слыхал я о девушке с такими глазами…
— Я не из сказки, Кирцэй, я простая девушка.
— Ты прекраснее сказочной девушки, Татия.
— Ну, а тебе-то что с того, Кирцэй?
— Мне? — растерялся Кирцэй.
— Ну да, тебе-то что?
— Я хочу добра тебе, Татия.
— А еще что, Кирцэй?
— Радости тебе, Татия.
— Меня еще Махарией[27] называют, Кирцэй.
— Теперь и я буду тебя так называть.
— Правда? Называй меня Махарией, Кирцэй.
— Махария!
— Что, Кирцэй?
— Ничего…
— А все же, что хотел ты сказать, Кирцэй?
— Ничего, Махария, право…
— Ха-ха-ха!.. Неужели ты так быстро забыл, что хотел сказать, Кирцэй?
— Ты заставишь человека забыть все на свете, Махария.
— Это почему же я все на свете могу заставить забыть человека, Кирцэй?
— Не знаю, Махария…
— А кто же знает?
— Не знаю, кто знает, Махария…
— Ну до чего же ты смешной, Кирцэй!
— Может быть, и смешной, Махария. Глядя на тебя, я самого себя забыл, Махария.
— Ты карачаевец, Кирцэй?
— Почему ты спрашиваешь об этом, Махария?
— Хочу и спрашиваю, Кирцэй! Ведь карачаевцы черные. А ты почему не черный, Кирцэй?
— Карачаевцы светлее меня, Махария.
— А почему же их называют "кара", Кирцэй?
— Потому что в Карачае небо всегда черное, в тучах, Махария.
— Ха-ха!.. А я всех карачаевцев считала черными.
— Карачаевцы белые, Махария.
— А кто же ты, Кирцэй?
— Я черкес, Махария.
— Значит, и вы, черкесы, светлые?
— Светлые, Махария.
— А… все же черкесы — особенные, Кирцэй.
— Какие же особенные, Махария?
— Особенные — да и только! Тебе кажется, что ты красивый, Кирцэй?
— Нет, не кажется, Махария.
— А может, все-таки кажется?
— Каким меня мать родила, такой и есть я, Махария!
— А красивая у тебя мать была, Кирцэй?
— Красивее тебя женщины на свете нет, Махария.
— Уж будто бы, Кирцэй? Какой же ты, право, смешной!..
— Не надо смеяться надо мной, Махария!
Так говорили они между собой, не замечая присутствия Салуки, который слушал их, словно завороженный.
— Как удалось тебе так быстро научиться мегрельскому языку, Кирцэй?
— Я очень старался, Махария, иначе я не смог бы 'говорить с тобой…
— А я поняла бы тебя и без слов, Кирцэй.
— Опять ты смеешься надо мной, Махария!
— Нет, правда, я поняла бы тебя по твоим глазам, Кирцэй.
— И я бы понял тебя по твоим глазам. Они сказали бы мне все, что хотел сказать твой язык, Махария!
— А что сказали бы тебе мои глаза, Кирцэй?
— Все сказали бы они мне, все, Махария…
— Ничего хорошего не сказала бы я тебе, Кирцэй!
— Неужели ты такая бессердечная, Махария?
— Да, Кирцэй, такая я бессердечная…
— Почему, Махария? Ведь самое имя твое: приносящая радость…
— Мало ли какие бывают имена… А черкесский язык красивый, Кирцэй?
— Красивее твоего языка нет на земле, Махария.
— Почем ты знаешь, какие еще есть языки на земле, Кирцэй?
— Я не знаю… Но ведь это твой язык, Махария.
— А знаешь, ты как-то особенно умеешь говорить, Кирцэй…
— Это только с тобой, Махария…
— Я же ничего хорошего не сказала тебе, Кирцэй.
— Ты большую радость принесла мне, Махария.
— Какую же радость?
— Такой радости хватило бы на десять, на сто человек, на целое войско, Махария!
— Ну, уж и скажешь ты! Почему же я не рада тебе, Кирцэй?
— Не знаю, Махария, — грустно отозвался Кирцэй. — Может быть, мегрельским девушкам не нравятся черкесы…
— Может быть, Кирцэй.
— Почему же, Махария?
— Потому что не нравятся, Кирцэй.
— Уж не потому ли, что я крепостной, Махария?
— Я тоже крепостная, Кирцэй…
— Ты другая, Махария. Ты — приносящая радость, Махария.
— Чья же я радость, Кирцэй? И кто — моя радость?
— Откуда мне знать, Махария?
— Ничего-то ты не знаешь, Кирцэй, ничего не видишь!
— А ты скажи мне, Махария!
— Ха-ха!.. Мамина я радость, Кирцэй.
— А еще чья?
— Папина, Кирцэй.
— А еще?
— Одного вихрастого парня, Кирцэй. И он моя радость…
— Махария!
— Что, Кирцэй? Чего ты хочешь, Кирцэй?
— Я хочу радости, Махария, любви.
— Много же ты хочешь, Кирцэй.
— Махария!
— Что, Кирцэй? Что ты так смотришь на меня?
— А как же мне не смотреть на тебя, Махария?
— Не смотри на меня так, Кирцэй!
— А как же мне смотреть на тебя, Махария?
— Почем я знаю?..
— Махария!
— Чего ты хочешь, Кирцэй?
— Тебя я хочу, Махария.
— Замолчи, Кирцэй! Не смей говорить мне такие слова…
— Но почему? Разве это так дурно, что я люблю тебя? Ты свела меня с ума, Махария.
— Не надо говорить так, Кирцэй… До каких же пор будем мы так стоять с тобой здесь, парень? И чего я тут время теряю?
— Не уходи, Махария!
— Скажи же мне, чего тебе надо, Кирцэй?
— Твоей любви мне надо, Махария.
— Похоже, ты и впрямь сошел с ума, Кирцэй. Тебя следует на цепь посадить. Пойду-ка я и принесу цепь…
Девушка повернулась и ушла, Кирцэй пошел за нею. Сначала она шла медленно, поминутно оглядываясь, затем вдруг сорвалась с места и побежала, ловко перепрыгивая через кусты. Кирцэй помчался вслед за ней…
А Салуки все стоял на том же месте и следил за ними взглядом, пока они не исчезли вдали…
Теперь Махария что ни день приходила к лимонному дереву. Завидев Кирцэя, она, будто в испуге, поворачивалась и убегала с быстротой ветра, и Кирцэю ни разу не удалось догнать ее…
Так продолжалось с неделю, но однажды, словно надев соколиные крылья, Кирцэй догнал девушку, ухватил за подол ветхого платья, и в руке его остался обрывок подола.
— Что ты наделал, Кирцэй! — в притворном ужасе воскликнула девушка.
— Я порвал твое платье, Махария, — сокрушенно отозвался Кирцэй.
— Ну и что за беда, не надо так огорчаться, Кирцэй, — пожалев парня, сказала девушка с такой доброй, милой улыбкой, что Кирцэя словно охватило пламенем. — О платье я совсем не тужу, но как мне явиться во дворец в таком виде? — и она прикрыла ладонью чуть обнажившееся бедро. — Не смотри на меня так, Кирцэй!
