Салуки был на два года старше брата, степенный, медлительный, замкнутый в себе тугодум, он был коренаст и некрасив. Но оба они равно любили жизнь и людей, реки и леса, горы и долины, всякое зверье и домашний скот, но более всего — коней. Оба они выросли и возмужали на конской хребтине.

Мсахуртухуцеси[23] Дата Чкониа направил братьев в горы, к пастухам. Чего могли они ждать лучшего? Они и у себя на родине пасли овец и коров, не своих, конечно, а беговских. Кирцэй и Салуки быстро усвоили те обычаи и приемы мегрельских пастухов, которые до того не были им знакомы. Вместе с тем они замешивали такой сыр-сулгуни, который был куда вкуснее мегрельского, варили такой эларджи[24], заквашивали такое мацони[25] и жарили такой шашлык из молодого барашка или козленка, что пальчики оближешь.

Когда госпожа прослышала о кулинарном искусстве братьев, она велела привести их во дворец. Отведав шашлык, изжаренный Кирцэем, сулгуни, замешанный Салуки, заквашенное ими мацони, сваренный ими эларджи, она передала их в распоряжение мзареултухуцеси[26].

Портному было приказано сшить им одежду — штаны и блузы, сапожнику — мягкие чувяки и кожаные сапоги. Им пожаловали отделанные серебром пояса с кинжалами, выделили хорошее жилище. Еды и питья было у них по горло, свободного времени — вдоволь. У себя на родине они не знали ни одного дня отдыха. Но все эти пожалованные им блага не радовали их душу. Они любили жизнь в горах, полную опасностей и тяжелого труда, любили свои стада, равно сон и бодрствование с коровами, овцами и козами, охоту на диких зверей, единоборство с ветрами и бурными потоками, которые нередко сносили даже крупный рогатый скот в овраги и пропасти. Порой приходилось и спать в седле. И все же горы звали своих сыновей…

Нет, не было братьям-черкесам покоя и радости во дворце. И решили они умолить мсахуртухуцеси вернуть их обратно в горы, и только ждали подходящего часа. Но случилось так, что в один прекрасный день оба они неожиданно отказались от своего намерения. Иная, куда более сильная страсть овладела их сердцем и разумом. Сковала их словно цепью.

Однажды, в ясный осенний день, одурев от кухонной духоты и жара, Кирцэй и Салуки отпросились у мсахуртухуцеси, чтобы погулять по саду и заповеднику, где им еще ни разу не пришлось побывать.

Тишину заповедного леса нарушали время от времени лишь крики кулика. Истомленные жарой птицы и звери попрятались в тень. Озеро, полное рыбы, лежало недвижно, рыба ушла вглубь, ее не привлекали даже солнечные лучи, игравшие на гладкой поверхности воды…

Из заповедника Кирцэй и Салуки направились в сад, где увидели множество плодовых деревьев и среди них незнакомое им лимонное дерево. Плоды этого дерева не походили ни на грушу, ни на яблоко. Кирцэй сорвал один лимон, повертел в руке, понюхал. Запах был приятный, и он решил, что таков должен быть и вкус. Но едва он надкусил плод, как лицо его исказила гримаса, и в то же мгновение где-то рядом послышался звонкий смех.

Братья быстро оглянулись. Из-за дерева вышла дворовая девушка. Одну руку она держала на поясе, а другой отбрасывала падавшие на лицо волосы, но они падали вновь и вновь, и сквозь них поблескивали ее прекрасные миндалевидные глаза, глядевшие сейчас на Кирцэя с доброй и насмешливой улыбкой.

— Что, вкусно, парень? — сказала девушка и снова засмеялась. — Уж не думал ли ты, что это груша? Лимон это, парень, ли-мон! Он кислый, кислый, как ткемали…

Оба брата ошеломленно глядели на девушку, не в силах оторвать от нее глаз. А девушка смотрела только на Кирцэя, как бы не замечая Салуки.

— Лимон не едят, парень. Лимон для вкуса кладут в чай.

— А что такое чай, девушка?

— Ха-ха!.. Он не знает даже, что такое чай!

— Не знаю, девушка, не знаю… Это что — еда или питье?

— Ха-ха!.. Да что ты так смотришь на меня, парень! Или ты девушек никогда не видал?

"Такой девушки, как ты, я и правда не видал", — подумал Кирцэй, но сказать ей это не осмелился.

— Да ты, может, немой, парень?

Девушка снова рассмеялась и откинула назад голову, отбросив волосы. Открылось ее лицо, цвета пшеницы, упругие, блестящие щеки, изогнутые, как лук, брови, белые-белые, в ровный ряд тесно уставленные зубы.

Тут братья и вовсе лишились языка.

Девушка обошла Кирцэя и стала быстро и ловко собирать лимоны и складывать их в подол платья.

Кирцэй и Салуки в невольном смущении опустили глаза.

— Госпожа-княгиня ждет меня, я тороплюсь, парень…

Набрав полный подол, девушка повернулась и побежала. Братья неотрывно смотрели ей вслед.

Она легко перепрыгивала через кусты, и при каждом прыжке ее короткое платье задиралось выше колен и ее стройные ноги сверкали на солнце. Густые, длинные волосы то взметались кверху, то рассыпались по плечам.

Когда девушка скрылась вдали, братья молча двинулись по той же дороге, избегая глядеть друг на друга. Перед их глазами все стояла эта девушка, они слышали ее веселый смех, ее звонкий насмешливый голос. Придя домой, они молча поели и легли спать, так и не сказав друг другу ни слова. У обоих была одна дума, одна радость, одним и тем же полна была душа…

Наутро Кирцэй принял решение покинуть дворец, чтобы не повстречаться случайно с девушкой, которая пленила его сердце и лишила рассудка. Он упросил мсахуртухуцеси перевести его вместе с братом в Галускари, где у дидпатона Дадиа пасся убойный скот, расположены были винные погреба, амбары и мельницы.

Мсахуртухуцеси подивился, что братья хотят здешнюю привольную жизнь поменять на беспокойный пастушеский труд, но просьбу братьев все же выполнил. Однако и там не нашел покоя Кирцэй. Не успокоился и Салуки. Днем и ночью стояла перед глазами братьев полюбившаяся им девушка. Они потеряли сон, жизнь им стала не мила, но не было случая, чтобы они сказали друг другу о девушке хоть слово.

И вот Кирцэй решил, что госпожа-княгиня, верно, опять пошлет ту девушку собирать лимоны и, улучив время, несколько раз сломя голову бегал из Галускари к памятному месту. Но всякий раз его постигала неудача. Такая же неудача постигала и Салуки. Но братья не знали, куда именно отлучается среди дня другой брат, во всяком случае они никогда не говорили об этом…

Однажды случилось, что они в одно время, притаившись в кустах и не видя друг друга, ожидали в саду прихода девушки. И вдруг оба явственно услышали стук шагов по пересохшей земле. Она!

Подбежав к одному из лимонных деревьев, девушка остановилась в нескольких шагах от обоих братьев. На ней было то же короткое платье, едва покрывавшее колени. Она внимательно огляделась, словно кого-то высматривала.

— Это она меня ищет! — с радостью решил Кирцэй.

— Уж не меня ли она ищет? — печально подумал Салуки.

И оба испугались, не услышит ли девушка их тяжелого дыхания или участившегося стука сердца. И вдруг, не сдержавшись, оба одновременно вышли из своего укрытия и ошеломленно взглянули друг на друга. А девушка, едва не вскрикнув от неожиданности, остановила взгляд свой, светившийся радостью, на Кирцэе. Она тоже с того дня потеряла покой и сон и жила надеждой, что полюбившийся ей парень еще явится к месту их первой, случайной встречи. И часто прибегала сюда, не ведая, что и Кирцэй, изо дня в день сломя голову быстрее ветра мчался сюда из Галускари, чтобы увидеться с ней.

— Ох, испугал ты меня, парень! Выскочил, словно кадж, из кустов! — сказала она с напускным упреком.

— Да и ты меня напугала, девушка.

— Неужто ты такой трус?

— А кто не испугается тебя, девушка!..

— Это почему же, парень?

— Не знаю…

— Разве я такая страшная?

— Страшная…

— Что же во мне такого страшного, парень?

— Не знаю…

— А как тебя зовут?

— Кирцэй.

— Ха-ха!.. Кирцэй?