— Заткнись, паршивец! — прошептал Джаба и схватился за револьвер. — Еще одно слово, и я вышибу из тебя мерзкий дух.
— Таких паршивцев здесь много, Джаба, — сказал купец Антимоз Дгебиа, — из всех дух не вышибешь.
— Да, расплодилось, развелось их, проклятых… тьма-тьмущая…
— Этот, в башлыке, Парна Кварацхелиа из Кахати, — прошептал на ухо Джабе полевой сторож Павле.
— Это все демократия виновата, — сказал Антимоз Гетиа, — та самая демократия, за которую агитирует господин Жваниа.
— Уже больше года, как по соседству с Грузией установлена Советская власть, — продолжал член учредительного собрания. — Наш народ, имевший до этого весьма смутное представление о России, получил возможность поближе познакомиться с устройством ее, так называемой Советской власти. Она нигде не утверждается по воле народа, эта власть, ее устанавливают только и только силой…
Парна Кварацхелиа хотел было крикнуть только одно слово: "Вранье", но, увидев, что рука Джабы Кобахиа еще лежит на кобуре, усмехнулся и подумал: "Ничего… пока помолчу".
— Эта орда не раз подступала к границам Грузии, но ее отбрасывали доблестные бойцы нашей славной армии и гвардейцы, которых мы так горячо любим.
И тут Парна не стерпел. Он, правда, покосился на револьвер Кобахиа, но решил: "Не выстрелит, не посмеет…" и крикнул:
— Мы ее любим, а она по нас из пушек стреляет.
— Передача земель в руки крестьян в соответствии с установлением, — повысив голос, продолжал Евгений Жваниа, — привлекла и сердца и души наших крестьян…
Учитель слушал Жваниа с изумлением: "Какая передача земли… когда ее передавали?" Миха Кириа, услышав эти слова Жваниа, только усмехнулся. А Аполлон Чичуа готов был аплодировать члену учредительного собрания.
— Никогда еще грузинский крестьянин не расправлял так плечи, как теперь. Никогда в его руках не скоплялась такая большая часть национального достояния, как сейчас. Это произошло благодаря независимости Грузии, благодаря демократии. Сегодня наша Грузия…
Члену учредительного собрания так и не удалось закончить эту фразу — на дороге показалась и направилась к площади траурная процессия.
Впереди с горящими свечами и венками шли школьники: Гванджи Букиа, Гудза Джгереная, Утуиа Тодуа, Куча Кучаа и их одноклассники. Гроб Юрия Орлова несли четверо рослых молодых крестьян. По сторонам гроба шли Варден Букиа, Тариэл Карда, Шамше Акбардиа, Беглар, Джвебе, Зосиме, Кочоиа, паромщик Бахва и провизор Эстате Начкебиа. Сразу за гробом шли женщины в черном и среди них Мака, Инда, ее мать, а за ними Гудуиа Эсванджиа. Отвыкший от людей лесной отшельник шел один и, словно прокаженный, старался никого не касаться. В руках у него была толстая и тяжелая, словно налитая свинцом, дубина.
По обочинам дороги с обеих сторон шли в затылок друг другу мужчины в бурках. Они как бы охраняли процессию. Это были члены большевистских ячеек деревень, входящих в волость. Бурки они накинули для того, чтобы скрыть оружие.
Никто не плакал — ни женщины, ни мужчины, и тем более потрясающей была эта похоронная процессия. Медленно, как равнинная река, тек нескончаемый поток в черном.
— Это невозможно! — взвизгнул Евгений Жваниа и обернулся к Миха Кириа и Вахтангу Глонти. — Ведь хоронить гвардейца должны были завтра.
— Нас обманули, — сказал Миха Кириа, а капитан вообще не знал, что сказать члену учредительного собрания. Он и сам был ошеломлен случившимся.
— Процессия идет сюда. Уверяю вас, господа, что она заранее подготовлена большевиками, — сказал Калистрат Кварцхава и сильно, сильнее чем обычно, ударил по краге тростью с набалдашником в виде головы бульдога. — Это не просто похоронная процессия, господа! Это демонстрация!
— Демонстрация! — взволновался Аполлон Чичуа.
— куда же глядит наша гвардия?
— Капитан, остановите их! — приказал член учредительного собрания.
— Это невозможно. Взгляните на процессию, извините. на демонстрацию. Ей не видно конца. И вон видите тех людей в бурках? Так у каждого из них под буркой карабин.
— Это вы должны были знать заранее, капитан, — сказал Аполлон Чичуа.
— Большевики, к сожалению, не поставили нас в известность, — огрызнулся Глонти.
— Испугались? — насмешливо спросил капитана Чичуа.
— Мы нет, господин Чичуа! А за других — не отвечаю, — с усмешкой ответил капитан.
Собравшийся на площади народ и гвардейцы пристально вглядывались в процессию — все молчали, и слышен был топот многих сотен ног.
— Юрий, парень, моей собственной рукой убил ты меня, — горестно прошептал Джамбулат Бестаев.
— Глядите, на что стал похож Джвебе, — сказал Ричард Болдуин.
— Я удивляюсь, что он еще держится на ногах, — сказал Закро Броладзе.
С балкона на процессию глядели со страхом и напряженным ожиданием. Сейчас она шла, развернувшись, как черная волна.
Толпа на площади раздалась, пропуская процессию.
— Надо было упредить этот удар большевиков! Упредить! — шепнул уполномоченный правительства Чи-чуа члену учредительного собрания.
Член учредительного собрания не ответил.
На балконе все стояли молча. И все, кроме учителя, капитана и председателя волостной общины, были смертельно бледны.
Дети со свечами и венками вошли в тесный коридор, образованный стоящей на площади толпой. Когда проносили гроб, люди обнажили головы.
Крестьянин из Кахати — Парна Кварацхелиа стал рядом с Джабой Кобахиа и вызывающе оглядел его. Джаба снял руку с револьвера.
Обнажили головы и те, кто стоял на балконе. Только Сардион Анджапариа, капитан Глонти и начальник военного ведомства Варлам Хурциа не сделали этого.
Беглар Букиа и Шамше Акбардиа уверенно поднялись на балкон, остановились у перил, как раз там, где стояли Аполлон Чичуа и Евгений Жваниа, и знаками показали им: "Отойдите!" Член учредительного собрания и уполномоченный правительства заколебались, посмотрели на капитана, но тот уклонился от их взгляда, и тогда они молча уступили место Беглару и Шамше. Те протянули руки и восемь человек снизу подняли к ним гроб. Беглар и Шамше поставили гроб на перила. Поддерживая гроб, Беглар стал в головах, а Шамше — в ногах.
Капитан Глонти посмотрел на застывшее лицо Юрия и, чтобы подавить вздох, прикусил губу. Капитан Глонти — солдат и, как сам себя уверяет, превыше всего ценит в людях солдатскую доблесть. А солдат Юрий Орлов проявил высшую доблесть, выше которой нет, — он грудью своей прикрыл товарища, он жизнь свою отдал за друга. И капитан Глонти мысленно попрощался со своим бойцом: "Прощай, Орлов, прощай, храбрец! Ты умер честной солдатской смертью, и я тебе могу только позавидовать, Юрий".
На балкон поднялись Варден, Тариэл Карда, Элиз-бар Кварацхелиа, Манча Заркуа и несколько человек в бурках. Они стали позади Вардена и Тариэла.
Член учредительного собрания кивком головы поздоровался с Варденом. Жваниа сразу же сообразил, что это и есть тот самый большевистский комиссар, которого он приказал выпустить.
— Продолжайте вашу речь, господин Жваниа, — сказал Варден. — Не то вам придется долго ждать.
Евгений Жваниа подошел к гробу.
— Сестры и братья, — начал он, придав своему голосу скорбные ноты, — перед вами лежит совсем молодой русский юноша. Он не был большевиком, напротив, он пришел к нам, чтобы сражаться с большевиками. Вся жизнь была впереди у этого славного русского парня, но злая рука остановила его сердце…
— Теперь для него все кончилось, его нет, и он не может мстить, — крикнул из толпы Парна Кварацхелиа.
— Нет, друг мой, вы ошибаетесь, — возразил Парне Евгений Жваниа. — Вы говорите сейчас о мести. Месть разорила деревню, а добро ее построило. Сегодня нам не до мести. Мы должны отдать все свои силы защите нашей свободы, нашего бирюзового неба… нашей изумрудной земли…
— Ну, и защищайте вашу свободу и ваши земли, — выкрикнул из толпы человек в бурке. — Изумрудная земля не принадлежит нам. Что защищать безземельному крестьянину? У нас нет ничего, кроме души.
