Федор Михайлович Бурлацкий, работавший в аппарате ЦК и имевший возможность наблюдать Хрущева, так запомнил его внешность: «Его огромный лоб, как будто бы специально освобожденный от волос по обе стороны от висков, его большой, внушительный нос, его толстые губы, его раздвоенный подбородок, наконец, руки, которые он любил держать на столе, поигрывая переплетенными пальцами, – словом, вся его большая и массивная фигура с первого взгляда внушала доверие и симпатию…
В ту пору ему, наверное, минуло лет шестьдесят, но выглядел он очень крепким, подвижным и до озорства веселым. Чуть что, он всхохатывал во весь свой огромный рот с выдвинутыми вперед и плохо расставленными зубами, частью своими, а частью металлическими.
Его широкое лицо с двумя бородавками и огромный лысый череп, крупный курносый нос и сильно оттопыренные уши вполне могли принадлежать крестьянину из среднерусской деревни или подмосковному работяге, который пробирается мимо очереди к стойке с вином. Это впечатление, так сказать, простонародности особенно усиливалось плотной полноватой фигурой и казавшимися непомерно длинными руками, потому что он почти непрерывно жестикулировал. И только глазки, маленькие глазки, то насыщенные юмором, то гневные, излучавшие то доброту, то властность, – только, повторяю, эти глазки выдавали в нем человека сугубо политического, прошедшего огонь, воду и медные трубы и способного к самым крутым поворотам, будь то в беседе, в официальном выступлении или в государственных решениях»[27].
У современников и соратников Хрущев вызывал разные чувства. Анастас Иванович Микоян, старый большевик, соратник Ленина и член Президиума ЦК КПСС (так тогда называлось Политбюро) относился к Хрущеву с симпатией: «Это был настоящий самородок, который можно сравнить с неотесанным, необработанным алмазом. При своем весьма ограниченном образовании он быстро схватывал, быстро учился. У него был характер лидера: настойчивость, упрямство в достижении цели, мужество и готовность идти против сложившихся стереотипов… Был склонен к крайностям. Очень увлекался, перебарщивал в какой-то идее, проявлял упрямство и в своих ошибочных решениях или капризах. К тому же навязывал их всему ЦК после того, как выдвинул своих людей, делая ошибочные решения как бы “коллективными”. Увлекаясь новой идеей, он не знал меры, никого не хотел слушать и шел вперед, как танк»[28].
Вячеслав Михайлович Молотов, еще более старый большевик и еще более давний соратник Ленина, мой дед, относился к Хрущеву резко негативно. Мои детские воспоминания о времени Хрущева: семья, во главе с дедом сидящая перед телевизором и потешающаяся над его очередной нескончаемой речью «кукурузника». Да и потом оценки дедом Хрущева я слышал неоднократно. Молотов считал его человеком не без способностей, «бывалым» руководителем, хорошим тактиком. Но он не считал Хрущева коммунистом. И не жалел эпитетов в его адрес. «Хрущев – недоразумение для партии». «Хрущевщина – буржуазный дух». «Саврас без узды», за которым бежали маленькие савраски. «Не по Сеньке шапка»[29].
Столь же полярны оценки современных биографов Хрущева. В работах более либеральных авторов он проходит скорее со знаком плюс. Леонид Млечин, историк и публицист, о Хрущеве высокого мнения: «Оставшийся в памяти необузданным бузотером, нелепо выглядевший, он был человеком фантастической энергии, огромных и нереализованных возможностей, непредсказуемый и неуправляемый, невероятный хитрец, но при этом живой и открытый. Он был наделен взрывным темпераментом, склонностью к новым, революционным идеям и готовностью ни с кем и ни с чем не считаясь немедленно воплощать их в жизнь»[30].
Но и у либералов, как у Геннадия Васильевича Костырченко, много претензий к Хрущеву за недостаточность его реформаторских усилий: он оказался заложником «застойной» позиции – «ни сталинизма, ни демократии». Не устраивает Хрущев эстетически, вызывает вопросы его характер, «зиждившийся на антиинтеллектуализме этой личности, бравировавшей своим сермяжно-пролетарским демократизмом и грубоватым “колхозным” юмором»[31].
Историк Евгений Юрьевич Спицин – государственник – совсем другого мнения: «На наш же взгляд, который теперь, к счастью, разделяют многие мои коллеги, именно хрущевская “слякоть” и ее вдохновитель заложили базовые основы разрушения и гибели нашей великой державы и советского общественного строя в эпоху преступной горбачевской перестройки, где главной, в том числе идеологической, силой стали все недобитые “шестидесятники” во главе с двумя архитекторами этой перестройки – иудами М. С. Горбачевым и А. Н. Яковлевым»[32].
Того же мнения Елена Анатольевна Прудникова: «Именно при Хрущеве было положено начало тем процессам – экономическим, политическим, культурным, – которые привели нашу страну в ту глубочайшую… хм! – в общем, в то самое место, где она оказалась к концу столетия»[33].
А беглый разведчик и плодовитый псевдоисторик Виктор Суворов (Резун) пошел еще дальше и суммировал его образ словами: «Один из самых страшных палачей во всей тысячелетней истории России»[34].
Из всех основных участников драматических событий октября 1962 года Хрущев имел наиболее народное происхождение. Он вообще едва ли не единственный крестьянский сын, возглавивший великую державу (у Сталина отец был сапожником, а мать швеей).
Предками Хрущева, судя по изысканиям курских архивистов, были крепостные помещицы тайной советницы Елизаветы Федоровны Левшиной[35].
Сам Никита Хрущев появился на свет 15 апреля 1894 года в селе Калиновка. Он вполне годился и Джону Кеннеди, и Фиделю Кастро в отцы. Его родители – Сергей Никанорович и Ксения (Аксинья) Ивановна – были малоимущими крестьянами, как и крестные отец и мать, окрестившие маленького Никиту в Архангельской церкви[36].
Будущий советский лидер вспоминал: «В нашей деревне Калиновка Курской губернии хозяйства были небольшими, скорее маленькими. У крестьян не было техники, только соха и плужок. Правда, соха встречалась уже редко». В 1906 году в Калиновке открылась земская школа, куда и отправился учиться маленький подпасок Хрущев.
В Калиновке Никита прожил до четырнадцати лет. «В 1908 году отец и мать нанялись в богатое имение помещика Васильченко. Я уже был подростком, мне исполнилось четырнадцать лет, и я там работал на пахоте погонщиком волов. Труд для моего возраста был тяжелым, надо было поднимать ярмо, запрягая волов в плуг. Это входило в обязанность погонщика. А не плугаря»[37].
Вскоре семья перебралась в Юзовку – современный Донецк. Сергей Никанорович работал там в шахте. Никита сам начал осваивать рабочие профессии. Стал учеником на заводе – у него появилась «мечта научиться слесарному делу».
Его наставником в профессии стал слесарь-еврей Яков Кутиков с фабрики Инженерной компании Боссе и Генфельда, которая располагалась недалеко от шахт, в старом городе – темном районе с узкими, мощенными булыжником улочками. Эта немецкая компания занималась ремонтом сложного шахтного оборудования. «Немного поучившись, получил удостоверение и инструменты и начал ходить по цехам, чинить оборудование».
Проснулся интерес к политике, он начал читать социалистические издания. В 1912 году собирал пожертвования в помощь семьям жертв Ленского расстрела, что стало известно полиции и администрации фабрики. Хрущева уволили. Он устроился слесарем по ремонту оборудования на шахту № 31. Здесь, как рассказывал сам Хрущев, он распространял социал-демократические газеты и организовывал группы по изучению марксизма.
