Но на заседаниях СНБ от президента беспрестанно требовали увеличить военные расходы. Эйзенхауэр по мере сил сопротивлялся этому давлению, поддерживаемый и новым госсекретарем, опытным дипломатом Кристианом Гертером, назначенный на этот пост в 1959 году после смерти Джона Фостера Даллеса. Когда военные запросили шесть новых подводных лодок с ракетами «Поларис» на борту, Эйзенхауэр даже поинтересовался:
– Сколько раз мы должны уничтожить Россию?[178]
К концу 1950-х годов Соединенные Штаты располагали более чем миллионом солдат в тридцати странах, состояли в четырех оборонительных союзах и активно участвовали в пятом, имели соглашения о взаимной обороне с 42 странами, являлись членом 53 международных организаций и предоставляли военную и/или экономическую помощь почти сотне стран по всему земному шару[179].
И США не желали терпеть ослабление своего влияния где бы то ни было. Особенно болезненно в Вашингтоне воспринимали перспективу утраты своих позиций в Берлине, который был разделен на зоны оккупации СССР, США, Англии и Франции и вокруг которого постоянно возникали конфликты. Киссинджер замечал: «Поразительно, но несмотря на совершенно очевидный четырехсторонний статус города, не были выработаны не вызывающие двусмысленных толкований договоренности по доступу в город»[180].
Хрущеву явно претило западное присутствие в центре ГДР. «Хрущев не мог понять, почему Соединенные Штаты и их союзники по НАТО так упорно сопротивляются дипломатическому признанию ГДР и в целом закреплению послевоенных границ, – писал Бурлацкий. – Он видел в этом не только проявление традиционной для американцев политики силы, но и недооценку советской мощи… Именно в Германии были сосредоточены самые большие вооруженные силы НАТО и Варшавского договора. Поэтому Берлин был своеобразным барометром международного климата»[181].
В советской ноте от 27 ноября 1958 года содержалось требование к западным державам в течение шести месяцев начать переговоры о заключении мирного договора с Германией и придании Западному Берлину статуса «вольного города». В случае отказа Москва грозила подписать сепаратный мирный договор с ГДР и передать правительству Вальтера Ульбрихта свои права на соблюдение особого статуса Берлина и гарантии доступа представителей западных держав в Западный Берлин. В марте 1959 года на территории ГДР были размещены два советских ракетных дивизиона, оснащенных ядерными боеголовками.
Американцы и англичане еще готовы были в принципе обсуждать эти вопросы, но германский канцлер Конрад Аденауэр и французский президент де Голль категорически возражали против каких-либо переговоров, способных изменить статус Берлина[182].
Но вот прошел срок объявленной Хрущевым даты подписания мирного договора с ГДР – 27 мая, – но ничего не произошло. На следующий день Эйзенхауэр встретился с Громыко, прибывшим в Вашингтон на похороны Джона Фостера Даллеса. Президент пригласил советского министра на ланч в Белый дом, где говорил о необходимости найти пути «к лучшему состоянию наших отношений»[183].
В июле 1959 года в Москву прилетел вице-президент США Ричард Никсон. Его сопровождали брат президента Милтон Эйзенхауэр и адмирал Хаймэн Риковер, отец американского атомного подводного флота. В аэропорту их встречал Фрол Козлов. Встречи в Кремле начались в кабинете Ворошилова, председателя Верховного Совета, потом гостя отвели в кабинет Хрущева. Когда американцы вошли, Никита Сергеевич демонстративно рассматривал модель спутника, отправленного на Луну. «Я чувствовал, что он находится в раздраженном состоянии, – вспоминал Никсон. – Он все время оглядывал меня с ног до головы, как портной может оглядывать клиента, чтобы сшить ему костюм, или, скорее, как похоронных дел мастер оглядывает будущего покойника, чтобы подобрать ему гроб».
Хрущев был недоволен тем, что американский Конгресс принял резолюцию в поддержку стран, «порабощенных Советским Союзом».
– Эта резолюция воняет! – восклицал он, стуча по столу.
24 июля 1959 года состоялись знаменитые «кухонные дебаты». Хрущев сам приехал на открытие американской выставки в Сокольниках. Он заговорил о том, что Советский Союз желает жить в мире, но готов защитить себя в случае войны. Обещал, что Советский Союз через семь лет достигнет уровня развития Соединенных Штатов:
– Когда мы догоним вас и станем вас обгонять, мы помашем вам рукой. Если вы захотите, мы остановимся и скажем – пожалуйста, догоняйте нас.
Никсон козырял изобилием бытовых товаров, производимых в Америке. Хрущев ответил, что лучше иметь одну модель стиральной машины, чем много разных.
Никсон заметил:
– Не лучше ли сравнивать качества наших стиральных машин, чем мощь наших ракет? Разве не такого соревнования вы хотите?
– Да, мы хотим такого соревнования! – согласился Хрущев. – Это ваши генералы кричат о ракетах, а не о кухонной утвари, это они грозят нам ракетами, это они хорохорятся, что могут стереть нас с лица земли. Но этого мы, конечно, никому не позволим сделать. А тем, кто попытается, мы покажем, как говорят у нас в России, кузькину мать. Мы сильны, мы можем побить вас[184].
Никсон передал советскому лидеру приглашение Эйзенхауэра посетить США в сентябре.
«Признаюсь, я сначала даже не поверил, – скажет Хрущев. – Это произошло так неожиданно, мы вообще не были подготовлены к этому. Наши отношения были тогда столь натянутыми, что приглашение с дружеским визитом главы Советского правительства и Первого секретаря ЦК КПСС казалось просто невероятным! Но факт оставался фактом: Эйзенхауэр пригласил правительственную делегацию, и я ее возглавлял»[185].
22 июля поступил ответ Хрущева: он собирался совершить десятидневную поездку и побывать в различных районах страны. Еще до визита были подписаны соглашения о расширении экономического и культурного обмена, о спортивных контактах. В августе 1959 года ядерные ракеты из ГДР были выведены на советскую территорию.
Руководители европейских стран были настолько обеспокоены предстоявшим визитом Хрущева в США, что Эйзенхауэр, дабы развеять их опасения касательно возможного сговора с СССР, предпринял в конце августа турне с посещением Бонна, Лондона и Парижа, где заверил Аденауэра, Макмиллана и де Голля, что переговоры с советским лидером никак не угрожают атлантической солидарности[186].
В октябре 1959 года состоялся первый в истории визит советского лидера в США, который стал самой высокой точкой в отношениях СССР и Запада за все десятилетие правления Хрущева. Киссинджер замечал: «Советский правитель путешествовал по Соединенным Штатам с 15 по 27 сентября 1959 года, вызвав такую же общественную эйфорию, которую породила четырьмя годами ранее Женевская встреча на высшем уровне. И вновь встреча двух глав правительств подчеркнула собственно атмосферу, нежели суть, как это символизировалось лозунгом “дух Кэмп-Дэвида”… Чаще всего положительным следствием визита называлось то, что советский лидер предположительно лучше узнает пригласивших его хозяев»[187].
18 сентября Хрущев выступил в Нью-Йорке на заседании Генеральной Ассамблеи ООН с предложением о полном разоружении всех государств в течение четырех лет, заявил о готовности продолжать переговоры по проблеме запрещения ядерных испытаний. 25–27 сентября Хрущев гостил у Эйзенхауэра в Кэмп-Дэвиде. Президент и его семья тут же получили приглашение посетить СССР в следующем году.
