Сказав это, Валентина, меня внезапно обняла приложив чуть больше усилий, чем необходимо. И мне казалось, что есть слишком тонкая грань между каким-то своеобразным, новым принятием меня и желанием задушить. Неужели сегодня она не просто увидела, а вдруг поняла, как я дорога её брату, и неужто именно это, любовь и сочувствие к нему, побудило её, наконец, противостоять Смогу?
Мы обе обращаем внимание на то, что вдалеке Ян с Костей приобнимают друг друга. Ян хлопает младшего брата по плечам, негромко благодарит за оказанную сегодня помощь, а затем говорит ему:
— Готов остаться здесь?
Это впервые звучало не как приказ, а как обычный вопрос.
— Ты можешь сдержать отца. Тебе это под силу сейчас.
Константину подходило это место.
За его плечами стояли костомахи, застыв в ожидании повелений хозяина. Сам он как-то незаметно принял вид чёрного духа — на месте белых длинных волос был теперь лишь лысый череп с острыми надломанными рогами, обгоревшая кожа и пылающие рубиновым светом глаза гармонично сочетались с окружающей обстановкой в пекле. Мы все видели силу Константина, вспыхнувшую в зале, утопившей всех его обитателей в кромешной ночи. Силу, разметавшую врагов в стороны и поставившую на колени Чернобога. И если его кто-то мог сейчас усмирить, то это Константин. Он дольше всех из них находился в заключении в этой злополучной тюрьме. И он знал, в чём нуждались загубленные души. Точно знал. В том числе, в чём нуждалась чёрная душа Чернобога. Вероятно, Константин думал об этом столетиями.
Константин кивнул. Своим спокойным видом показывал, что не против. И Ян несколько покровительственно снова похлопал его по плечу. Константин согласился занять его место, то, которое никогда не было нужно Яну. Взял на себя ту роль, которая всегда предназначалась Яну, но которой он не желал. От которой он искренне хотел избавиться почти с самого начала. Роль, которая стояла ему поперёк горла, лишая возможность дышать. Жить. Быть свободным. Роль, от которой он с лёгкостью, без сожалений, отказывался в пользу младшего брата. И теперь тот, кто сам выглядел как демон преисподней, брал правление ею в свои руки. Эта роль действительно подходила ему.
От Гая я услышала призыв о том, что нам пора уходить. Ведь впереди было много дел. Мой дракон одобрил его предложение. Поводов оставаться и дальше в пекле не было.
Оторвавшись от Валентины, выскользнув из-под её непривычной опеки, покачиваясь на ходу, я двинулась к Яну. И он тотчас тоже пошёл ко мне навстречу, стремительно покидая компанию братьев и Трояна, но мы так и не успели столкнуться, даже взглядами: раздался громкий хлопок, заискрилась ультрамариновая вспышка и туман покрыл непроницаемым облаком землю — передо мной предстал величественный кобальтовый дракон, рядом с которым я ощутила себя совсем крошечной. Мой шаг остановился, я замерла в ожидании. Взмах широких крыльев породил порыв ветра, обдавший меня пекельным зноем, и дракон, оттолкнувшись от земли, вдруг поднялся в воздух, пролетая мимо, проносясь над моей головой, устремляясь ввысь. Неожиданно покидая меня, не поворачивая в мою сторону головы. Уносясь всё дальше и дальше, не оглядываясь. А я лишь безмолвно смотрю ему в след, провожая, стараясь не обращать внимание на холод и тоску, которые мгновенно родились в моей душе от того, что он меня оставляет, стараясь концентрироваться на облегчении, которое, как мне кажется, он испытывает прямо сейчас, осознавая, что, наконец, по-настоящему свободен. Даже если это означало оставить меня, потому что это давало ему возможность оставить позади то, что произошло в замке, между мной, им и его отцом, оставить пытки, мои крики, смерть и расщепление, которые меня ожидали, грубый предательский шантаж — всё то, что бередило и ранило его душу. Сегодня он обретал долгожданную свободу, пусть и через боль. Мой дракон был освобождён. Когда-то ад приковал его, но Яну нужен был свет, какой-то другой, кроме алого. И сегодня у него появилась надежда начать дышать полной грудью.
Я стою так с минуту, вглядываясь в багровые тучи, пока сзади не подступает Валентина.
— Ну и куда он, туросики его побери? — недовольно протягивает она. — Я что ли тебя понесу?
— Нет, это сделаю я, — отвечает знакомый голос.
Рядом появляется Гай. Приблизившись, он сильными руками обхватывает меня, прижимает к себе и шепчет, что рад, что я в порядке.
— Яну нужно немного времени, — произносит он, — и к тому же оставшаяся без попечения самая большая тюрьма во вселенной — лишь часть забот. Здесь полно цмоков, которые лишились предводителя. Ему нужно с ними поговорить, и часть из них отправить на войну.
Действительно, ведь Смога больше не было. По крайней мере, на свободе. И пусть Константин взял на себя его функции в тюрьме — на всём этом красном безразмерном участке земли, наполненном поселениями и деревнями, кишащими душами, которых истязали, и в замке, пусть правил костомахами и теперь туросиками, но были ещё и другие полномочия. Где-то здесь жило множество драконов, их кланы и семьи. Как и в нави. Всё же, именно Ян был старшим сыном отца. Этого никогда не изменить. Он уже командовал ими в прошлых битвах, командовал и теперь — теми, кто был более отдалён от Чернобога и проживал вечность в нави. И, похоже, эта часть не отягощала его душу, не сковывало её. И сейчас те, кто был здесь, в каком-то смысле нуждались в нём. Мне было необходимо его отпустить, и двигаться дальше.
И прежде, чем Гай обернулся в медведя, усадив меня к себе на спину, я взглянула на Константина и попросила подождать.
Я должна была попрощаться с ним. Я этого хотела. Потому что пусть и невольно, но нечто связало нас друг с другом.
Передо мной стоял тот самый чёрный дух, тот, кого нарекали Кощеем, кто почти убил меня при знакомстве и в итоге — всё-таки меня спас, который спустился за мной в пекло, превозмогая свою душевную травму, в место, которое причинило ему наисильнейшую боль в прошлом, которое разделило его жизнь на «до» и «после», навсегда отрезав путь назад.
— Спасибо, что пошёл за мной, — благодарю я его, неожиданно признаваясь самой себе, что больше искренне не таю злобы за обстоятельства нашей первой встречи.
И если ранее не имела однозначного ответа на то, как именно к нему отношусь: боюсь ли его или сочувствую, а потому — против воли, оправдываю, то теперь, отчётливо понимаю, что вопреки всему, во мне всё же зародились тёплые чувства к нему.
— Не за что, — просто отвечает он своим потусторонним голосом.
Я догадываюсь, что, скорее всего, это наша последняя встреча, что возможно, не увижусь с ним больше никогда, только если в результате неправедных поступков не попаду в итоге в ад.
И не знаю, что правит мной сейчас, но я вдруг спрашиваю:
— Если после смерти Тьма направит меня сюда, пощадишь?
Возникает пауза, и я начинаю жалеть, что это сказала, но после слышу недолгий низкий смех.
— Сделаю тебя демоном. Научу пытать, будешь служить мне. Если Ян не вернётся, можешь стать моей невестой и править со мной пеклом.
Теперь уже смеюсь я, коротко, но по-настоящему. А может, просто нервно — не знаю.
А Константин продолжает хранить спокойное, нерушимое выражение лица, словно вовсе не шутит, и ни его белые волосы, ни ровные приятные черты не появились в конце; верный себе, он оставался таким, какой есть, тем, кем он стал, пройдя собственный, очень извилистый путь, и как ни странно, сейчас, в своём на первый взгляд ужасающем облике, он больше не казался мне отталкивающим или некрасивым. Каким-то образом теперь мне удавалось смотреть сквозь его внешнюю оболочку, словно она была прозрачной, словно в ней нашлась какая-то трещина, обнажающая его бессмертную душу. Эта трещина образовалась тогда, когда я узнала его поближе. И в глубине его личности, несмотря на то, что всё хорошее и светлое в нём методично и насильственно истреблялось веками, осталось нечто прекрасное — маленькие тлеющие угольки прошлого его, способного на положительные поступки, и я надеялась, что эти угольки не угаснут. Пусть он уже никогда не станет, не обратится в того улыбчивого и доброго парня на берегу озера, искренне и сильно любящего свою Алену. Но и тот, кем он был сейчас, не виделся пугающим монстром. До этого дня, точнее этой бесконечной ночи, он был потерянным и раненым созданием, с затуманенным разумом и спутанными мотивами, но сегодня он обрёл силу. И больше не был одинок, больше он не станет бродить в отрешении по тёмному лесу, оттолкнув от себя даже своих костомах, в бреду, в безнадёжных поисках утерянной, отобранной любви. Хотя я знала, что он всегда, сколько будет существовать сама вечность, будет её помнить — свою Алену.
