Со всех сторон стреляли – и винтовочными, и короткими автоматными очередями. Казалось, бойцов на обрыве вдвое больше, чем было в лодках. Так это и хорошо! За спиной закричал Бубин – подгоняет, наверное. Тимофей постарался поднажать, хотя уже и так легкие резало от недостатка воздуха. Теперь понял: весь обрыв кричит невнятное, но грозное «ура!». Но лично у новобранца Лавренко ничего кричать не получалось, только хрипел, воздух хватал. Вот она, верхняя кромка…

Далеко слева, у излучины, замерло село и серые голые сады, далее торчала колокольня, а правее были лес, рощи. Прямо у ног новобранца извивалась вдоль откоса траншея, уже брошенная: вон каска валяется, еще какое-то барахло… А за траншеей перед Тимофеем тянулось не особо ровное поле, по нему убегали невзрачные фигуры в знакомой противной форме. Румыны, но не то чтобы много…

Тут Тимофея сшибло в траншею, сверху спрыгнул задыхающийся сержант Бубин, с ходу сбил с новобранца картуз.

– Стоит он! Конный памятник… твою… Пулю ловишь?!

– Так бегут же гады, – оправдался новобранец, лопаткой вылавливая картуз из лужи на дне траншеи.

– Они бегут, ты бежишь, потом глядь – а уже кто-то валяется и мертвым припухает. Ты глухой, что ли?! Я ору, ору: «Куда ты лезешь?!» – а он только шустрее. Балбес, тя в…

– Да не слышал я, – объяснил Тимофей, и сержант тут же повторно вышиб кепку из его рук.

– А я тебе что говорю?! Слушать надо и слышать надо! В бою уши еще поважнее глаз. Вот, слышишь?

Над траншеей посвистывало, довольно высоко, там, где начиналось полупрозрачное апрельское небо.

– Так то мимо, – осторожно предположил Тимофей.

– Понятно, мимо, свою пулю не услышишь. Но ты же соображать должен: ага, бьют – упал, залег или спрятался. А он стоит как памятник…

Длинную траншею заполняли измазанные грязью бойцы. Торопливо шел старший лейтенант.

– Молодцы, подловили засонь мамалыжников! А теперь рывком – вперед! Вторую траншею возьмем, там отдохнем. Вперед, орлы!

Бойцы, сопя и оскальзываясь, стали выбираться из траншеи.

– Все вперед! Пока мамалыжники не опомнились, вперед! Не спать! – пихнул ротный в плечо сержанта Бубина.

– Товарищ старший лейтенант, мне ж минометы встречать, – пошатнулся Бубин.

– Что минометы! Вот нормальный отхватим плацдарм, так и пушки через час к нам перетащат. – Старший лейтенант утер потное лицо. – Ладно, жди минометы, а молодой партизан – с нами. Давай, парень, видели, как ты лез, молодчага! Теперь уж не трусь, держи марку до конца!

– Да я держу.

Тимофей начал выбираться из траншеи.

– Стой, Тимка! – Сержант, поспешно вытащил из кармана гранату. – На хоть эту дуру.

– Вперед, гвардия! Не ждать! – поднимал ротный из траншеи отставших бойцов.

Тимофей бежал следом за неровно рассыпавшимися по полю спинами бойцов. Там кричали, невнятно и устрашающе, новобранец тоже что-то кричал, сжимая лопатку и увесистое рубчатое яйцо гранаты. Как ее бросать, вроде помнилось, но не то чтобы очень уверенно. На миг оглянулся – еще были видны изгибающаяся лента реки, крошечные лодочки у густых полей плавней. Грузятся там, скоро подмога будет, и минометы переправят. Как все-таки «лимонку» метать? Чеку вырвать – и с ходу подальше, чтоб своих не зацепила, а потом упасть, взрыв переждать…

Метать гранату не понадобилось. Румыны во второй траншее не задержались, драпанули дальше. Преследовать противника у неполной роты людей не имелось, старший лейтенант приказал занимать позиции, укрепляться. Еще строчил где-то в стороне пулемет, но перестрелка затихала.

– Чудно, прямо на арапа плацдарм взяли, – сказал, отдуваясь, незнакомый автоматчик. – Да ты прячь свою партизанскую гранату, а то подорвешь всех нас ненароком.

Траншея оказалась довольно широкой, в нее уже спускали станковый пулемет.

– Сержант, возьми бойцов, левый фланг живо гляньте, как бы там из деревни не полез кто, – кричал ротный. – Да живей, черти! Сейчас опомнятся мамалыжники.

– Щас сделаем!

По траншее бежал рыжий сержант, с ним еще двое автоматчиков.

– О, партизан Тимка, держи вот и давай с нами! – Сержант сунул Тимофею винтовку – длинную, с примкнутым, упрятанным в ножны штыком-кинжалом.

– Спасибо! – пробормотал новобранец.

– Да не за що. – Сержант накинул на шею Тимофея брезентовый патронташ. – Теперь иное дело, а то бегаешь с лопаткой, как дошкольник какой-то, мне аж стыдно за гвардию. Давай, не отставай, а то врежут нам слегонца под ребра, не говоря худого румынского слова.

Новобранец вновь бежал за солдатами, пытаясь понять, что и зачем они делают и почему такая срочность. Взяли же траншею, нужно ее держать, бойцов и так совсем мало.

Перепрыгнули через груду тряпья – брошенную румынскую шинель. Далее траншея кончалась.

– По одному, пригибаясь и не маяча! – скомандовал сержант. – Серега, ты с автоматом здесь, наблюдаешь.

Один из автоматчиков остался в траншее, остальные побежали к недалекому саду. Тимофей старался пригибаться и держать дистанцию. Винтовка в руке не мешала, вот патронташ болтался, как хомут на шее жутко костлявой лошади.

У старого плетня бойцы упали, сползлись вместе, переводя дух.

– Это вроде как хуторок, а само село еще в полукилометре, – рассуждал рыжий сержант. – С той стороны хозяйства дорога должна просматриваться, да и само село, наверное, хорошо видно. На «ш» оно как-то называется, ротный говорил. Но это не важно, а важно то, что этот хуторок и сад нам фланг заслоняют. Накопятся здесь противники – до нашей позиции один бросок, вознамерят контратаку. Нужно тут осмотреться, присмотреться, наблюдателя оставить.

– Это верно, конечно, – пробормотал автоматчик. – Только, ежели что, здесь мы и останемся.

– Откуда такие настроения?! – поразился рыжий. – Если ухо держать востро, так уйдем и не вспотеем. Главное, с ходу не налететь. Мало ли кто в этом дворце сидит. Что думаешь, Тимоха-партизан?

– Схожу, гляну, раз уж я почти в матросском. – Тимофей снял патронташ-хомут и поправил ворот пиджака.

– Подстрахуем, не сомневайся! – заверил сержант.

Разведчики перебрались сквозь прореху в плетне, отсюда дом сквозь ветви голых слив виден был отчетливо. Тимофей кивнул сержанту и, сутулясь, пошел во двор. Вроде и не успел привыкнуть к винтовке, а без нее как-то неловко. Пальнут сейчас в лоб, даже гранату из кармана не успеешь выдернуть.

Стоило ступить во двор, из конуры испуганно залаяла собака.

– Цыц! Свои, не видишь, что ли! – по-молдавски прикрикнул Тимофей.

Пес еще раз неуверенно гавкнул, но высунуть нос из укрытия не рискнул. Ну да, близкая пальба и пулеметы хоть какого кобеля напугают.

Дом выглядел небогатым, признаков присутствия военных сил не наблюдалось. Разве что лопата новая, что у сарая лежит. Наверное, у румынских солдат выменяли хозяева.

Тут Тимофею пришла мысль применить дипломатический метод. Он полез во внутренний карман и вынул остатки денег: почти все гроши дома в ящике стола оставил, тут несколько лей, прихваченных на всякий случай. Разведчик сложил купюры попышнее, веером, подошел к окну, прислушался. И в доме, и над всем плацдармом висела напряженная тишина, только в конуре взволнованно ерзал пес.

Тимофей осторожно поскреб в маленькое окно, приложил к стеклу деньги. Подействовало. Внутри зашуршало, звякнула щеколда на двери. Высунулась пожилая, лет сорока тетка:

– Чего надо?

– Спасай, хозяйка, промок, зуб на зуб не попадает. Продай цуйки[5], а то насмерть застужусь.

– Э, нашел время, пьянчужка. А еще молодой такой!

Хозяйка прислушалась, хапнула из руки Тимофея леи, скрылась в доме. Надо думать, румынских солдат у нее нет, иначе какие вольные разговоры могут быть про цуйку, уже бы давно реквизировали. Но надо бы уточнить.

Высунулась рука с бутылкой.

– Бери да иди, парень.

– Иду. – Тимофей всунул сапог в щель уже закрывающейся двери. – Спросить хотел…