Впрочем, я знаю, что делать.

Наконец оказавшись в мастерской, я включаю колонки на полную громкость — и громкие басы известной рок-группы почти полностью заглушают непрекращающийся грохот.

Почти терпимо.

Аддамс непременно сдастся. Стресс, переутомление и голод обязательно сломят её несокрушимое упрямство — рано или поздно.

Устроившись на табурете напротив мольберта, я достаю из ящика масляные краски преимущественно тёмных тонов — на большом холсте изображена моя личная интерпретация «Розы Марены» из одноимённого произведения Стивена Кинга. Женщина в пурпурном хитоне и с массивным золотым браслетом на плече стоит на вершине холма спиной к зрителю. На горизонте плывут низкие свинцовые тучи, а вдали виднеются очертания разрушенного древнего храма. Эта картина отняла немало времени, но даже на текущем этапе обещает стать одним из лучших моих творений.

Тянусь к баночке с желтой краской — в оригинале Роза Марена была блондинкой, но вдруг останавливаю себя на полпути. Атмосфера работы слишком мрачная, чтобы разбавлять её светлыми цветами — и, поразмыслив с минуту, выбираю чёрный.

Да, так точно будет лучше.

Но когда я отвожу руку с кистью спустя несколько десятков минут, с удивлением обнаруживаю, что женщина на картине теперь слишком уж напоминает Аддамс. Точно такие же волосы цвета воронова крыла, водопадом спускающиеся ниже поясницы.

Какого черта так вышло?

Наверное, проблема в том, что я не мог забыть о ней ни на минуту — в перерывах между песнями продолжал слышать её бесконечные попытки достучаться хоть до кого-нибудь.

Похоже, я недооценил её невыносимый характер. Проходит полчаса, затем час — а чертова стерва никак не успокаивается, явно намереваясь довести до белого каления всех присутствующих в особняке.

Черт бы её побрал.

Я уже почти готов сдаться и спуститься вниз, чтобы привязать её к изголовью кровати и лишить возможности свободно перемещаться по комнате. Но дальнейшие события принимают совсем уж поганый поворот.

— Мистер Торп! — в мастерскую без стука залетает растрёпанная горничная. Она судорожно всхлипывает и прячет правую ладонь в складках передника, обагрённого кровью.

— Что случилось?! — я резко подскакиваю на ноги, едва не свернув мольберт.

— Девушка внизу… Она напала на меня… — несчастную служанку бьёт мелкой лихорадочной дрожью и, не сумев больше вымолвить ни слова, она молча вскидывает руку, демонстрируя длинный порез от запястья до сгиба локтя.

Вот дерьмо. Каким надо быть идиотом, чтобы оставить возле Аддамс осколки тарелки? Я так хотел поскорее убраться оттуда куда подальше, что даже не подумал о возможных последствиях. Благо, обошлось малой кровью. А ведь чокнутая стерва вполне могла всадить осколок горничной в глотку.

Проклятье. Какой же я кретин.

В голове вдруг вспыхивает ещё одна мысль, пострашнее всех прочих.

— Ты заперла дверь? — резко спрашиваю я, перебивая жалобные всхлипы несчастной горничной. Она вздрагивает всем телом, замирает с приоткрытым ртом… и отрицательно качает головой.

— Нет… Нет, простите меня… — девушка явно близка к истерике. — Я так испугалась… Едва успела убежать… Пожалуйста, простите…

Черт. Черт. Двадцать раз черт.

Но сетовать на собственную неосмотрительность и на глупость служанки совершенно нет времени — если Аддамс удалось выбраться из заточения, есть огромная вероятность, что прямо в эту минуту она жестоко расправляется с кем-то из наших людей. Я не совсем идиот, чтобы питать в отношении неё фальшивые иллюзии — эта девчонка не знает милосердия. Она и глазом не моргнёт — безжалостно прикончит любого, кто встанет на пути.

— Запрись тут и никому не открывай, — командую я, стремительно приближаясь к столу, в верхнем ящике которого лежит антикварный револьвер. На втором этаже в отцовском кабинете имеется оружие и помощнее, но нет никакой гарантии, что Уэнсдэй не поджидает меня за углом. Медлить опасно.

Аккуратно притворив за собой дверь мастерской, чтобы она не хлопнула, я очень осторожно устремляюсь вперёд по длинному коридору. Вокруг царит звенящая тишина — я прислушиваюсь, силясь уловить звук шагов, но безуспешно. Запоздало вспоминаю, что Аддамс давно сняла туфли на каблуках. В сущности, я не совсем чётко понимаю, каким образом собираюсь действовать — ведь стрелять в неё нельзя. Вооружённые до зубов люди в бронежилетах охраняют весь дом по периметру, но внутри никого нет.

Положение вещей совсем не радует.

Девчонка может быть где угодно, за любой из многочисленных дверей, за любым из многочисленных поворотов. И она наверняка сумела разрезать острым стеклом кабельные стяжки на запястьях.

Я вовсе не хочу её калечить, но что делать, если Аддамс нападёт первой?

Очень осторожно, стараясь двигаться как можно тише, я пересекаю гостиную, крепко сжимая в вытянутой правой руке револьвер. Никаких признаков присутствия Уэнсдэй тут не обнаруживается — на всякий случай проверяю окна, но все они надежно заперты. Странно.

Лестница из подвала ведёт прямиком в гостиную, откуда есть только два пути на улицу — либо через входную дверь, либо через окно.

Пожалуй, стоит проверить цокольный этаж.

Спустившись вниз, я напряжённо озираюсь по сторонам. Здесь множество технических помещений, комнат прислуги и винных погребов, один из которых и выступает в роли тюрьмы для нашей заложницы. Серебристая металлическая дверь слегка приоткрыта.

Невольно затаив дыхание, подхожу ближе и поддеваю её носком ботинка — раздаётся негромкий скрип, и дверь распахивается.

Уэнсдэй не сбежала.

Вопреки всем моим ожиданиям и всем законам логики, она до сих пор здесь — сидит на самом краю кровати с неестественно-ровной осанкой, сложив уже развязанные руки на колени и задумчиво прокручивая пальцами осколок тарелки, обагрённый кровью.

И даже не поднимает голову в мою сторону, словно вовсе не замечая моего появления.

Но я ей не верю. Всё происходящее — очередной акт странной пьесы, сценарий которой известен только ей.

— Брось стекло на пол и отойди в сторону, — приказываю я, угрожающе щелкнув предохранителем. Делаю два шага вперёд, но благоразумно сохраняю дистанцию в несколько метров.

— Убери пушку, — равнодушно отзывается Аддамс, закатывая глаза. — Ты же всё равно не выстрелишь. Кишка тонка.

Меня чертовски злит её ядовитый снисходительный тон, но голос разума подсказывает, что это намеренная провокация.

— Уверена? На дела отца мне плевать, а ты доставляешь немало проблем, так что мешает мне спустить курок? — конечно, я этого не сделаю. Но надменное выражение на лице фарфоровой куклы неимоверно раздражает. Похоже, провокация всё же работает, и это осознание бесит всё сильнее с каждой секундой. — Тем более, по счастливому стечению обстоятельств, в вашей семье двое детей. При необходимости мы легко заменим тебя младшим братом.

— Вот как? — Уэнсдэй презрительно усмехается самыми уголками губ. — В таком случае не утруждайся. Я упрощу тебе задачу.

А мгновением позже она резко заносит острый осколок стекла над своим тонким запястьем и делает надрез. На мертвецки бледной коже мгновенно выступает насыщенно-алая кровь. Проклятье. Что она творит?!

Рефлексы срабатывают быстрее мозга — отбросив в угол револьвер, я стремительно бросаюсь к ней. И, перехватив оба запястья одной рукой, опрокидываю Аддамс на кровать, вжимая её хрупкое тело всем своим весом.