Иначе как объяснить, что, едва напечатав последнюю точку в последней главе, она сразу же отправила черновик книги именно в американское издательство?

Увы, у неё нет четкого ответа на этот вопрос.

Как и на великое множество других, касающихся их неизлечимо больных… отношений.

Долгожданное освобождение почему-то не принесло сопутствующего облегчения.

Очередной необъяснимый парадокс.

Презентация скучна и слишком затянута.

Аддамс отвечает на банальнейшие вопросы публики с обыкновенным тотальным безразличием, выискивая глазами в пестрой толпе своего литературного агента.

Куда только запропастился этот скользкий тип в идеально отглаженном костюмчике?

Жаль, что в её контракте с издательством на одной из первых страниц есть пункт мелкими буквами о недопустимости физического насилия по отношению к его представителям. Издатели категорично настояли на изменениях в контракте после того, как она швырнула нож для бумаг в прошлого редактора, пытающегося заставить её набело переписать образ возлюбленного Вайпер. Резонные возражения Уэнсдэй о том, что она даже не попала — только потому что намеренно прицелилась на сантиметр выше его уха, иначе в Харпер Коллинз{?}[Одно из крупнейших издательств в США.] появилась бы открытая вакансия — совершенно ничем не помогли. И она была вынуждена поставить размашистую подпись в конце внушительного талмуда.

А теперь чертов недоумок благополучно растворился в толпе и толку от него едва ли больше, чем от чёрной гелевой ручки в её руке. Аддамс едва сдерживает нарастающее желание закатить глаза — пункт о благопристойном моральном облике тоже есть в контракте — и усилием воли заставляет себя сосредоточиться на очередном глупом вопросе.

Нет, она не проецирует образ Вайпер на себя.

Нет, персонажи не имеют реальных прототипов.

Да, она планирует серию романов.

Да, она очень довольна, что сумела добиться колоссального успеха в столь юном возрасте.

Наконец пресс-конференция подходит к концу, и шумная толпа поклонников выстраивается нестройным рядом, намереваясь получить автограф.

Oh merda.

Уэнсдэй понимает, что вернуться в отель сможет ещё нескоро — пестрая вереница растянулась практически до дверей. Она машинально делает большой глоток эспрессо из крафтового стаканчика — пожалуй, стоило бы плеснуть туда виски.

И утомленно потирает переносицу.

Так и не сумела отучить себя неосознанно копировать этот проклятый жест.

Словно на автопилоте, Аддамс оставляет подпись за подписью на первой странице книги в темной мрачной обложке, ещё пахнущей типографской краской. Она практически не поднимает головы, лишь иногда бросает краткий взгляд на лежащий рядом телефон. Обратный билет в Италию куплен на самый поздний вечерний рейс, но нужно ещё успеть доехать до отеля, чтобы принять душ и смыть с себя изрядно накопившуюся усталость. К большому облегчению, родители с поразительным пониманием отнеслись к её решению не задерживаться в штатах. Но пообещали, что непременно приедут на день благодарения — такой компромисс её вполне устроил.

Очередная раскрытая книга ложится на стол перед ней, но протянувший её человек не спешит называть свое имя.

Уэнсдэй совершенно не хочет поднимать голову, чтобы лицезреть очередное восторженное лицо.

Но молчание затягивается.

Она ощущает раздражение.

— Как подписать? — недовольно цедит Аддамс сквозь зубы, занося ручку над хрустящей страницей. С кончика гелевого стержня срывается крохотная капелька чернил, нарушая идеальную белизну бумажного листа.

— Может быть… Человеку, которого ты однажды бросила?

Конечно, рука дрогнула.

Не могла не дрогнуть.

На листке остаётся размашистая чёрная полоса.

Уэнсдэй резко вскидывает голову.

Ксавье стоит прямо перед ней, небрежно сунув руки в карманы широких темных джинсов. Пристальный взгляд широко распахнувшихся угольных глаз скользит по его высокой фигуре, отмечая множество значительных изменений.

Конечно, он изменился.

Прошло почти три года.

Прекрати так таращиться, чертова ты идиотка.

Но она не может прекратить.

Каштановые пряди стали немного короче, но все же собраны в привычный пучок — правда теперь он расположен гораздо выше, открывая выбритые с двух сторон виски. Выразительные скулы заострились ещё сильнее, а на обеих руках с неизменно выступающими венами — монохромные черно-белые татуировки, протянувшиеся от запястья до короткого рукава синей футболки.

На левой — огромный насыщенно-черный ворон, сидящий на иссохшей кривой ветке под круглым диском полной луны.

На правой — разобранный циферблат карманных часов и несколько шахматных фигур, в одной из которых безошибочно угадывается чёрный ферзь. А на внутреннем сгибе локтя шрифтом, подозрительно напоминающим шрифт печатной машинки, выведена надпись на латыни.

— Ибо где сокровище ваше, там будет и сердце ваше, — машинально переводит Уэнсдэй, совершенно забыв, где она находится и что должна делать. Негромкое покашливание позади Ксавье наконец выводит её из состояния растерянного оцепенения. К счастью, голос звучит твердо. — Придумай другую подпись.

Он беззлобно усмехается, становясь ужасно похожим на себя в прошлом.

Словно им снова шестнадцать.

Словно все случившееся было ночным кошмаром — пугающим, но не способным оставить в душе по-настоящему глубокий след.

— Подпиши как хочешь.

— Ты теперь живешь в Нью-Йорке? — зачем-то спрашивает Аддамс, напрочь игнорируя всех прочих поклонников.

Ксавье отрицательно мотает головой.

Oh merda. Он приехал… специально?

И по её ледяной броне проходит первая трещина.

— По работе приехал. И случайно прочитал про твою презентацию. Выдалась свободная минутка, ну я и… решил заглянуть.

— Ясно.

Конечно, он здесь по чистой случайности. Нелепое совпадение.

Как она вообще могла подумать об обратном?

У них давно нет ничего общего.

Уэнсдэй решительно оставляет стандартную именную надпись и, захлопнув книгу, протягивает ему.

И тут же отворачивается к следующему читателю, старательно избегая прямого зрительного контакта и ощущая предательскую дрожь в руках.

— Ну… пока, Аддамс. Удачи тебе.

Ксавье мнется на месте с полминуты, явно ожидая ответного прощания. Но она не удостаивает его ни ответом, ни даже мимолетным взглядом — поднимает угольные глаза лишь тогда, когда он берет со стола книгу и направляется к выходу. И от вида его ссутулившихся плеч Уэнсдэй вновь ощущает давно забытое чувство — как сердце щемяще сжимается вопреки всем законам нормальной анатомии.

Он оборачивается у самых дверей.

— Эй, Уэнс… — давно забытое дурацкое обращение режет слух. — Может, мы… выпьем кофе?

Она должна отказаться.

Она должна.

Она…

— Да.

Они сидят за маленьким столиком в крошечной кофейне — двое бесконечно далеких людей, едва не ставших самыми близкими на свете.

Молчание затягивается.

Аддамс ощущает дискомфорт и машинально сцепляет пальцы в замок вокруг маленькой чашки.