Тот недовольно хмыкает, но оставляет дерзкий выпад без ответа. Аддамс невольно ощущает мстительное злорадство.
Она собьёт спесь с заносчивого лейтенанта, так или иначе. Он ещё пожалеет о сказанном.
— Эшли Харрис была не просто официанткой. Очевидно, ещё и проституткой, — твердо заявляет Уэнсдэй и быстро сверяется с календарем на телефоне. Как и следовало ожидать, убийство произошло именно в ночь с четверга на пятницу. — Полагаю, у нас есть подозреваемый. Мужчина с татуировкой на правом запястье в виде круга. Циферблат часов, компас или что-то похожее. В этом убогом районе должна работать хоть одна камера видеонаблюдения, проверьте их. А если вы проверите сигарету на полу, явно сможете найти там отпечатки и ДНК подозреваемого.
Инспектор Шепард удовлетворенно кивает и бросает в сторону притихшего Кристиана Картера короткий триумфальный взгляд.
Тот выглядит совершенно ошарашенным — от прежнего снисходительного выражения не осталось и следа.
— А теперь прошу меня извинить. Готической Барби пора в кукольный домик, — язвительно припечатывает Аддамс напоследок и, надменно вскинув подбородок, покидает квартиру.
Устроившись за рулем Мазерати, она опускает боковое стекло — несмотря на обилие неприятных запахов, свежий воздух немного облегчает тошноту — и переключает передачу на движение.
— Уэнсдэй, подождите! — лейтенант Картер оказывается рядом в считанные секунды. И тут же позволяет себе несусветную наглость — просовывает руку в салон и предостерегающе сжимает руль. — Есть разговор.
— Для вас я мисс Аддамс, — Уэнсдэй решительно нажимает на кнопку стеклоподъемника. — И разговор окончен.
— Нет, нет, подождите… — и хотя ползущее вверх стекло передавливает его предплечье всё сильнее, Картер явно не намерен сдаваться. — Простите мне мою резкость. Просто нечасто встретишь в наших рядах настолько красивую девушку, которая впридачу…
— Вы ещё и сексист? — презрительно вскинув бровь, она перемещает ногу на педаль газа и слегка надавливает.
Мазерати утробно рычит и резво срывается с места на десяток сантиметров вперед.
Лейтенант рефлекторно хватается за боковое зеркало, чтобы устоять на ногах, но его наглая рука по-прежнему находится в салоне.
Черт бы его побрал.
Мысленно прикидывая, какой срок может грозить за убийство сотрудника при исполнении, Аддамс переключает коробку передач в режим парковки и выходит из машины.
— У вас минута, время пошло, — она с изрядным самодовольством наблюдает за тем, как Картер потирает предплечье.
— Ещё раз простите меня, я не должен был такое говорить… Сами понимаете, дорога от Вашингтона сюда заняла немало времени, я с четырёх утра на ногах…
— Мне это неинтересно, — Уэнсдэй демонстративно стучит пальцем по своему запястью без часов.
— Да-да, извините, — он проводит рукой по лицу, словно стирая растерянное выражение. — Инспектор сказал, что вы отказались браться за это дело… Но боюсь, тут всё не так однозначно. Подобные убийства происходят по всей стране уже больше трёх лет. Все дела остались нераскрытыми… Но с вашими способностями у нас впервые появился шанс. Вот моя визитка, возьмите.
Картер настойчиво суёт ей в руки маленький прямоугольник из плотной бумаги — точно такого же цвета, как и его идеально отглаженная рубашка. На визитке золочёными буквами выведено имя и контактные данные.
Похоже, он не только сексист, но ещё и самовлюблённый сноб.
Какое потрясающее сочетание.
Смерив лейтенанта тяжёлым взглядом исподлобья, Аддамс молча принимает визитку и садится в машину.
— Позвоните мне! — кричит вслед Картер, когда автомобиль срывается с места.
— Разумеется, нет. Как ты вообще могла о таком подумать? Это же уму непостижимо!
Кажется, Ксавье повторяет эту фразу уже минимум в десятый раз. Он нервно измеряет шагами её кабинет, пока Уэнсдэй сидит в кресле и без особого энтузиазма ковыряется пластиковой вилкой в контейнере с лазаньей. И хотя она не ела ничего со вчерашнего вечера, изрядно остывшее блюдо не вызывает никакого аппетита — от мелькания Торпа перед глазами к горлу подступает тошнота.
Он явно вне себя от праведного гнева — насыщенно-зелёные глаза буквально мечут молнии, крылья тонкого носа возмущенно трепещут. Отодвинув подальше контейнер с едой, чтобы не чувствовать слишком явного аромата фарша в соусе болоньезе, Аддамс скучающе подпирает голову рукой.
У неё нет ни малейшего желания вступать в полемику. Проклятый приступ токсикоза парализует мыслительный процесс, и ей сложно сконцентрироваться на чём-то другом.
Но зато у Ксавье с мыслительным процессом всё в полном порядке — за прошедшие восемь минут он употребил с десяток различных эпитетов, характеризующих её как крайне неразумного человека. Это почти забавно.
Прежде Уэнсдэй и не подозревала, что у него такой обширный словарный запас.
— Если тебе наплевать на себя и на меня, подумай о нашем ребёнке! — вопит он так отчаянно, будто она режет его скальпелем без анестезии. — Может случиться всё, что угодно, как ты не понимаешь?! Нет. Категорически нет. Я — твой муж, и я запрещаю тебе ввязываться в это дело.
А вот это уже слишком.
Сам того не ведая, Торп пересекает допустимые границы, и по ледяной броне её самообладания проходит первая трещина.
Едва не скрипя зубами от неуклонно нарастающего раздражения, Аддамс медленно поднимается на ноги и упирается ладонями в стол.
— А я не спрашиваю твоего разрешения, — чеканит она с неприкрытой угрозой. В интонациях звенит металл, а взгляд угольных глаз вспыхивает холодной яростью. — И никогда больше не смей повышать на меня голос.
— Уэнсдэй… — Ксавье мгновенно осекается, выражение лица становится почти умоляющим. — Пожалуйста, прояви хоть раз в жизни благоразумие. Ты не можешь…
— Только я буду решать, что могу, а чего не могу. Уясни это раз и навсегда, — Аддамс инстинктивно сжимает руки в кулаки, и заострённые уголки ногтей до боли впиваются в ладони. — Разговор окончен.
— Нет, не окончен! — его щеки вспыхивают гневным румянцем. — Я ни за что не позволю тебе в этом участвовать. Как ты не понимаешь, что это опасно? Кстати, почему ты ничего не рассказывала мне о своём низком давлении? Почему я узнаю такую важную информацию от твоего врача, а не от тебя лично?
Oh merda. Это просто невыносимо.
Никогда прежде Торп не выказывал настолько чудовищного упрямства. Его чрезмерная эмоциональность жутко раздражает, и Уэнсдэй чувствует, как постепенно приближается к точке кипения. Чертов гормональный шторм бушует в крови, заставляя голос рационального мышления умолкнуть.
— Если ты сейчас же не заткнёшься, наш ребёнок увидит тебя только на фото. На могильном памятнике, — шипит она почище ядовитой кобры.
— Господи, ты невыносима… — Ксавье сокрушенно качает головой и запускает пальцы в волосы, взъерошивая каштановые пряди. — Я ведь боюсь за тебя… За вас обоих. Какого черта до тебя никак не дойдёт?
— Я в состоянии за себя постоять.
— В том-то и дело, что нет! — его голос снова срывается на крик. — Врач сказал, что тебе противопоказаны любые нагрузки!
— Да пошел он к черту. И ты вместе с ним, — чаша терпения переполняется, и Аддамс вдруг почти физически ощущает, как клокочущая ярость струится по венам. И вместе с тем она вдруг начинает чувствовать вину за необдуманные резкие слова.
