Наверное, он мог бы посочувствовать многострадальному редактору — тому явно понадобится не один бутылёк валерьянки после работы с Аддамс.

Но в данный момент все мысли Ксавье сосредоточены на крышесносном ощущении её бархатистой кожи под подушечками его пальцев.

Через пару месяцев исполнится ровно три года, как они вместе — а Уэнсдэй сводила его с ума также, как во время первой близости.

Если не сильнее. До одури, до потемнения в глазах, до сбитого дыхания и лихорадочной дрожи во всём теле.

Это было совершенное безумие — иногда ему казалось, что всё происходящее нереально. Что однажды он непременно проснется в одиночестве в своей комнате без соседа, а упрямая жестокая девочка с тугими косичками снова окажется бесконечно далекой и холодной.

И оттого он не мог перестать постоянно к ней прикасаться — во время совместных выходных в его маленькой квартирке, во время ночных прогулок по кладбищам, во время жутко банальных, по её мнению, походов в кино и театры — только бы лишний раз убедиться, что всё это не является бредом воспаленного сознания. Что Уэнсдэй действительно рядом, и что она действительно отвечает ему взаимностью.

Аддамс по-прежнему не выносила лишние тактильные контакты, но какой-то мизерной частью души, вероятно, понимала, что ему это жизненно необходимо — и потому недовольно сверкала чернильными глазами, но уступала. Позволяла брать себя за руку и иногда даже допускала объятия в присутствии посторонних людей.

— Черт с тобой, можешь добавить сноски с объяснениями, но переписывать я ничего не буду… — её голос звучит привычно твердо и уверенно. — У меня и без того горят все сроки.

Уэнсдэй все ещё выглядит отстранённой и безэмоциональной — такой расклад Ксавье решительно не устраивает. И потому он медленно запускает правую руку под её футболку, проводит по впалому животу с напряженным прессом и довольно грубо стискивает соблазнительное полушарие груди. Гладит подушечками пальцев давно затвердевший сосок, а спустя секунду — резко сжимает. И с удовольствием отмечает, как ровное дыхание Аддамс сиюминутно сбивается.

— Выдели ещё… — она невольно запинается, но железное самообладание мгновенно берет верх. — Выдели второй абзац шестой главы курсивом или жирным шрифтом, чтобы сделать акцент на описании отчета о вскрытии. Подожди секунду.

Она прикрывает динамик рукой и чуть опускает голову, уставившись на Ксавье немигающим взглядом исподлобья — вот только за привычной суровостью в угольных глазах отчетливо сквозит едва скрываемое возбуждение.

— Какого черта ты творишь? — шипит Уэнсдэй на уровне едва различимого шепота. — Немедленно прекрати.

— А что, если я не могу прекратить? — лукаво отзывается Торп, даже не стараясь понизить голос.

— Я убью тебя.

— Не убьёшь.

Закатив глаза, она пытается отпихнуть его ногой, но Ксавье ловко предотвращает бунт, намертво вцепившись в тонкую голень левой рукой.

Повозившись несколько секунд и не добившись никакого успеха, Аддамс сдаётся и возвращается к разговору с редактором.

— Даже не думай менять описание одежды подозреваемого, это крайне важная деталь, потому что… — Уэнсдэй запинается во второй раз, потому что его пальцы резко опускаются с груди на низ живота. — Потому что… Не суть. Я не обязана перед тобой отчитываться, это важно и точка.

Последнюю фразу она проговаривает скороговоркой и пытается перехватить наглую руку, но безуспешно — Ксавье молниеносно перемещает пальцы на клитор и слегка надавливает на чувствительное место сквозь кружевную ткань нижнего белья. Вишневые губы приоткрываются, но Аддамс удаётся сдержать стон.

Она слегка морщится — то ли от раздражения, то ли от предвкушения — и инстинктивно старается свести ноги вместе.

Но и это намерение остаётся безуспешным. Его рука опускается ещё ниже — и на подушечках пальцев остаётся горячая липкая влага, насквозь пропитавшая тончайшее чёрное кружево. Прямое доказательство, что Уэнсдэй распалена едва ли не больше, чем он сам.

Из динамика айфона все ещё доносится нудное бормотание редактора, и Аддамс впивается ногтями в подлокотник компьютерного кресла в слабой попытке сконцентрироваться на телефонном разговоре. Костяшки и без того бледных пальцев становятся совсем белыми.

Ксавье улыбается — широко, триумфально, — а спустя секунду отодвигает в сторону мешающую полоску нижнего белья и резко вводит сразу два пальца. От ощущения обжигающей влажности окончательно сносит крышу. Он тут же увеличивает глубину проникновения до максимальной — и останавливается.

Совершенное тело Уэнсдэй напрягается, как натянутая гитарная струна, и её бедра рефлекторно подаются навстречу грубоватым ласкам. Она отстраняет руку с телефоном, и в трубке быстро повисает молчание.

— Уэнсдэй, ты меня слушаешь вообще? — из динамика доносится недовольный голос редактора. Судя по интонации, он близок к нервному срыву. — Мне надо к утру отправить первую часть в издательство, как ты не возьмёшь в толк… Иначе меня лишат годовой премии.

— Ты ноешь, как пятилетняя девочка, — совладав с собой, Аддамс снова подносит телефон к уху и пытается отодвинуться, но спинка кресла упирается в столешницу, и все пути к отступлению отрезаны. — Что там ещё у тебя?

Ксавье не двигает рукой в течение минуты, пока несчастный редактор подробно и обстоятельно излагает свои предложения о необходимых правках. Уэнсдэй закусывает нижнюю губу, отчаянно стараясь абстрагироваться, ёрзает на сиденье, но только усугубляет своё положение. Он слегка изгибает пальцы особым образом — и с упоением ощущает, как мышцы внутри неё, истекающие раскалённой влагой, начинают пульсировать. Грудь Аддамс тяжело вздымается, а дыхание становится рваным и прерывистым.

— Хорошо, сделаем так… — как только она начинает говорить, Ксавье резко вынимает пальцы и, сильнее отодвинув в сторону кружевную полоску, подаётся вперед.

Припадает губами к клитору — Аддамс вздрагивает как от удара тысячевольтным разрядом тока, но Торп не дает ей шанса опомниться. Горячий язык описывает несколько дразнящих круговых движений и скользит ниже.

Туда, где все давно отчаянно пульсирует и сочится обжигающей влажностью с тонким привкусом крышесносного возбуждения.

У неё вырывается ругательство — и Ксавье не может сдержать триумфальной улыбки. Уэнсдэй крайне редко позволяет себе нецензурные выражения на родном языке, предпочитая использовать почти благозвучное итальянское «Oh merda».

Но сегодня, похоже, исключительный случай.

— Это я не тебе… — поспешно добавляет она в трубку, но обычно ровный голос заметно дрожит. — Нет, все в порядке… Просто блокнот на ногу уронила.

Наспех придуманная ложь звучит совершенно неправдоподобно — очевидно, Уэнсдэй уже не способна нормально соображать. Ксавье на секунду прекращает мучительные ласки, желая подольше растянуть столь изысканную пытку. Но не отстраняется, опаляя разгоряченную влажную кожу ещё более обжигающим дыханием. Невесомо прижимается губами к внутренней стороне бедра в непосредственной близости от самого чувствительного места.

Аддамс настойчиво пытается оттолкнуть его голову свободной рукой, запустив дрожащие пальчики в каштановые волосы и грубо дергая назад. Это резкое движение причиняет небольшую боль — желая отомстить за подобную дерзость, Ксавье вновь припадает губами к клитору. И с упоением ощущает, как по напряженному телу Уэнсдэй проходит волна дрожи.