Испугалась Жар-птица. Она жила и не задумывалась, что их дом лучше всех не только в их слободе, а красотой убранства превзойдет и хоромы княжеские. Для нее старался влюбленный ящер. Изукрашивал наличники окон, балясины да опоры кровли узорчатой резьбой, напоминавшей о его родном море Окияне и деревьях в саду Ирия. Рисовал на сводчатом потолке крону Мирового Древа, украшал стены и утварь изображениями всяких морских чуд и небесных див. А еще сундуки в глубоком подполе у них ломились от злата, и ни в чем Жар-птица не ведала отказа даже в неурожайные годы.
— Как же такую горе-кручину избыть? — спросила она, с тревогой глядя на мужа. — Я на все готова, только бы тебя не потерять!
— Мне многого и не надо, — ласково обнимая, улыбнулся ей Кощей. — Достанет одной твоей слезинки. Из нее я скую иголку, на конце которой спрячу свою смерть. А чтобы ты не сомневалась в моей любви, на вечное хранение ту иголку тебе отдам.
Поверила Кощею Жар-птица, хотя и знала, что в слезах вещих птиц горнего мира заключена целительная сила великая. Только слезу еле выплакала. С чего бы ей плакать, когда они с любимым мужем живы-здоровы, а дом у них — полная чаша. Выковал Кощей из слезы иголку и жене с поцелуем отдал. Да только, когда Жар-птица на секунду отвернулась, увлеченная блеском нового почти готового убора, он иглу подменил. Отдал копию, а истинную себе оставил. Отправился в Исподний мир и запрятал так глубоко, что кроме него самого никто ее не нашел бы. Поскольку уже тогда замыслил зло.
Не по нраву пришлось Кощею, что, хотя он искуснее и богаче всех мужей в той земле, где они поселились, а не зовут его ни в боярскую думу, ни в княжеский совет. Без него решают вопросы государственного устройства, сбора податей и содержания дружины хороброй. А для мужа разумного да состоятельного это настоящая обида.
Надеялся Кощей, что князь да бояре, увидев его искусство, сами в совет пригласят, но вятшие мужи той земли слишком спесивые да чванные оказались. Сочли, что не место в совете простому кузнецу, пускай даже и самому лучшему на земле мастеру, а все равно без рода без племени. Тогда Кощей задумал с ними породниться.
Молодая княжеская дочь хотя и не сравнилась бы красой с Жар-птицей, а не просто так носила в своей земле имя Милолики. Приходила Милолика к Кощею в дом и ничего не подозревала. Подолгу толковала с Жар-птицей, узнавала у той, какие узоры золотой нитью по шелку класть.
Делилась секретами с княжной Жар-птица, гладила по головке, женским премудростям учила, не подозревая, какую подлость задумал ее муж. И никогда не вспоминала о судьбе несчастной русалки, которая слезами до смерти изошла. Единожды предавшему веры нет. Но Жар-птица и сама чувствовала свою вину перед гордым Финистом. Но разве сердцу прикажешь? А что до мужа, то она не заподозрила ничего, даже когда Кощей сковал для княжеской дочери венец краше, чем для нее.
Хотя Милолике понравился убор, от подарка она отказалась, сказав, что батюшка за красивую и дорогую вещь сколько надо золотом заплатит. Когда же Кощей поведал ей о своих нежных чувствах, только удивленно изогнула соболью бровь.
— О чем ты речь держишь? Ты ж ведь женат.
В их земле брачным клятвам хранили верность, и разрешить от них могла лишь смерть.
Не услышал ее Кощей. Пошел к князю ее в жены просить.
— Не могу, — сказал. — Страстью пылаю. Не отдашь — терем твой спалю, а княжну с собой заберу.
— Да как ты смеешь?! — вспылил князь. — Ты что о себе возомнил, смерд? Да я тебя сейчас собаками затравить велю, прикажу гнать до границ моего княжества. Чтобы и духу твоего тут не было!
— Какой я тебе смерд? — обиделся Кощей.
Принял свой истинный облик, обернулся змеем крылатым, растерзал, раздавил дружину, так что и мокрого места от матерых крепких воинов не осталось. А потом схватил когтями княжескую дочь, поджег терем, разметал по бревнышкам кремль и посад да скрылся в черном смерче. Все, кто выжил, застыли в ужасе. Случались в людском мире иногда разные бесчинства-душегубства, но лиходеев находили и наказывали изгнанием. Да и войны если и велись, то обычно заканчивались после поединка лучших борцов-единоборцев. Стороны договаривались и расходились. А тут при всем честном народе за пустяшную в общем-то обиду. Да и какая тут обида? Разве можно человеку, связанному брачной клятвой, другую желать?
Вот с этого времени в исподнем мире и появилась темная Навь. Сползлись туда самые мерзкие чудовища, которых не могла вынести Мать сыра земля, собрались отъявленные душегубы и прочие создания Тьмы. А Кощей стал называться Бессмертным или Властителем Нави. Всех ящеров себе подчинил, заставил их возвести в самых потаенных глубинах неподалеку от того места, где спрятал свою смерть, богатые хоромы. В этих хоромах поселил княжескую дочь. А поскольку гордая Милолика после того, что он с ее родными сотворил, не захотела подарить Кощею любовь, стал он похищать девок красных из других царств-княжеств, города жечь и прочие бесчинства творить.
Многие витязи пытались его победить, некоторые даже находили дорогу до его хором. Но живым никто не вернулся. Из кого Кощей душу не вынул, тех в камень обернул, не замечая, что собственная душа стала чернее ночи. Да и обликом внешним переменился Кощей. Пожелтел и высох от злобы, что глодала его изнутри. Затаил обиду на весь род людской.
* * *
Долго смотрела Жар-птица на догорающий княжеский терем. Долго пыталась понять, что ж она сделала не так, почему любимому мужу опостылела, чем не сумела угодить, да так и не надумала.
— Зачем, зачем только тебе, Кощеюшко, понадобилась это место в совете? Почто всерьез воспринял слова глупого князя? Зачем людям простым столько горя причинил?
Не услышал ее Кощей, не отозвался, да и просто думать о ней забыл, поглощенный своими великими планами мести всем жителям Среднего мира. Не сразу прознала о тех планах Жар-птица, не сразу в них поверила. Поначалу наивно думала она, что еще можно все исправить. Раздала имущество бедным погорельцам, чтобы построили новый город лучше прежнего, выходила раненых, кого могла спасти.
Но когда запылали соседние города, жители которых Кощею ничего дурного отродясь не делали, а князья и слова поперек не сказали, когда засохли поля и леса, а вода в реках стала дурной и тлетворной, поняла Жар-птица, что не в одной обиде дело. Черпает Кощей из людских страданий силу, кровью-рудой волшебство напитывает, и, если его не остановить, он не только Средний мир обратит в пустыню, обрубит корни Мирового Древа, всю вселенную пустит прахом.
Достала Жар-птица заветную иглу, которую Кощей ей с клятвой в вечной любви на хранение отдал, и поняла, что уже тогда жестоко обманул супруг. Подменил иголку. И что теперь делать, никто не мог подсказать.
Долго ли, коротко ли скиталась по городам и весям Жар-птица, людям помогала, больных и раненых лечила. Много трудов претерпели ее белые руки, а огненные крылья от горя подернулись пеплом. И вот однажды на свежем пепелище возле недавно сгоревшей кузницы увидела она коваля с перебитыми ногами и узнала в нем прежнего своего жениха Финиста.
— Что же ты наделала, любушка? — еле слышно проговорил узнавший ее Финист. — Зачем супостату слезу подарила?
— От смерти хотела сберечь, — не стала таиться Жар-птица. — И тебя спасу, — добавила она, доставая его перо, от прикосновения которого и от слез Жар-птицы к Финисту вернулись силы, хотя перебитые черной палицей Кощея ноги так до конца и не исцелились.
— А почему же ты сразу меня не позвала? — горестно спросил Финист, обозревая картину разрушений.
— Стыдно было, — призналась Жар-птица. — Виноватой себя чувствовала. Хотела сама все исправить.
— Да как же ты исправишь, когда ни иглы у тебя нет, ни дороги до владений выползня не знаешь.
— Иглу я верну! Он мне ее отдать обещал! — упрямо сжав кулаки, сверкнула ясными очами Жар-птица. — А дорогу отыскать мне сердце поможет. Чую я его, постылого. Потому от города к городу за ним и иду. Были бы крылья, быстрей успевала!
