– Ну что? Показывайте тернистый путь к вашему номеру, – улыбаясь, обратился Александр к даме.

– Мой номер в конце коридора, – она рукой показала, в какую сторону нужно идти. – А почему вы назвали путь к нему тернистым?

– Потому что ходить с такой ношей, как у вас, – испытание даже для здорового мужчины. А для такой хрупкой девушки, как вы, это настоящее наказание. Согласитесь, я прав?

Они остановились возле двери с номером 602.

– Ну, вот наконец я дома, – облегченно вздохнула «актриса». – Вы очень помогли мне, спасибо большое.

– Хоть на прощание откройте секрет, что там в вашей сумке? Мои руки подсказывают, будто там десяток кирпичей, не меньше.

– Я так похожа на жуликоватую работницу кирпичного завода?

– Не знаю, не знаю, как выглядят такие работницы, чтобы сравнивать вас с ними. Извините, я, кажется, ляпнул что-то не то. Давайте лучше попрощаемся, пока я, не подумав, не наговорил еще что-нибудь лишнее.

– Да что с вами? Извиняетесь непонятно за что… Успокойтесь, пожалуйста, хорошо? А в сумке съемочная камера, пара фотоаппаратов, штатив и объектив. И ни одного кирпича.

– Вы фотограф?

– Где вы видели фотографа с киносъемочной камерой? Я режиссер-документалист. В Перми, в художественной галерее, мы снимали документальный фильм об уникальной коллекции скульптур деревянных богов. Все сняли и уже собрались возвращаться в Москву, когда неожиданно на меня вышла директор местного краеведческого музея, которая знала о наших съемках. Она сообщила, что у них в Березниковском музее находятся не менее интересные экспонаты. И так горячо упрашивала меня приехать и их снять, что я не выдержала и с оператором приехала сюда. И не пожалела об этом: березниковские боги такие же замечательные, как и пермские…

– …Сто раз бывал в Березниках, но не знал об этом.

– Теперь знаете. Посмотрите их обязательно. А еще мне очень понравился сам город. Молодой, красивый. Захотелось показать в фильме и его. Запланировали съемки. Но случилась беда: у Бориса – так зовут оператора – обострилась язва желудка, и его пришлось срочно отправить в Пермь. Так я осталась одна с этим, как вы выразились, неподъемным грузом. Завтра попытаюсь что-нибудь снять: вашу Каму, панораму города, если, конечно, получится…

– Извините, что прерываю вас, но на нас уже обращают внимание. Может быть, закончим разговор у вас в номере?

Оказавшись в номере, Александр вежливо отказался от предложенного ему стула и, водрузив на него сумку, обратился к красавице-режиссеру:

– У нас с вами немало совпадений, которыми предлагаю воспользоваться. Вы когда уезжаете?

– Завтра после обеда. За мной приедет машина.

– Я так и думал, вернее предполагал. Тогда, если вы не против, предлагаю такую картинку завтрашнего дня. Утром я буду немного занят, час, не больше. Затем сюда подъедет мой друг. Отличный парень, Березники знает как свою кухню. Он подскажет, что и где снимать. Втроем, я думаю, управимся быстро. После чего мы с ним сгоняем на нефтяную буровую, а в два часа дня буду готов составить вам компанию по пути в Пермь. Как мой план?

– Хорош. А вы часто вот так лихо все расписываете: час сюда, два оттуда?

– Пытаюсь, хотя получается не всегда. Бывает, все распланирую – и вдруг какая-то неожиданность или неприятность – и все летит в трамтарары. Но у нефтяников такое случается нередко, и мы, планируя что-то, заранее как бы закладываем эти срывы, то есть предусматриваем их.

– Я насторожилась, услыхав от вас слова «нефтяная буровая». Сейчас убедилась, что вы нефтяник. Я так рада встрече с профессиональным нефтяником!

– Еще одна загадка. Не понимаю, чему вы радуетесь? Ну, встретился нефтяник… И что? Это повод для ликования?

– Не дерзите, вам это не идет. Дело в том, что мой отец преподавал в нефтяном институте имени Губкина. А до этого работал в Татарии, строил эти самые нефтяные скважины.

– Не строил, а бурил.

– Хорошо, бурил скважины.

– Кстати, я занимаюсь этим же – бурю скважины.

– Да? Значит, вы коллеги. Так вот, он так любил все, что связано с нефтью, и так зажигал своей любовью студентов, что слушать его лекции приходили студенты с других факультетов. И обещал обязательно свозить меня к нефтяникам. Но не успел. Однажды приехал домой из института, прилег на диван отдохнуть, задремал и больше не проснулся.

– Это ужасно. Вам, значит, так и не удалось побывать на буровых?

– Нет. Но я по-прежнему об этом мечтаю.

– Тогда вот что. Хотя, думаю, пришло время нам назвать себя. Меня зовут Александром Анатольевичем, можно называть просто Александром. А вас, извините, как?

– Я Марина Сергеевна, можете называть по имени.

– Отлично, Марина, кстати, это имя украшает вас лучше всяких бриллиантов.

– Спасибо, Александр.

– И еще. В переводе с латинского Марина означает «морская». Красиво звучит.

– У вас тоже по-настоящему мужское имя. Терпеть не могу мужчин с немужскими именами, всяких там Евгениев, Юлиев, Валентинов.

– Итак, с именами разобрались и определились. Так вот, программа на завтра остается в силе. Только на буровую, где бурится самая настоящая скважина, поедем уже втроем: вы, мой друг Смольников и я. Не забудьте взять с собой фотоаппарат, форма одежды такая: чем проще, тем лучше. И никаких каблуков и шпилек!

– Слушаюсь! – Марина улыбнулась и поднесла ладонь к виску. – Александр, а вы не передумаете?

– Никак нет! Не передумаем, товарищ режиссер, – он по-военному повернулся кругом и вышел. Но тут же вернулся и, хитро подмигнув девушке, простился: – Спокойной ночи!

К своему номеру Александр подходил со смешанными чувствами. Мысленно он ругал себя за такое мальчишеское поведение, за то, как он вел себя с красавицей-режиссером. Какие-то кирпичи… «Извините, а как вас зовут? Или: а я тоже бурю эти скважины. Тьфу! Клоун! Трепач, болтун!» – костерил он себя. И тут же оправдывал: «Ну помог я с этой сумкой. Да, познакомились, разговорились. Правда, он затянулся, этот разговор. Ну и что? Мне теперь прикажете удирать от молодых красивых женщин? Или делать вид, что они мне не нравятся? Это за что же такая кара?»

С такими непонятными настроениями он позвонил Смольникову и рассказал ему о встрече с красавицей Мариной, не утаив ничего. Тот выслушал молча и, уже прощаясь, тяжело вздохнул:

– Ну ты даешь, старик! Не ожидал от тебя такой прыти. Договоримся так: если твоя Марина окажется хоть немного хуже той, которую ты сейчас нарисовал, я тут же уезжаю. И никаких съемок и буровых!

Увидев Марину, Леонид картинно зажмурился и застонал.

– Саня, я слепну! Такая красота! Очки мне темные, очки!

Марина действительно была потрясающе хороша. В спортивном черном костюме и светлых кедах, стройная, с высокой грудью и собранными в большой узел, цыганского цвета волосами, она, казалось, вобрала в себя все лучшие качества молодых красивых женщин: безупречно правильные черты лица, изумительную фигуру и царственную походку. Не проявляя при этом ни тени зазнайства или превосходства. Как бы говоря в ответ на восхищенные взгляды и реплики: «О чем вы? Какая красота? Я такая, как все. Не лучше, не хуже».

Смольников, сраженный ее привлекательностью, сразу уловил эти ее бесценные черты характера и повел себя так, как ведет себя приятель, давно не видевший бывшую одноклассницу. Расспросил ее о последних московских новостях, выведал, что говорят в столице о подозрительной кремлевской возне, и даже посоветовал, как лучше представить в будущем фильме березниковских деревянных богов. От Марины он не отходил ни на шаг, помогая ей снимать, крепить камеру, выбирать место для съемки. И в конце даже попытался снимать сам.

Улучив момент, когда Марина была занята камерой, Александр отозвал его в сторону.

– Что с тобой, Леня? Ты ли это? Успокойся, не дури, не сходи с ума, – попытался он охладить любовный пыл друга.

– Не переживай, старик. С умом, слава богу, у меня все в порядке… А тебе мое большое спасибо за такую находку. Представить страшно… Ведь если бы мы вчера с тобой ко мне укатили… Все! Не встретили бы это чудо. А за меня не переживай – за тебя стараюсь.