Смущенный неожиданным вопросом, парень посмотрел на подошедшего к ним отца, который чуть виновато улыбнулся за любопытство своего чада и развел руками.

– Да, видел, – наконец неуверенно ответил парень.

– Здорово! Я тоже буду хорошо учиться в школе и в университете! И тоже смогу быть там, прям как вы, – мальчик широко улыбнулся парню.

Он робко улыбнулся в ответ и сказал:

– Конечно, старайся, учись и слушайся отца.

Тут Питер заметил своих друзей и, мгновенно переключившись, побежал в их сторону.

– Спасибо, – коротко кивнул незнакомцу отец и пошел за умчавшимся сыном.

Человек некоторое время смотрел вслед уходящей семье, затем, очнувшись от охватившего его на мгновение оцепенения, продолжил путь во внутренний город. Пройдя вооруженный охранный пост и отстояв небольшую очередь, он зашел в изолированную кабину и приготовился к сканированию. Тонкий, совершенно не слепящий зеленый луч несколько раз прошел по его широко раскрытым глазам, затем приятный искусственный женский голос произнес:

– Эдвард Смит, уборщик второго класса. Допуск с 12:00 до 20:00. Проход в город разрешен. Удачного дня, – двери из непробиваемого стекла отворились, и Эдвард, тяжело вздохнув, зашел на территорию города.

Молодая девушка стояла, прислонившись к стене, чуть повернув голову к окну. Темные длинные волосы аккуратно спадали на ее плечи. В серых глазах отражался мягкий предзакатный свет. Она задумчиво смотрела на вид, открывавшийся из оконного проема: белоснежные дома, идеально чистые дороги, по которым проезжали турбомашины и аэромотоциклы, яркие клумбы цветов, деревья с чуть шевелящимися листьями, зависшие в воздухе галоэкраны, на которых улыбчивая девушка рекламировала новый генопрепарат, продлевающий молодость.

Но девушка смотрела не на яркие рекламные ролики, не на безупречные дома и машины, не на прохожих в дорогих одеждах, которые беззаботно переговаривались, делали покупки или просто гуляли. Ее взгляд был устремлен дальше. За защитное поле… На внешний город. Его было трудно разглядеть – он просто терялся за белоснежным великолепием внутреннего. Да и защитное поле будто скрывало его легкой голубоватой дымкой. Но если знать, куда смотреть, можно различить темные громадины старых домов, местами разрушенные, с поврежденными окнами. Но в своих мыслях девушка была еще дальше, чем старый город.

Наконец, отвлекшись от размышлений, девушка вздохнула и произнесла:

– Берт, у тебя бывает ощущение, что мы здесь все заперты? – она перевела взгляд на парня, который, опершись рукой о стол, внимательно смотрел на настенную проекцию, изображавшую какие-то схемы и расчеты. Его губы беззвучно шевелились, повторяя написанное на экране. Берт зашел к ней в гости, чтобы продемонстрировать наработки по своему проекту, но в итоге заметил ошибку и сразу погрузился в размышления, забыв про подругу и про чашку уже остывшего кофе. При звуке ее голоса парень вздрогнул, невольно возвращаясь из мира раздумий. Его рука потянулась к переносице, поправляя несуществующие очки – он совсем недавно, поддавшись на бесчисленные уговоры родителей и знакомых, согласился сделать модификацию зрения. Вспомнив об этом, он на секунду замер и, чтобы хоть как-то оправдать движение, провел рукой по голове, приглаживая непослушные темно-рыжие волосы.

– Заперты? Я обычно не смотрю на это с такой стороны. Мы здесь защищены.

– Защищены… – медленно повторила она, вновь повернувшись в сторону внешнего города. Парень, проследив за ее взглядом, покачал головой. Он уже понял, какие настроения вновь одолевают его подругу, но начинать подобный разговор ему совсем не хотелось.

– Эрика, я знаю, что ты хочешь сказать, но давай не будем, – как можно мягче произнес он, но нужного эффекта это не произвело.

– А что тогда будем? – скрестив руки на груди и повернувшись снова к нему, сказала она. – Будем считать, что это нормально – всю жизнь провести в одном городе под тотальным контролем? Что это нормально, когда большая часть населения ЕК – «серые», которые живут за чертой бедности и к которым относятся как к людям второго сорта? Что это нормально, что правительство закрывает глаза на беззаконие, которое там творится, пока это не начинает хоть как-то угрожать внутреннему городу? Ведь именно так все и считают. Чьи-то предки заразились этой генной болезнью, и теперь это будто клеймо на всю жизнь, а чьи-то прошли отбор и теперь спокойно проживают в своих золотых клетках.

– Не припомню, чтобы ты прогуливала лекции по истории, – сказал Берт, присаживаясь на край рабочего стола. – Ты ведь знаешь, как все было тогда. Люди умирали, лекарства не было, нужно было хоть как-то остановить заражение и быстро. Отбор – единственное, что можно было сделать. Я не могу винить правительство в том, что оно решило спасти здоровых. Да, заразившиеся посчитали, что на них просто махнули рукой. Их тоже сложно винить за мятежи и нападения на территории для здоровых людей. Но мятежи и сделали их из жертв преступниками.

– Восемьдесят три года, Берт. Прошло восемьдесят три года. Они больше не преступники. И угроза болезни уже давно сведена к минимуму. Но те люди до сих пор изгои, хоть и сменилось уже не одно поколение. Да, единицам позволяют учиться в университете, если смогут попасть на мизерное количество бюджетных мест, но будь ты даже лучшим студентом на потоке, тебя никто не возьмет на хорошую должность, потому что ты «серый». Низкооплачиваемая, тяжелая и грязная работа – вот их удел, предел возможностей. Да их даже не во все места в городе пускают!

– Это вынужденные меры безопасности. И это в основном из-за повстанцев, ты же знаешь, – устало произнес Берт. – Не было бы «Сопротивления» – было бы чуть проще. Но «серые» проявляют к ним слишком большую лояльность.

– Нет, проблема далеко не в «Сопротивлении» и даже не в болезни. Просто это экономически выгодно – иметь миллионы единиц дешевой рабочей силы без прав и социальной защиты. Дело только в этом. Просто никто не хочет это признавать. Что было сделано? Разработана вакцина, которая сдерживает болезнь. Только сдерживает, а не лечит. Так удобно! Твоя дешевая рабочая сила перестала умирать, но это все еще позволяет держать ее в изоляции. И я что-то не слышала о попытках усовершенствовать лекарство. Ведь зачем? Это не выгодно, – закончив тираду, девушка с вызовом посмотрела на своего друга, ожидая его контраргументов. Но, к ее удивлению, Берт выглядел подавленным.

Быстро сменив гнев на милость, она присела рядом на краешек стола и положила руку на плечо друга.

– Ладно, прости меня, – тихо сказала она. – Не грузись. Просто ты единственный, с кем я могу поговорить об этом открыто. И порой меня заносит, ты уже должен был привыкнуть к такому.

Берт продолжал молчать, и Эрика забеспокоилась сильнее.

– Что с тобой? – спросила она уже с чуть большим нажимом в голосе.

– Не бери в голову, просто задумался, – поспешил ответить он, но его голос предательски дрогнул, и это не осталось незамеченным.

– Берт, ты же знаешь, что со мной можно поделиться чем угодно. У тебя что-то случилось?

Парень опять замолчал, будто подбирая слова, а затем резко оттолкнулся от стола и прошелся по комнате, нервно заламывая руки.

– Знаешь, есть вещи, о которых лучше не говорить, – с сильным волнением сказал он. – Так что давай оставим это.

– В моей квартире можно говорить о чем угодно. Забыл? Я же тебе показывала ту программу, которую написала, а значит, нет таких вещей, о которых лучше не говорить. Рассказывай.

Берт перестал метаться по комнате и рухнул в большое белое кресло у окна. Эрика подошла и присела рядом на подлокотник, выжидательно смотря на него. Наконец, он заговорил:

– Ты же знаешь, что производство лекарства для нашего округа ведется в фармакологическом отделении НИИ, где я работаю. То, что ты сказала… Про то, что разработки по усовершенствованию вакцины не ведутся. На самом деле так и есть. Я знаком с людьми из этого отдела, порой мы даже ведем общие исследования. Я спрашивал у них. Отвечают они всегда с большой неохотой и что-нибудь в духе того, что лекарство в данном виде – это максимум, что вообще можно сделать с генной болезнью, или что сейчас все силы брошены на совершенно иные разработки. Я много знаю о болезни. Это тяжело признавать, но вирус создали случайно в ходе разработок вроде тех, которыми я занимаюсь. Он не должен был вырваться на свободу, и терактов никто не ждал, – Берт говорил немного путано, перескакивая с одного на другое, но Эрика внимательно слушала, хоть и знала все это сама. – Лекарство, тем более разработанное в такой короткий срок, – это настоящее достижение. И мне всегда было очень досадно, что все эти разработки засекречены. Да и кто знает, будь к ним доступ у большего круга лиц, то вполне вероятно, что генную болезнь удалось бы искоренить. Нынешние знания шагнули далеко вперед по сравнению с теми, какие были восемьдесят лет назад. Но нет, все засекречено. Единственное, что я видел, – измененный генокод в образцах носителя болезни еще во время учебы. Ты же знаешь, что лекарства фасуются определенным образом. Получить хоть какие-то образцы после расфасовки уже невозможно. Там добавлен безвредный для человека реактив, который при контакте с воздухом мгновенно преобразуется в газ и улетучивается вместе со всеми активными веществами самого лекарства. Объясняется это защитой от подделок, а подделка лекарства для генной болезни – это вопрос национальной безопасности, сама понимаешь.